Когда же я дошла, наконец, до нужной станции, то вспомнила, как мы с Костей завтракали на круглосуточной автозаправке, и решила перекусить там же.

В забегаловке были в основном мужчины — водители-дальнобойщики. Они без удивления разглядывали меня, быстро теряли ко мне интерес. Моего подозрения тоже никто из них не вызвал.

Впрочем, я прекрасно понимала, что пока я топаю до последней известной всем и каждому из тех, кто был заинтересован в моем деле, точки — сгоревшей деревни — мне можно было особенно и не скрываться от «хвостов», которые могли поджидать меня там, на пепелище.

Однако самое интересное должно было начаться гораздо позже — после того, как в моих руках окажутся те злополучные деньги.

Когда я поела и собралась войти в лес, прикидывая, смогу ли я отыскать в темноте дорогу до той деревушки, я выключила смартфон и сунула его поглубже в рюкзак.

Дорогу я отыскала. Местность я узнавала даже в темноте, тем более что первый раз мы с Костей тоже были здесь еще до того, как окончательно рассвело.

Теперь я шагала одна, в обратном направлении, полная решимости дойти до конца, даже если мне придется блуждать здесь всю неделю.

Отойдя от станции на приличное расстояние, я сошла с дороги и, выбрав укромное местечко в самой гуще можжевельника, при свете фонарика, то есть, почти наощупь, поставила палатку. Это оказалось несложно. Похожее устройство палаток я видела у ролевиков, и выбирая в магазине, обращала внимание в первую очередь на самые простые конструкции.

В спальник я залезла, сняв только ботинки и оставив их возле входа внутри палатки. Спать не под открытым небом, закутавшись в теплый спальник, оказалось совсем не то, что на голой земле.

Не хватало только Костика.

Я постаралась выбросить из головы все непрошенные воспоминания о том, как он обнимал меня ночью, делясь своим теплом, как хрипло пел мне в ухо свою колыбельную… Но это было не так-то просто.

У меня было странное ощущение здесь, ночью, в лесу, что я вернулась домой после долгих странствий. Мне не было страшно и не было одиноко. Я не шарахалась от каждого шороха, и хотя пистолет грелся под моей ладонью возле самого моего лица, я не могла сказать, что была тревожна или напугана. Где-то в глубине души я понимала, что переступила какой-то порог, за которым оставила надежду на тихую и спокойную жизнь. Возможно, когда заперла за собой дверь своей квартиры. А может быть, когда выскочила на ходу из поезда, показав тем самым, что не собираюсь соблюдать правила игры тех, кто мне их навязывал.

От воспоминания о моем полете из поезда у меня в животе сжался какой-то комок, от которого было как будто даже слегка щекотно. Вот что значит выброс адреналина, на который так любят «подсаживаться» всякие экстремальщики. Неужели и я из таких? Судя по рассказам Кости, до моего участия в поджоге многоэтажки я вела жизнь тихую и благопристойную, мало чем отличающуюся от обыденного существования остальных обитателей моего мирка. Получается, костино вмешательство помогло мне «раскрыть» в себе новые склонности и способности?

От этой мысли поскорее захотелось избавиться, так она меня смутила и даже возмутила. Я дернулась и попыталась перевернуться на другой бок, забыв, что все мое тело сейчас представляло один сплошной синяк, и уложить его в удобное положение на жесткой «пенке» было нелегко. Я долго ерзала и возилась, ругая себя за то, что не лежалось мне на ровном месте.

Угнездившись и вновь переложив под руку заряженный пистолет, я попыталась приказать себе спать, но мысли о Косте снова не давали мне покоя. Мне казалось, что мне было бы легче перенести тюремное заключение, чем ему, и то, что я сейчас прохлаждалась на природе, а он оставался за решеткой, казалось мне не совсем справедливым.

Наконец, я спросила себя, почему вообще об этом думаю. И почему это не дает мне покоя? Ведь он, по сути, был преступником, злодеем, он встал на этот путь сразу после армии, и то, что он делал, унесло или искалечило многие жизни.

