Он просто шел по следу и говорил себе, что подумает обо всем этом, когда побольше узнает о том, в какой ситуации оказались его родные.

Он знал лишь одно – что оба они, и особенно маленькая Джена, оказались во власти гораздо большего ужаса, чем он мог себе представить. Когда он думал об этом, то испытывал гнев, подавляющий его собственный страх, и сдерживал желание броситься бежать с дикой, изматывающей скоростью.

Время от времени, не прекращая своего неумолимого движения вперед, он приостанавливался, чтобы набрать горсть воды из горного ручья или пригоршню диких плодов и больше ни для чего. Пока длился день, он продолжал бежать. Это все, говорил он себе, что оставалось делать.

Ближе к вечеру девственная природа вокруг него стала слегка изменяться. Из довольно густого леса с плотным подлеском он перешел в широкий пояс вечнозеленых растений. Их стволы, взметнувшиеся вверх, были лишены ветвей до самых вершин, где они взрывались зелеными иглами и образовывали плотный зеленый полог.

Легкий ветерок промчался по вершинам прозрачным свистящим вздохом, но Финна не обеспокоил ни этот жуткий звук, ни полумрак, сгущающийся под пологом леса. Солнечные лучи не могли пробиться сквозь кроны, и земля была почти голой, если не считать кустиков легких папоротников, низких цветковых растений и толстого ковра сухих иголок.

Путь вихревых саней был отмечен перемещенными иголками и образовывал – как раньше пыль на земле – странные спиральные завитки. По такому следу легко мог идти любой человек, и Финну он казался просто мощеной дорогой.

Однако он не ускорил своего легкого волчьего бега. В ногах его скопилась усталость, а тенистый полумрак стал еще плотнее – день подходил к концу. Скоро в полной темноте он вынужден будет остановиться: след больше не будет виден.

Он старался не думать, как далеко от него могут быть чужаки, или какое расстояние они смогут покрыть, если не остановятся на ночлег.

Хотя, в крайнем случае, ему будет нетрудно найти след с утра. Так он думал, пока не добежал до полянки.

Это было всего лишь пятнышко голой земли среди стволов могучих пихт, но иглы и пыль на полянке поведали ему нечто такое, что переполнило его безнадежностью.

След, по которому он шел, переплелся с двумя другими, точно такими же, пришедшими на поляну с двух других сторон.

Глаза Финна автоматически отобрали все значащее из хаоса следов и отметок, сейчас едва видимых в сгущающейся тьме. Он пытался найти ответ, хоть какой-нибудь, – но его не было.

Видимо, трое вихревых саней появились на полянке, сблизились, остановились ненадолго, а затем разлетелись своими дорогами – одни на северо-запад, другие на север, а третьи – прямо на запад.

Не было ни малейшего признака, по которому он мог бы отличить один от других или узнать, на которых из трех Джошуа или Джена.

Что было еще хуже, по некоторым признакам можно было предположить, что несколько людей – или Рабовладельцев – на короткое время покидали сани во время этой встречи. Он не мог установить, зачем они это делали. Но у него была версия: они могли обменяться пленниками.

Финн стоял неподвижно, уставившись в землю, уже почти ничего не различая из-за сгустившейся тьмы и из-за влаги, набухшей в глазах. Наконец, он повернулся и пошел, медленно и устало, словно все пережитое им напряжение дня навалилось на него сразу. Не обращая внимания на терзавший его голод, он нашел углубление под вывороченными корнями ближайшего дерева и свернулся в нем, обхватив себя руками, спасаясь от надвигающегося холода. Закрыв глаза, он лежал неподвижно. Но сон пришел к нему не сразу.

Финн открыл глаза, когда первые лучи рассвета с трудом пробились сквозь полог деревьев и даже не разбудили еще птиц… Он встал, потянулся, как кошка, прогоняя остатки ночной прохлады, и вновь вышел на поляну. Долго-долго он стоял неподвижно, вглядываясь в землю, надеясь углядеть какой-то другой смысл во встревоженных иголках.

Но его не было. Наконец, он поднял голову, глаза его выражали мрачную решимость. Он должен был выбрать один шанс из трех. И выбор был очевиден. Вихревые сани, которые он преследовал, двигались точно по прямой, строго на северо-запад. С большей вероятностью именно они продолжали двигаться в том же направлении и дальше.

