— Друг, — твердо сказала я, глядя на то, как он снова пытается скрыть непонятное смущение.

Потом он вдруг ухмыльнулся:

— Ну да, с таким другом и врагов не надо.

— Что ты имеешь в виду?

Он удивленно вскинул брови:

— Ну, он вообще-то довольно известная личность. В узких кругах.

— Да? И чем же он известен?

— Тем, что он всегда работал один. Я не имею в виду этих мозгоправов. С ними он только в последнее время связался. А до этого он все проворачивал сам. Такие комбинации! И всегда выходил сухим из воды.

Я припомнила, как совсем недавно что-то похожее мне рассказывал Герасимов, понимающе скривила губы и покивала.

— А почему врагов не надо?

— Да потому что вот ты ради него в лес одна поперлась, все бросила. А он ради тебя пошел бы? Отказался бы от этакой прорвы деньжищ?

— У него была возможность присвоить себе по крайней мере половину этих деньжищ. А то и все. Ты его совсем не знаешь.

— Думаешь, ты его знаешь? — он пытливо заглянул мне в глаза.

Я пожала плечами.

— Я и саму-то себя не знаю, — призналась я.

— Вот то-то и оно. Сроду он никого не жалел, ни за кого не впрягался. У него и друзей-то не было никогда…

— А ты с ним лично знаком? — заинтересовалась я.

— Лично — нет, — смутился парень, — ты что, где я, простая пешка, а где он.

— А он тогда кто?

Он задумался.

— Ферзь, не меньше. Самая эффективная фигура на доске, непредсказуемая и с большими возможностями.

Я состроила многозначительное выражение лица и подняла бровь.

Ферзь, вот как. Интересно, что же в таком случае я представляю из себя на этой умозрительной шахматной доске? И кто вообще разыгрывает эту партию?

Вернулся Роман, таща за собой бревно, уложил его аккуратно возле костра и сел.

— Давай, Шурик, дуй за дровами, — как-то слегка даже буднично распорядился он и протянул руки к огню. — Та-ак, и за шо вы тут треплетесь? — он слегка повел головой в сторону удаляющегося компаньона.

— За Щелкунчика, — бросил в ответ Шурик, поднимаясь и медвежьей походкой, вперевалочку покидая наш маленький лагерь.

Роман многозначительно покивал, снял кепку, положил рядом с собой на бревно, видимо, для просушки.

Я вспомнила, что мои ботинки тоже неплохо было бы подсушить, и, благо в костре весело потрескивали принесенные кем-то из моих сопровождающих толстые сучья, стащила с себя мокрую жесткую обувь, влажные носки, так и не высохшие за ночь, и пристроила их поближе к огню.

— Надеешься победить мышиного короля? — вдруг усмехнулся Роман, наблюдавший за моими действиями.

Я, вздрогнув, подняла на него недоумевающий взгляд.

— Чего? Кого?

— Мышиного короля. Ты что, не читала Гофмана?

Я покачала головой.

— А, да, я забыл, что ты у нас того… дурочка из переулочка, — он издевательски покрутил кистью возле виска.

— А что там было с тем королем? — невозмутимо спросила я, игнорируя оскорбление и продолжая заниматься своими делами.

— Нехороший был чувак, — пояснил он, прищурившись и криво усмехаясь. — Заколдовывал всех, кого ни попадя, у Мари вкусняшки вымогал, угрожал загрызть ее любимого Щелкунчика.

— Мари — это, значит, я, а мышиный король — Герасимов? — уточнила я, мысленно проведя аналогии.

— Ага. И ты, значит, надеешься, что Щелкунчик твой превратится в принца, как только ты его поцелуешь?

Я пожала плечами.

— Как-то не задумывалась.

— Оно и заметно. Ты вообще можешь себе представить, что будешь делать рядом с таким типом, как твой Костик? Варить ему борщ и стирать носки? Только вот вряд ли выйдет у вас победить мышиного короля. У Щелкунчика хотя бы армия была. Хотя бы игрушечная. А Костик твой сейчас тухнет за решеткой.

