Выпускники «Вознесения», в числе которых ребята из «моего» 22-го отряда, на средства фонда Хаберна отбывали на отдых в молодежный лагерь «Юнайтед», а по окончании смены им предстояло разъехаться по институтам и университетам, в которые они определены. Там они будут практически свободными людьми. И любому из них ничего не стоило передать от меня сообщение на волю. Конечно, это будет односторонняя связь. Никто из них никак не сможет передать мне ответное сообщение, так что я не смогу узнать никаких новостей о судьбе своих родителей. И все же это был уникальный шанс, и я не имел права упустить его, даже если для этого придется рискнуть.

После изрядно затянувшейся воскресной проповеди, во время которой пастор Ричардс счел своим долгом надлежащим образом благословить выпускников на новые свершения, я дал Энди знак «тайный разговор», несмотря на то, что после заточения в карцере дал себе зарок не то, что не применять, но даже и не реагировать на этот знак, чтобы не нарываться на неприятности.

Энди без лишних слов отправился за мной. Он улыбался, выглядел расслабленным и, похоже, не слишком беспокоился из-за перспективы получения дисциплинарки. Еще бы! Ведь он получил хорошие баллы на итоговых экзаменах и попал по распределению в Технологический институт Канберры, дипломы которого сейчас весьма высоко котировались на рынке труда. Его обучение в вузе будет оплачено компанией «Дрим Тек», которой требовались перспективные IT-специалисты. Честно говоря, я не слишком хорошо представлял себе Коула в роли программиста. Но это было совершенно неважно. Даже работа дворника или ассенизатора на свободе была во сто крат лучше, чем прозябание в этой дыре. Я искренне радовался за Энди, который в очень скором времени покинет эти стены и вернется в нормальный мир. И завидовал ему так, как не завидовал, наверное, никому за всю свою жизнь.

С исполнением моей просьбы сложностей не предвиделось. Энди торжественно пообещал мне, что как только выйдет из интерната, свяжется с Робертом Ленцом и Дженни Мэтьюз, и передаст им от меня сообщения, которые я заставил его запомнить наизусть. Кроме того, я дал Энди все свои пароли и он пообещал проверить все мои аккаунты на предмет сообщений от знакомых и любой информации о родителях. Если мама или папа появятся на связи — он обещал сделать все возможное, чтобы они узнали, где я нахожусь.

«Сказать им, что ты хочешь, чтобы они забрали тебя?» — нацарапал Энди на своем «пип-бое» незадолго до конца нашего тайного разговора. Закусив губу, я надолго задумался. А затем покачал головой.

«Скажи им, я в порядке», — написал я. На папино освобождение надежд было крайне мало, а мама, даже если она и нашлась где-то среди руин разрушенной Европы, никак не сможет мне помочь. Пусть уж лучше она думает, что со мной все хорошо.

Обмен записками на этом впору было заканчивать, но мы колебались. Я сознавал, что это, наверное, последняя моя тайная беседа с Энди — единственным человеком, которому я в этих стенах хоть сколько-нибудь доверял. Неизвестно, кто будет в моем новом отряде и найдутся ли среди них те, кого я тоже смогу удостоить таким доверием. А значит, это едва ли не единственный мой шанс задать те вопросы, которые назревают у меня уже давно.

«Пу куда распределили?» — напечатал я.

По лицу Коула пробежала морщина, и улыбка угасла. После долгого раздумья он напечатал:

«Не знаю. В списках не было».

«Он говорил, что его отправят на «остров». Что это?» — напечатал я в ответ.

«Ничего. Это просто страшилка», — сразу же ответил он.

«И все-таки?» — упрямо напечатал я.

На этот раз он долго нацарапывал длинный ответ:

«Это старая страшилка у нас, «дикарей». Я слышал ее еще в детстве в центре Хаберна. Суть в том, что в мире 22 интерната «Вознесение», но у последнего № 23. Потому что интерната № 13 нет. Никто не знает, почему. Одни говорят, что № 13 начали строить в Африке, но до сих пор не построили. Другие говорят, «несчастливый» номер оставили пустующим из-за суеверий. Ну а те, кто верят в эту страшилку, считают, что № 13 на самом деле существует, просто не внесен ни в один официальный список. По легенде, он находится на безлюдном острове посреди океана. Туда якобы ссылают детей из центров Хаберна, которым поставили НВЦ [это означало — «непригодные к внедрению в цивилизацию» — я знал по маминой работе] и учеников «Вознесения», проваливших учебную программу. Что с ними там делают — никто не знает. Потому что оттуда никто никогда не возвращался. Бу! Такая вот страшилка. Думаю, преподы придумали»

«Ты не веришь в это?» — напечатал я Энди перед окончанием того тайного разговора.

