Никто так и не знал зачем. Никаких отношений между землянами и новыми хозяевами Земли не было. Словом, как сказал однажды Джошуа Феррал Финну: «Люди тоже не больно-то разговаривают с мышами в стоге сена».

Несомненно, так оно и было.

Род людской жил сам по себе в маленьких деревеньках грубой постройки, в глуши простиравшихся во все стороны лесов. Они расчищали маленькие поля и возделывали их примитивными инструментами. О чужаках говорили редко – словно этим можно было помочь. Но осознание их присутствия не покидало людей.

В первые годы после мятежа человечество осознало, что существуют некие границы, которые запрещается преступать. Они усвоили, что запрещается строить слишком большие деревни, что нельзя строить их слишком близко друг от друга и что запрещается пользоваться даже смутным воспоминанием о науке, индустрии и технологии. Не должно быть прогресса никакого рода, никакого стремления к чему-либо подобному той цивилизации, о которой большинство из них едва помнили.

Они усвоили эти уроки жестоким методом проб и ошибок. Крылатые шпионы, как называли люди крылатых созданий, могли посетить деревню в любое время – парили над крышами, прицеплялись снаружи к окнам. Если деревня слишком вырастала или кто-либо изобретал какое-либо полезное устройство или процесс, крылатые шпионы сразу обнаруживали это. Тогда появлялись чужаки. И не в одном из своих огромных кораблей, а в странных яйцевидных машинах, которые легко парили над землей. Вспыхивали энергетические лучи, и все запретное стиралось с лица земли. Вместе с людьми.

Были и другие, еще более безжалостные уроки. Время от времени чужаки появлялись беспричинно, без предупреждения, и забирали с собой людей. Выбирали людей, казалось, случайным образом, и никто не знал, для чего, и что с ними происходило там, куда их увозили.

Это было окончательным утверждением новой роли человека на его собственной планете. Угнетенные, деградировавшие, невежественные, перепуганные люди стали не более чем зверьками для своих правителей – чужаков. «Мыши в стоге сена» – их не замечали и держали под контролем, их мучили и немного погодя убивали.

И все-таки человечество каким-то образом продолжало существовать. Но нельзя вечно находиться в страхе, иначе можно погубить рассудок. И люди научились гнать от себя прочь мысли о таких вещах. Они позволяли ежедневной отупляющей работе завладевать телами и мыслями, и находили слабое удовлетворение в том, что просто продолжают жить. Они отвернули мысли и сердца от туманных мечтаний о свободе, мире, счастье и редко говорили о таких понятиях.

Если этого можно было избежать, люди старались не произносить вслух имена, которые их предки дали своим жестоким хозяевам.

Они называли их Рабовладельцами.

Финн Феррал с трудом сбросил от себя холодный туман воспоминаний и огляделся. Все вещи, которые когда-то составляли понятие «дом» – радушные и привычные, – теперь, когда Джошуа и Джена исчезли, потеряли для него всякое значение… Снова слезы подступили к глазам, а в горле застрял комок.

Но где-то глубоко внутри у него росло другое чувство. Нечто прочное, как железо, острое, как кремень, твердое и непоколебимое. Решимость, может быть, решение, смешанное с диким гневом.

Если дом перестал быть домом, то он покинет его. Он часто мечтал покинуть деревню и отыскать ответ на загадку своего происхождения. Но он так ничего и не предпринимал: ему необходимо было заботиться о Джошуа и Джене. К тому же у него не было ни малейшей идеи, откуда начинать поиски и что искать.

Джошуа и Уайра поначалу думали, что ключом к отгадке может послужить тот странный рисунок из черных точек, что был на левом плече Финна. Но как они ни пытались, они так и не смогли увидеть смысла в этом рисунке и в конечном счете заключили, что это просто необычное родимое пятно.

Финн бессознательно поглаживал свою отметину, пока еще раз осматривал хижину. Затем он встряхнулся, как собака, и повернулся к двери. Дом будет оставлен таким, какой есть, ему ничего отсюда не нужно. И было бы отлично, если бы все осталось на своих местах, когда они вернутся. Ведь он не планировал путешествовать бесцельно. Если он вернется, то вернется не один.