Остались ли на них Джошуа и Джена – это другой вопрос. Он последует за этими санями и узнает – это все, говорил он себе, что осталось сделать.

Он снова побежал ровной, пожирающей расстояние рысцой, не сбиваясь с нее и не останавливаясь. Поздним утром он выбежал из пояса вечнозеленых растений и попал в район парков – широкое пространство лугов, пересыпанных кипами высоких деревьев как островами в море травы. Снова стало трудно распознавать следы саней, но слабые, легчайшие следы все еще оставались, и Финну этого было достаточно.

Он опять бежал весь день. Как и вчера, он время от времени останавливался то ради глотка воды, то ради пучка грубых волокнистых корней. Они лишь самую малость облегчали голод, но он старался не замечать усталости в ногах и растущую боль в легких.

Вечером этого дня бег его больше походил на шаг. Но он все шел и шел, пока тьма не заставила его искать места для ночлега. В эту ночь он заснул гораздо быстрее.

Следующим днем и следующим за ним все повторялось. Он теперь больше походил на жертву, чем на преследователя, – как олень, окруженный волками, который бежит и бежит, пока позволяют его могучие ноги и большое сердце, а потом падает весь в поту и пене, продолжая перебирать ногами, все стараясь убежать. Финна никто не гнал, как оленя, кроме его собственного решения и страхов. Но в те дни он все бежал и бежал, и отказывался впадать в отчаяние.

В конце четвертого дня преследования почва стала подниматься, ведя к безлесным травянистым холмам. К тому же прошел холодный пронизывающий дождь, смывающий слабые следы. Но все же Финн заставлял себя двигаться вперед по неровной почве холмов. Его грудь и ноги горели огнем, но со следа он не сбивался.

Однажды он упал от изнеможения, и некоторое время лежал неподвижно, несмотря на дождь. Но в конце концов он заставил себя встать и, спотыкаясь, пошел к вершине холма. Там он резко остановился, адреналин пробежал по его жилам, и усталость прошла.

Земля под его ногами круто падала в ущелье, а с другой стороны это ущелье ограничивал такой же крутой склон. Но Финн больше не смотрел на местность.

Долина была обитаема. Два металлических строения странного облика тускло мерцали под дождем, вставая на дыбы из грязной травы на дне долины.

Финн быстро скользнул в укрытие. Он видел несколько человеческих фигур, медленно тащившихся по грязи около строений. Но он отлично знал, что это не человеческое поселение.

Он нашел базу Рабовладельцев.

Стараясь быть незаметным, Финн ползком подобрался к низкому широколиственному кустарнику, разросшемуся у обрыва. Там он лежал неподвижно, под покровом листьев, забыв про дождь, и не сводил глаз с узкой долины, пытаясь уловить смысл в тех странностях, что он видел, не похожих ни на что из того, что ему приходилось видеть раньше.

В самом центре долины, вырастая из почти круглого пятна обнаженной грязной земли, стояло сооружение, выглядевшее так, словно пыталось (без особого, впрочем, успеха) походить на дерево. Это было веретенообразное строение, похожее на тонкую башню, угловатое и коленчатое по всей длине: человеческому глазу оно казалось тревожаще неправильным. Из его вершины, придавая отдаленное сходство с кроной дерева, вырывались тонкие металлические прутья – некоторые из них изгибались, другие давали ростки из более тонких и коротких прутьев.

Из подножия строения высовывался пучок более толстых прутьев и зарывался в грязь, как насмешка над корнями. И еще он видел, что прямо перед башней был вырыт ров, глубины которого он не мог определить.

Позади башни и над ней, на крутом склоне дальней стороны долины стояло другое сооружение – более громоздкое и плоское, похожее на коробку, которую сделал некто, не подозревавший о существовании прямых углов. Самая дальняя от Финна сторона этого сооружения лежала прямо на скалистой поверхности склона. Другая его сторона, выдававшаяся из холма, поддерживалась несколькими металлическими подпорками. Они казались слишком тонкими, чтобы поддерживать вес строения, и были такими же странно угловатыми, как и стены.