— А чем там у Гофмана закончилось? — спросила я, чуть подавшись к нему, наклонившись почти к самому костру и заглядывая в его внимательные серые глаза, следящие за моим каждым движением из-под нависших светлых бровей. Весь он сейчас, своими резкими чертами лица, тонким перебитым носом с горбинкой и своими зоркими глазами напоминал хищную птицу, тоже подавшуюся вперед и готовую броситься на свою жертву.

Он чуть откинулся назад на своем бревне, уронил расслабленные костистые руки меж колен, кривовато улыбнулся и сказал:

— В сказке Мари сначала победила мышиного короля, запустив в него туфелькой, а потом помогла Щелкунчику раздобыть саблю, и он прикончил своего врага.

— Надо будет почитать, — пробормотала я, беря в руки свой пустой закопченный кан.

Я решила добраться до воды, сполоснуть котелок и набрать воды. Я засучила штанины как можно выше, скинула куртку, благо, когда рассеялся утренний туман, стало понятно, что день обещает быть солнечным.

Опершись грудью о толстую ветку, нависшую над самой водой, я, держась, как обезьяна, за другие ветки одной рукой, другой начерпывала воды, бултыхала, выплескивала себе за спину, на корни, остатки кофе, набирала новую порцию воды.

Расцарапавшись, перемазавшись сажей и едва не сорвавшись в воду, я все-таки выбралась на берег и застала обоих мужчин напряженно перешептывающимися, взвинченными и с пистолетами в руках.

Я удивленно развела руки в стороны, держа в одной наполненный водой кан, но оказалось, причиной переполоха была не я, тем более что Роман прекрасно видел, куда я направляюсь, чем там занимаюсь, и, отпуская меня к берегу, он был уверен, что никуда бы я оттуда незаметно не улизнула.

Всматривались они вглубь леса. Я замерла, но ничего не услышала и не увидела.

Выглянувшее солнце сказочно преобразило золотистый лес, который засиял каждым своим умытым ночным дождем листочком, и я сочла это долгожданным благоприятным знаком.

В пробивающихся сквозь еще сохранившуюся на ветках листву солнечных лучах струились полупрозрачные пряди утреннего тумана, искрились капли росы, повисшие на длинных тонких паутинках, протянувшихся невесть откуда неизвестно куда.

Я стояла столбом, не имея понятия, что в разгар этого действительно прекрасного утра могло напугать этих бравых мо́лодцев. Хотя, конечно, пара догадок мелькнула в голове, однако я сделала как можно более беспечный вид и как ни в чем не бывало поставила кан на угольки.

Роман остался со мной возле костра, продолжая тревожно озираться по сторонам, а Шурик снова буквально растворился в лесу, как только отошел от нашей полянки на десяток метров. Его-то охотничий (а может, и военный) костюм пятнистой коричнево-желто-зеленой расцветки не шуршал так, как мой, выдавая его местонахождение всем и каждому, и прекрасно выполнял свои камуфляжные функции!

Зато мой так и не промок вчера.

Парень появился на нашей полянке так же бесшумно и неожиданно, как и исчез, и молча покачал головой в ответ на немой вопрос Романа, который за все время, что его не было, тоже не произнес ни слова.

— Да что вы всполошились-то? — не выдержала я этой «молчанки».

— Да так, — нехотя протянул Роман, помешивая угли в костре и подкидывая принесенных Шуриком веток, принявшихся громко шипеть и исходить дымом и паром в костре, — померещилось.

Я пожала плечами. Мне-то ничего не мерещилось.

Я-то точно знала, что возле землянки нас должна была ждать засада, которую сама же и организовала, отправившись после визита Герасимова прямиком к Клочкову и заключив с ним сделку.

Весь день мы валяли дурака.

Солнышко пригревало, и я выволокла из палатки коврик-«пенку», расстелила и разлеглась на нем в позе римского патриция, подперев голову рукой. Мужчины уже не так бдительно «пасли» меня, светски трепались, травили байки. То один из них, то другой удалялся в лес. После обеда, которым я поделилась по доброте душевной со своими конвоирами, Роман взял мой котелок, сполоснул его и заявил, что отправляется за грибами.