Там, снаружи, люди разбрелись по своим домам, вместе со всеми ушел и Хакер. Но высокий мужчина стоял перед дверью Финна и спокойно смотрел на него из-под кустистых бровей.

– Финн?

Финн кивнул.

– Устер Коллис.

– Ты не должен обижаться на Хакера, – сказал Коллис. – То, что случилось, слегка повредило его рассудок. Он переборет себя.

Финн безразлично пожал плечами.

– Каким путем они улетели?

Коллис моргнул, а потом понял.

– На северо-запад, – сказал он, и его длинный подбородок дернулся. – Зачем? Ты решил пойти за ними?

Коллис снова моргнул, в его глазах появился страх.

– Тебя убьют.

Финн, как и прежде, пожал плечами и повернулся, чтобы уйти.

– Право же, ты ошибаешься, мальчик, – сказал Коллис. – Ни один человек не выживет, сделав то, что собираешься сделать ты. Они убьют тебя наверняка. Ты не сможешь даже приблизиться к ним.

Финн повернулся, дикий огонь вспыхнул в его глазах.

– А когда в последний раз кто-то пытался?

– А как же деревня? – сказал Коллис. – Кто будет нашим охотником?

– Пусть Хакер и другие научатся, – ответил Финн, безрадостно улыбаясь. – Лес не даст вам голодать. Некоторое время я буду охотиться сам по себе.

Он отвернулся от Коллиса и двинулся через деревню на северо-запад.

Финн окунулся в лес, не оглядываясь на деревню, и как только зелень сомкнулась вокруг него, поселение исчезло из вида. Он передвигался полусогнувшись, его путь был зигзагообразным – он изучал неровную почву.

Хотя он раньше никогда не видел ни одного из летающих аппаратов Рабовладельцев – «вихревые сани», как люди называли их, – он кое-что знал о них из рассказов старого Джошуа. «Как большие металлические яйца, – описывал их Джошуа, – только сверху у них стекло, или что-то вроде этого, а снизу они слегка плоские. И снизу все крутится, трудно рассмотреть. Вроде это крутящееся вещество поддерживает их в воздухе, и они скользят гладко-гладко».

Финн и представления не имел, что же поддерживает летательные аппараты подвешенными в воздухе, и оставляет ли машина, плывущая над землей, какие-нибудь следы на своем пути. Но он не хотел и думать, что за вихревыми санями невозможно проследить. Если какая-то сила поднимает вихревые сани, то эта сила должна оставлять отметины… где-то и как-то.

Он упрямо продолжал прочесывать лес, продвигаясь все глубже, на северо-запад.

Скоро он нашел то, что искал. Он увидел следы: пучок длинной травы изогнулся и лежал непараллельно своим коротким соседям; пыль на клочке земли лежала странным завитком; веточки то тут, то там были погнуты или сломаны, как будто какое-то тяжелое тело двигалось в метре от земли.

Такие следы большинство глаз и не увидело бы, но для него они были как яркие флаги. Они указывали ему путь и попадались достаточно часто, чтобы он мог передвигаться бегом.

И он бежал – расслабленной рысцой, как мог бежать час за часом. След шел прямо, лишь изредка отклоняясь, чтобы обогнуть большое дерево или слишком густую чащобу. Однако он не прекращал изучать почву под ногами и то, что было над головой. Он не мог рисковать потерять след, если сани свернут на другой курс. Кроме того, огромная концентрация усилий позволяла ему держать в узде некоторые мысли и ощущения, которые жалили его, как осы.

Основным среди этих ощущений был злобный страх, усугубляющийся, отчасти, и неведением. Он почти ничего не знал о Рабовладельцах. У него были лишь самые общие представления, как и у других, – страшные рассказы, которые иногда можно было услышать в деревне. Конечно, он не имел представления, что делают рабовладельцы после посещения деревень, куда направляются, как и в каких жилищах живут.

Потому он сознавал (если бы позволил себе думать об этом), что, скорее всего, бежит прямо навстречу своей смерти или неволе. Он не останавливался, чтобы спросить себя, что собирается делать, если нагонит вихревые сани. У него не было даже приблизительного плана, как отбить Джошуа и Джену у чужаков.