Встаю на колени, вытираю ладони о джинсы, вытягиваю вперёд руки, чтобы не разбить себе ещё и лицо. Добираюсь до осклизлых шершавых стен – мерзость какая! – и медленно, на ощупь, начинаю обходить помещение по периметру. Вдруг под пальцами оказывается какой-то стык – дверь! Она, конечно же, заперта, да и с моей стороны нет ручки. Кроме неё в моей клетке обнаруживается подобие кровати, но я, тем не менее, был оставлен на полу, как шелудивая шавка. Сажусь на кровать, чтобы не подцепить воспаление лёгких или ещё что похуже. Хотя куда ещё хуже?

Если Патрик наблюдает сейчас за мной, то скоро обязательно появится. Надеюсь, он не станет меня убивать. Не монстр же он в самом деле?.. Твою мать, это же Патрик! Я не жилец.

Ложусь на кровать: матрас на ней ужасный – тонкий, пахнет застарелым потом и рвотой. Наверное, я не первый, кто сюда попал. И, зная методы Патрика, не последний. Данных катастрофически не хватает – мне нечего взвешивать и продумывать. Интересно, Патрик ждёт момента, когда я сломаюсь? Если да, то ему не придётся долго испытывать собственное терпение. Но я сам не буду звать его, не буду умолять. Я верю, что если он решит убить меня, то это будет быстро, но всё же не хочу слышать, как он выжимает из меня эти слова: умоляю, прошу, убей, избавь. Нет и точка.

За стеной слышатся шорохи, и звуки приближаются. Громче, быстрее. Дверь распахивается. Яркие лампы позади появившейся в проёме фигуры ослепляют, и первые секунды я слышу только голос Патрика:

– Надеюсь, теперь мы поговорим по душам. – Он плещет мне в лицо ледяной водой.

Я не двигаюсь. Вода стекает по лицу, просачивается под майку, штаны, попадает в какие-то мелкие ссадины, которые в довершение всей какофонии ощущений начинает щипать.

– Я бы на твоём месте не молчал, – в его тоне появляются ноты раздражения.

Неужели он опять начинает терять терпение? Я не выдержу, просто умру от болевого шока.

– Что ты хочешь услышать? Откуда я тебя знаю? Ты – Патрик Миллер. И ты чёртов оборотень с запасом энергии, достаточным, чтобы избить и убить всех, кому становится об этом известно.

– Откуда ты знаешь?

– Мы уже знакомы. Я от тебя не в восторге, но ты меня не помнишь.

Говорить правду оказывается так просто.

– Ты прав, у меня плохая память на людей. Что ещё ты знаешь?

– Многое, и не всё хорошее, – ковыряю носком пол. – Долго ты меня здесь продержишь? В городе меня никто не знает, нет смысла шантажировать меня или моих родных. Просто отпусти меня, Патрик.

– Боюсь, ты не уйдёшь от меня. У меня давно не было игрушек, а ты так замечательно подвернулся в лесу.

Я не заметил, как он отвёл руку для удара, но прилетает мне с такой силой, что нижняя губа лопается. К боли присоединяется ощущение жара от зарождающегося внутри ощущения бессилия. Вытираю ладонью губу, сплёвываю на пол скопившуюся кровь. Мне так сильно хочется остаться парнем, вечно использующим сарказм, но слова: «И это всё?» застревают где-то на полдороге. Поможет ли мне юмор в этой ситуации? Думаю, нет.

– И что же ты молчишь? Язык проглотил?

Следующий удар – в грудь. Я сгибаюсь пополам, цепляюсь за край кровати. Руки дрожат, пальцы немеют от расходящейся волнами боли. А Патрик хохочет надо мной сверху, ощущая своё превосходство. Затем вцепляется мне в волосы, заставляя выгнуться назад. Я с силой стискиваю челюсти, инстинктивно пытаясь прикрыться руками.

Я привык к свету, и отчётливо вижу Патрика. Помнится мы со Скоттом не раз его обсуждали, но до конца не понимали, насколько он псих. Теперь-то я это знаю. Его лицо искажено яростью и ненавистью, но я же ничего ему не сделал! Патрик заносит руку – на этот раз с выпущенными когтями. Я не могу на это смотреть, закрываю глаза. И… ничего не происходит.

Распахиваю веки, насколько позволяют мимические мышцы. Моё зрение меня не обманывает – кто-то с невероятной силой сжимает руку Патрика прямо перед моим лицом.

– Дэвид, что ты здесь делаешь? – Патрик явно удивлён и не скрывает этого. – Я думал, ты сюда не заглядываешь.

– Похоже я совсем не зря зашёл.