И если мне удастся добраться до денег и улизнуть, передо мной отроются такие широкие возможности, что голова просто шла кругом. Как ими распорядиться — вопрос. Впрочем, до этого еще далеко, и как оно там сложится, леший его знает.

Я снова завертелась на месте, когда поняла, что никакие разумные доводы не помогут мне убедить себя вычеркнуть время, проведенное с этим невозможным, неправильным, ненормальным, но от этого не менее желанным мужчиной, из моей нынешней жизни.

И прав мерзавец Герасимов, ох, прав, считая, что поступки говорят о человеке больше, чем даже мысли, которые тот сам себе думает.

Я заснула в надежде, что мне приснится Костя Щелкунов, единственный человек, ради которого я готова рискнуть всем, что у меня есть.

Хмурое утро застало меня скрючившуюся в теплом спальнике в обнимку с пистолетом, хорошо хоть поставленном на предохранитель. Накрапывал мелкий дождик, и легкий шелест капель по тенту палатки успокаивал, убаюкивал, уговаривал свернуться калачиком и не вылезать из теплого гнездышка, в которое, благодаря моему беспокойному ерзанью, превратился спальник.

Однако тело ныло еще хуже, чем даже вчера, отказываясь и дальше лежать больными местами на жестком коврике, а гидравлика организма требовала срочного освобождения от лишней жидкости. Поэтому я, вздохнув, осторожно выбралась из палатки, словно лисица из норы, постоянно прислушиваясь и принюхиваясь.

Снаружи, как ни странно, все было тихо и спокойно. Мелкий дождик в осеннем лесу вызвал обильное падение желтых листочков, и это мельтешение ярких желтых пятен, заполнившее все пространство вокруг меня вперемешку с каплями воды, вызывало чувство нереальности и в то же время чрезмерной реальности происходящего. Резкий запах земли, травы и мокрых листьев пьянил и чуть кружил голову.

Разводить костер, чтобы соорудить себе горячий завтрак, не хотелось, и я достала пачку сухой лапши быстрого приготовления, заела ее остатками шоколадки и запила водой.

Потом я, попискивая от боли во всех побитых местах, которыми мне приходилось двигать, собрала свои вещички, покидала их в рюкзак и двинулась в путь, все время оглядываясь и прислушиваясь в опасениях если не погони, то слежки.

По дороге, которая вела к сожженной деревне, я двигалась с осторожностью, по обочине, едва приминая мокрую траву, но зато не оставляя следов на влажном песке. И чем ближе я подходила к деревне, тем сильнее инстинкт подсказывал мне прятаться за ближайший куст и не высовываться до тех пор, пока глаза и уши не убедят меня, что вокруг кроме меня, нет ни единой человеческой души, что ничьи взгляды, кроме беличьих и птичьих, не следят за мной из укромных местечек.

Я и правда начала передвигаться короткими перебежками, чутко ловя теперь каждый звук и каждое движение. Очень хотелось обойти стороной сожженную деревню, но, с другой стороны, нужно было убедиться, что там меня никто не ждет. К тому же только оттуда я могла без помощи Кости найти путь до землянки.

До самой деревни я подползла буквально на брюхе, придавленная рюкзаком, словно черепаха или улитка, таскающие на спине собственный дом. И подобно змее или ящерице, я передвигалась от куста к кусту, замирая при каждом шорохе и почти сливаясь с окружающей меня пестрой обстановкой благодаря камуфляжной ткани своего костюма, который оправдал мои ожидания и не дал мне вымокнуть до нитки в этом насквозь пропитанном влагой лесу. Дождевые капли щекотно стекали по макушке за шиворот и на лицо, повисали на кончике носа, когда я поднимала из травы голову и вглядывалась в мрачные черно-серые пепелища домов, от которых остались только бугристые, влажно поблескивающие обугленные балки, уже начавшие зарастать кустами и травой.

Я двинулась в обход деревни, чтобы найти то место, откуда наблюдала за стрельбой, стараясь не шуршать своим костюмом, единственный минус которого был в том, что он при каждом движении производил ужасающий шум в этой ничем, кроме дождя, не потревоженной лесной тишине.