Несмотря на глубину мучений и ужаса, инстинкт предупредил его. Он повернулся, встречая бросок Хакера, и, хотя оказался отброшен за счет огромного веса налетевшего мужчины, рука его метнулась и вцепилась в мясистое запястье Хакера. Затем Финн твердо встал на ноги, а Хакер обнаружил, что остановлен на бегу и хватает от боли воздух ртом, а стальной захват на его руке сжимается все туже.

Нож, сверкнув, упал в пыль.

– Где был твой нож, Хакер, когда Рабовладельцы были здесь? – голос Финна был резок, неузнаваем. – Какой кровный долг лежит на них?

Без видимого усилия он отбросил дородного мужчину, и тот растянулся на земле, широко раскрыв глаза. Потом он взглянул на остальных и увидел правду на их лицах. Некоторые были угрюмы, некоторые испуганы, некоторые просто насторожены. Но почти все они были настроены против него. После этого ужасного дня им было нужно кого-то ненавидеть. И он стал козлом отпущения – поскольку был чужаком, никому не приходился родней и не являлся частью их маленькой, наполненной страхом жизни.

Он повернулся и пошел к хижине, которая была его домом. Лишь когда он закрыл за собой дверь, то позволил себе прислониться спиной к стене, и пустота сомкнулась вокруг него, холодная и безысходная. Пустота – и воспоминания.

Раньше хижина была всегда полна любовью и теплотой, заботой и сплоченностью. Так было с того самого дня, когда Джошуа принес его домой из леса. Финн ничего не помнил из того, что было прежде, но зато хорошо помнил, как Уайра окутала его теплотой своего участия, как супруги Феррал приняли его как родного. Все последующие годы они растили его с любовью, получая бесконечное удовольствие от его постоянного бодрого веселья, от его острого пытливого ума.

Больше всего в те далекие годы Финн хотел учиться у Джошуа жизни в окружении дикой природы. И учился он так быстро, что Джошуа поверил: между этим ребенком и дикой природой есть какая-то особая, почти мистическая связь, может быть, возникшая именно тогда, когда ребенок заблудился в диком лесу и чудесным образом избежал всех его опасностей.

Прошли годы, мальчик вырос, стал сильным юношей и вполне естественно стал преемником Джошуа – деревенским охотником. Это стало необходимым еще и потому, что Уайра заболела, родив дочь – Джену. Такую болезнь когда-то можно было вылечить несколькими таблетками, но в мире, где они жили, не было лекарств. Меньше чем через год она умерла. Тогда Джошуа, постаревший, утративший живость движений, вынужденный ухаживать за ребенком, решил остаться дома и предоставить охоту юному Финну.

– Я учил этого мальчика, но теперь он может поучить меня, – говаривал Джошуа соседям, – он может сосчитать перья у сокола, а мы и не увидим его в вышине. Он слышит, как мышь дышит в норке, и может выследить бобра под водой. Ничего подобного я не видел.

Соседи кивали и улыбались, но мельком бросали взгляды друг на друга – не потому, что не верили Джошуа (они знали, что тот говорит чистую правду), а потому, что было нечто такое в Финне Феррале, что беспокоило их.

А старый Джошуа посмеивался про себя и говорил:

– Отличный он парень, хотел бы я, чтобы Финн всегда был со мной, но когда он дома, я чувствую себя в чем-то виноватым. Все равно что держать дикого орла в клетке. Он должен быть на свободе.

Тогда соседи снова обменивались взглядами и расходились в тревоге – в их мире немногие позволяли себе пользоваться такими словами, как «свобода».

Но Джош говорил все, что вздумается, не отворачиваясь от туманных страхов, которые таились за границей монотонной деревенской жизни. У него даже было несколько книг, сохранившихся с Забытого Времени, истрепанных и разрозненных, но их хватило, чтобы научить Финна немного читать и писать. Из этих книг и того, что знал Джошуа, информация поколениями передавалась из уст в уста.

Финн пополнил свое образование знаниями о прошлом. Большинство из того, что он узнал, было разрозненным, полупонятным, переполненным загадками и тайнами. Но все же он гораздо больше, чем многие из живущих, знал о Забытом Времени и том ужасе, что пришел после него.