Дэвид сжимает руку Патрика с такой силой, что в воцарившейся тишине отчётливо слышен приглушённый хруст.

Мне безумно неловко от того, что я оказался меж двух огней. Кто из них сильнее? Дэвида я знаю лучше, чем Патрика, но они оба оборотни, а значит, непредсказуемы. Патрик сильнее сжимает кулак, в котором зажимает мои волосы, и медленно оттягивает руку на себя. Я почти ощущаю, как они по одному вырываются из кожи. Безумно болит после удара грудь, будто меня вспороли; с губы течёт кровь, но у меня нет сил, чтобы поднять руку и стереть её. Боюсь последствий, боюсь ждать, боюсь думать о том, чем это всё между ними закончится.

– Впрочем, это ничего не меняет – зашёл ты или нет, видел или нет. Он мой. У меня на него большие планы, да, малыш? – Кажется, Патрик никогда не был так доволен собой.

– Я не твой малыш, – цежу сквозь зубы.

– Дэвид, только посмотри, какой он дерзкий. Отпусти мою руку, и я научу его правилам хорошего тона, – голос Патрика звучит с обманчивой вкрадчивостью.

Смуглые пальцы моего возможного спасителя не разжимаются ни на дюйм. Думаю, он просто оттягивает мою смерть.

– Я не собираюсь доставлять тебе такого удовольствия. Он не умрёт. И ты больше не станешь его здесь мучить. Одно дело, когда ты измывался над охотниками, опускаясь до их уровня. Тогда я тебя не трогал. Но смертный, не наделённый силой, не умрёт.

Глаза Дэвида наливаются синевой, он выкручивает руку Патрика в неестественное положение, и тому приходится отпустить мои волосы. Кожа на голове просто горит огнём. Я отползаю подальше, забиваюсь в угол. Сейчас буквально идёт борьба за мою жизнь. Жаль, что без моего участия.

Надо выбираться отсюда, пока у меня есть шанс! Но что-то заставляет меня сидеть на месте. Даже открытая дверь не манит так сильно, как это противостояние. Дэвид хватает моего мучителя за шею и приподнимает над землёй. Он его не убьёт, но тогда не ясно, чего Дэвид добивается? Ведь Патрик не умеет прощать обиды. Он вцепляется в сильные руки Дэвида, пытаясь до боли сжать или расцарапать кожу. Перед тем, как тело Патрика влетает в стену, он успевает с ненавистью проскрипеть, то, чего я боялся больше всего:

– Этот малыш знает о нас!

Я всё так же не шевелюсь, сидя в углу – на своём островке безучастия, и лучше бы так всё и оставалось. Дэвида обращает внимание на меня, но не сверлит взглядом. Его взор мягко и внимательно обводит мои черты, словно пытаясь угадать, стоило ли моё спасение ссоры с Патриком. Но его внимание мимолётно, он подходит к отключившемуся Патрику. Наклоняется, проверить дыхание, и, видимо, его всё устраивает, потому что с неуловимой быстротой он закидывает Патрика себе на плечо. Кидает в мою сторону:

– Вставай. – А я так и смотрю на него большими глазами, боясь даже сглотнуть. – Не заставляй меня повторять. Конечно, мои методы отличаются от манер этого типа, но я тоже умею быть грубым.

И тут я послушно опускаю прижатые к груди ноги на пол, встаю с таким небывалым трудом, что мне, наверное, грозит ещё один обморок. От бессилия. Я так давно не ел, будто всю жизнь был заядлым аскетом. Аккуратно иду, придерживаясь за стену. Дэвид сваливает Патрика на кровать. Слышен глухой удар – голова Патрика «аккуратно» соприкасается со стеной. Я не удерживаюсь от замечания:

– Сразу видно – родные люди.

Дэвид напрягается, останавливаясь на секунду, но пропускает фразу мимо ушей. Или просто боится сорваться. По звукам я понимаю, что он щёлкает замками, наверное, пристёгивает Патрика чем-то, хотя я не заметил там каких-либо наручников. Затем распрямляется, отходит от кровати, и я вижу Патрика, намертво обмотанного железной цепью с кольцами толще моего запястья. Сейчас Патрик выглядит таким безобидным и умиротворённым. Но я-то знаю, что он – зло, кто бы и что не говорил. Он хуже всех существующих оборотней, и даже хуже тех тварей, что стёрли воспоминания обо мне! Ну или почти так же плох как они. Я не замечаю, как Дэвид исчезает за дверью. Всё стою на том же месте, одной рукой обхватив бок, а другой подпирая стену. Но громкий оклик выводит меня из оцепенения: