День я провёл, общаясь со Славиком. Ох, и шустрый же это был парнишка. Не смотря на то, что ему, как выяснилось с его слов, было далеко за тридцать, я бы не смог дать ему на глаз больше двадцати лет. Маленький, худенький, смуглый, жилистый. Он был невероятно разговорчивым и живым. Ярко вычерченные скулы, бойкие глаза с какими-то хроническими синяками вокруг, чёрные короткие растрёпанные волосы под видавшей виды песочного цвета советской пилоткой с маленькой красной звёздочкой. Он как будто был выдернут войной откуда-то из навсегда оставшихся в памяти моего поколения «Неуловимых мстителей». В его комнатке было столько всякого барахла, что у меня разбежались глаза, когда мы туда вошли. Пробитая немецкая каска времён Великой Отечественной, бита, ножи, патроны от всего на свете, что может стрелять, какие-то журналы и книги, груда матрацев, подушек, одежда, плакаты… Славик был из тех людей, которые своего не упустят. От окончательного впадения в терминальную стадию плюшкинства его спасала, видимо, только невероятная тяга к приключениям. На койке лежал небольшой револьвер в кобуре. Сходу плюхнувшись на стоящий рядом с кроватью стул, он бережно взял его и стал вертеть в руках. Я присел на тумбочку напротив, и мы проговорили с ним весь день. Я малость опешил от такого словесного напора: он сыпал и какими-то безумными идеями, касающимися военной стратегии, и сомнительными историческими справками о временах гражданской войны, и рассказами о том, как он участвовал в штурме этого самого нашего здания УВД, и бог весть чем ещё.

И вот я ждал, когда придёт Славик. Мы с ним договорились встретиться через пару часов у меня в кабинете и вместе создать в социальной сети страничку для нашего батальона.

– Привет! – Дверь с шумом распахнулась, и в комнату деловито вошёл мой новый приятель. Бегло окинув намётанным оценивающим взглядом обстановку, Славик подсел к столу и быстро закурил сигарету из лежавшей на клавиатуре пачки, – ну, что, товарищ рейхсминистр пропаганды, приступим?

– Хуистр! – обиделся я.

– Та забей, всё путём. Давай название придумаем нормальное.

– Тут и думать нечего. Просто пишем «Батальон Витязи Донбасса». И всё.

– Какой ты скучный, сил нет!

– Какой уж есть, – слегка раздражённо буркнул я.

Славик предпочитал играть на чужом поле и всегда говорил на опережение, вторгаясь в святая святых – моё личное пространство.

– Давай я сейчас в «контакт» быстренько вылезу, надо кое-что посмотреть.

Я неохотно уступил ему своё место. Явно не друживший с компьютером, он медленно вбивал в безразлично мерцавшее окно свои данные. Мгновенно перебравшись из вкладки с сообщениями в какую-то браузерную игрушку, он выдал-таки, наконец, свои истинные намерения. «Ну и жук!» – улыбнулся я про себя. Раздражение прошло, уступив место желанию найти с ним общий язык.

Примерно с час мы лазили в интернете и смотрели всевозможные видеоролики про войну. Выбрали титульное изображение для страницы, которое я слегка подфотошопил, и написали вступительное слово. На плавно развевающемся триколоре Донецкой республики красовался двуглавый орёл. И под ним я золотистыми буквами пропечатал «Город Горловка», потому что до сих пор не мог привыкнуть к названию на «-ка» и подсознательно чувствовал потребность в том, чтобы придать Горловке статус города.

Дверь открылась, и на пороге возник Большой. Стоя в пол оборота к нам, он о чём-то беседовал со стоящим в коридоре Майором. Пройдя внутрь и, не обращая на нас никакого внимания, они стали изучать карту.

– Командир, вот здесь – объездная, – водил пальцем по карте Дима, – пока что идут по этой. Надо встречать.

– Нет, встретить-то мы встретим, не вопрос, но вот где?

– Ну, они сейчас под Артёмовском стоят. Сколько – точно не знаю. Если на нас попрут, то будут идти через МБП. Или огородами.

– Местных, скажи, чтобы чаще опрашивали. Пусть при малейшем подозрении сразу сообщают.

– Понял. Если шо, я уже на блок отзвонился, там в курсах.

– Добро, давай ща ещё съездим на Глубокую, там посмотрим.