Он усмехнулся в ответ, мол, “Конечно нет, все это бабушкины сказки”.

«Где же тогда Пу?» — написал я.

По лбу Энди пролегла морщина.

«Может быть, он провалил экзамены и его оставили еще на один год. Такое иногда бывает. В таких случаях ученика переводят на повторный курс в один из других интернатов. Может быть, в Мельбурн или в Канберру. Не беспокойся за него», — после раздумья напечатал он.

«Попробуешь выяснить что с ним, как попадешь на свободу»? — написал я, вопросительно глянув на старосту отряда.

Энди неопределенно пожал плечами, мол, может, и попробую. Но ясного ответа так и не написал. Лишь потрепал меня по плечу и подмигнул, мол, да не парься ты, все будет хорошо.

«Мне будет не хватить тебя, дружище», — нацарапал я напоследок.

13 июля 2077 г., вторник. 90-ый день.

Сегодня миновало три месяца моего заточения.

Сразу по окончании парко-хозяйственных работ я отправился на прием к Петье, полный решимости вылизывать ему ботинки и задницу до ослепительного блеска, лишь бы он снял последнюю висящую на мне дисциплинарку и разрешил долгожданный созвон.

Однако заведующий по воспитательной работе оказался готов к этому разговору лучше, чем я предполагал. Он ждал меня, восседая за своим столом со сложенными на нем руками. В добродушных глазах за стеклышками очков играли смеющиеся искорки.

— А тебе это все еще интересно, Алекс? — притворно удивился он, когда я озвучил свою просьбу. — А я полагал, что эта привилегия утратила для тебя свое значение.

— Просите, сэр?

— Ведь ты оказался умнее всех и отыскал способ выйти на связь с внешним миром вопреки всем предусмотренным правилами запретам.

— Сэр… — протянул я, не в силах скрыть свое изумление.

«Энди? О, нет. Только не ты!» — промелькнула в моей голове мысль, полная боли и разочарования. — «Ну зачем?! Зачем тебе нужно было доносить на меня?! Ведь тебя здесь уже никто не мог всерьез наказать!»

— Да, твоя догадка верна, — следя за выражение моего лица, кивнул профессор. — Энди Коул оказался сознательнее тебя. После разговора с тобой он счел своим долгом, согласно правилам, явиться к своему куратору профессору Ван Хейгену и поделиться своими опасениями по поводу морального состояния бедолаги Алекса Сандерса, который все никак не может отрешиться от мыслей о внешнем мире. Профессор, в свою очередь, переадресовал этот вопрос мне — пока еще твоему куратору.

Должно быть, выражение лица у меня в этот момент было совсем жалким.

— Сэр, пожалуйста, пощадите меня, — взмолился я, забыв о своем достоинстве.

— Я не судья и не палач, чтобы тебя щадить, Алекс.

— И все же я прошу вас! Ради Бога и ради всех святых! — едва сдерживая слезы, пробормотал я, падая на колени и молитвенно сжимая руки. — Я не в силах больше выдержать этой пытки! Я готов терпеть все что угодно. Вы же видите — я терплю. Но находиться здесь и знать, что мои родители живы, но не иметь возможности с ними связаться — это превыше моих сил!

— Алекс, пожалуйста, немедленно прекрати это и поднимись, — беспокойно заерзал на своем стуле Петье. — Я не люблю, когда ученики устраивают мне подобные сцены.

— Умоляю вас! Вам ведь не может быть чуждо все человеческое! У вас ведь тоже были когда-то родители, вы сами мне говорили! — я совсем забыл о всякой гордости, и ощущал, как по щекам текут слезы. — Не надо никаких сеансов связи — вы можете хоть сами поговорить с Ленцом и передать мне, что он знает о моих родителях?! Богом клянусь, я сделаю всё, что вы…!