По-видимому, в Забытое Время – давным-давно, возможно, лет триста назад, а может быть, и больше – мир был переполнен людьми. Их были миллиарды. Они строили огромные города из металла и камня, прокладывали каменные дороги, жили, работали, путешествовали, всегда огражденные от окружающего каменным или металлическим барьером. Они жаждали богатства и власти, те люди. Это их страстное желание отравляло землю и воздух, опустошало реки и океаны, вырубало леса и уничтожало диких животных.

И в конце концов эти люди уничтожили сами себя.

Они предали огню весь свой мир. Потом, когда огонь угас, большинство огромных городов превратились в руины, и из всех миллиардов остались лишь несколько миллионов человек.

Выжившие скрывались в руинах и мечтали заново отстроить старый мир. Возможно, они даже приступили к этому, но такой возможности им не представилось.

Никто не знает точно, сколько это продолжалось – несколько поколений после разрушения, а может быть, столетия. Но однажды, без предупреждения, с ужасающей внезапностью в небесах появились огромные, угловатые металлические тела. Они сотнями медленно опускались на опустошенную землю.

Они пришли – и то был первый день теперешнего мира.

Они расползлись по миру с холодным чуждым безразличием. Они были гуманоидами, но не людьми – тонкорукие и тонконогие, с раздутыми, как у насекомых, телами, их безволосые головы были совершенно гладкими, если не считать разреза рта и прямоугольных желтых фасеточных глаз. И остатки человеческой расы разбежались и попрятались, завывая от ужаса.

Но не все. Некоторые смельчаки попытались изучить чужаков, войти с ними в контакт. Но не преуспели в этом. Стало ясно, что человек, который подойдет слишком близко к чужакам, пусть даже и случайно, – это уже мертвый человек. У чужаков были полые металлические палки, из которых извергались малиновые лучи огромной энергии. Они направляли свое оружие на людей так же небрежно, как люди мимоходом убивают мух.

Каким-то образом остатки человеческой расы собрали все свое мужество, раздобыли немного оружия и восстали против чужаков. Их мятеж продолжался лишь несколько дней. При первых признаках сопротивления корабли чужаков поднялись в воздух. Человеческое оружие было бессильно против их металлических корпусов, а на кораблях оказались более мощные источники энергетических лучей. Холодно, методично чужаки уничтожали человечество.

Ни одно человеческое поселение не убереглось от убийственных лучей. Даже выжженные руины старых городов были сожжены вновь, бесследно уничтожены. И во второй раз мир оказался окутанным пламенем, и человечество сгорело в нем.

Чужаки высылали своих странных созданий с крыльями летучих мышей на разведку – те вынюхивали, где скрываются мятежники, чтобы продолжить бойню. И в конце концов уцелели лишь немногие – может быть, всего несколько тысяч во всем мире, – скрывшись в те районы, где девственная природа, которой они некогда избегали, теперь предлагала им убежище.

Там они и остались, так как чужаки после своей тотальной победы не стали преследовать нескольких выживших. Таким образом, перед лицом столь подавляющего превосходства чужаков, их холодной кровожадности, что-то исчезло из души человечества.

Немногие все еще втайне лелеяли в душе ненависть, но то была пустая, бессильная ненависть, порожденная ужасом и безнадежностью. Гордость, мужество, дух мятежа, надежда, – все это исчезло из сердца человечества. Не осталось ничего, кроме слепого животного инстинкта самосохранения.

И все же они выжили, прожили годы и поколения. Они жили в неуютном, примитивном сосуществовании с дикой природой, вернувшись к образу жизни своих диких предков. А девственная природа восстановила себя вновь, укрыв и похоронив страшные шрамы двух опустошений.

Пока природа восстанавливала свой мир и укрывала прячущиеся остатки человечества, чужаки занимались своими непостижимыми, холодными и безразличными делами. Они в нескольких местах построили странные, замысловатые строения, испещрили землю там и тут загадочными устройствами, присвоив Землю и остатки ее богатств.