И они вышли. Через пару минут за окном послышался кашель стартера. Мы выглянули во двор и увидели, как выезжает за ворота сиреневый Шевроле Ланос с мигалками на крыше.

Раздался стук в дверь.

– Войдите, не заперто! – Славик явно обживался.

На пороге появился мой вчерашний знакомец. Протрезвев и проведя ночь в подвале, он излучал библейское смирение с ведром воды и шваброй в руках. На глазах исправляющийся тунеядец начал скованно водить тряпкой по полу. На какое-то время мы снова погрузились в виртуальный мир.

– Разрешите, я под столом протру, – он уже вымыл почти всю комнату, и теперь мы ему мешали.

– Завтра утром домой пойдёшь. Ещё раз попадёшься пьяным – две недели будешь полы драить, ясно? – сказал Славик, вставая и отходя в сторону.

– Да ясно, – протянул он в ответ, продолжая натирать полы.

– А у нас много этих доходяг?

– Одиннадцать.

– Ничего себе. И все – алкаши?

– Да. Ну, максимум – хулиганы. Тяжёлых тут у нас нет.

– А где они есть?

– Не у нас. Разве не понятно?

– Так, – обратился он к закончившему работу мужичку, – швабру в сортир поставь, и иди в подвал. Я спущусь ща, пожрать вам принесу. И ведро тоже туда же.

Тот покорно вышел.

– Ладно, министр, я пойду, завтра увидимся! – он протянул мне щуплую руку в перчатке с обрезанными пальцами.

Вечерело. Здесь ночь ложилась на землю очень быстро, и как только солнце спотыкалось о терриконы и падало за горизонт, всё вокруг становилось тёмно-синим. В домах один за другим, как по команде, загорались огоньки. Подойдя к окну, я закурил. Окна этого кабинета тоже выходили во внутренний двор.

Я дымил, держа сигарету ещё из привезённого с собой запаса между средним и указательным пальцами, не отодвигая руки от лица. Набирая полный рот мятного дыма и не пуская его в лёгкие, я разжимал губы и втягивал его носом, а затем выдыхал ртом и наблюдал, как быстро меняется узор в окружающем меня трёхмерном пространстве. Затяжки иногда сопровождались потрескиванием. Я когда-то давно слышал байку о том, что это прогорают остатки насекомых, которые попали на завод вместе с табаком. И, дескать, этот звук – косвенное доказательство того, что табак был выращен на поле, а не в теплице.

Остаток вечера я провёл в разговорах с Ней. Конечно, формат переписки не мог вместить и десятой доли переживаний последних нескольких дней. Я пытался разбавлять сухой текст фотографиями, чтобы хоть как-то раскрасить стену из слов. Но их было так мало, а воспоминаний – так много…

Вот я вошёл в поезд и сфотографировал откидной столик типового плацкартного вагона. За окном – вокзал. Раннее утро.

Там осталась дорога, по которой неспешно сползало с горки ленивое такси. Ещё дальше – двор. Качели, песочница, чёрные от ночи деревья. И никого нет. Мы встречали этот последний рассвет на пустых улицах того моего, далёкого города. Самое главное, за что я Ей был в ту ночь благодарен, – она не отговаривала меня. Она попросила разрешения попытаться отговорить, и согласилась, получив отказ. Это дорогого стоит, на самом деле, – уважать человека до такой степени, чтобы принять в ущерб себе и, более того, в ущерб ему самому, какое-то важное для него решение. И вот эта фотография разрезала острым клинком паутину времени, и мы снова оказались в такси на сонном утреннем вокзале. А вот я еду по огромной стране. Поезд продирается сквозь бескрайние пустынные локации. Я сижу на нижней полке, в руке – пластиковый стакан с минералкой. Напротив меня – пожилая женщина.

– Вы далёко едете?

– В Ростов, – поддеваю ногой лямку стоящего рядом пузатого рюкзака, подтаскиваю его к себе, раскрываю и показываю старушке кусочек отцовского полевого кителя.

– У меня внук в Луганске. Ужасы рассказывает. Дай тебе бог.

– Спасибо вам.

Я тоже хотел попасть в Луганск, но всё было уже решено без моего участия. Положился на судьбу и просто ехал вместе с поездом в центральный вальгалльский областной роддом, где совсем недавно источила свои первые детские крики новорожденная война. Вот мимо нас уже прокаменела Самара, вот проплывает ночь, полная звёзд, вот снова бесконечная, прекрасная, прекрасная, волнующая меня степь.