Теперь сетевая архитектура сообщества выглядит примерно так, как это изображено на схеме ниже (пунктирные линии – слабые связи, сплошные – сильные). Далеко не всякая слабая связь является «мостом. На схеме ниже это связи «А – В» и «E – I».
Схема 10. Структура сообщества
Чем же был Уэст-Энд с точки зрения сетевого анализа? Грановеттер пишет:
Для начала представьте себе некое сообщество, которое полностью поделено на клики, причем так, что каждый человек связан со всеми членами своей клики и не связан ни с кем за ее пределами… Предположим теперь, что все связи в Уэст-Энде были либо сильными, либо отсутствующими… Тогда все друзья любого человека сами оказались бы друзьями, а все их друзья также вошли бы в число друзей субъекта. Если каждый человек не соединен сильной связью со всеми остальными членами сообщества, то структура сети действительно будет распадаться на изолированные клики, как и предполагалось выше. (На математическом языке Дэвиса это означает, что общая сеть кластеризуема (clusterable), то есть может быть однозначным образом разделена на кластеры [Davis 1967: 186].) А поскольку маловероятно, чтобы кому-то удавалось поддерживать больше, чем несколько десятков сильных связей, результат должен быть именно таким [там же: 43–44].
Когда в начале 1960‐х годов бостонская мэрия приняла план городского обновления – который в итоге привел к разрушению и расселению «уэст-эндских трущоб», – жителям пригорода не удалось мобилизоваться для масштабного противостояния властям. Ганс увидел причину этого в слабости политической культуры рабочего класса. Грановеттер же предложил иное – сетевое – объяснение:
Ганс утверждает, что «общение (sociability) представляет собой рутинизированные встречи относительно неизменной и однородной по составу группы, включающей членов семьи и друзей, организуемые несколько раз в неделю». Некоторые «участвуют в неформальных кликах и клубах, состоящих из людей, не приходящихся друг другу родственниками… Но их численность, а также количество времени, уделяемого этим группам, таковы, что они гораздо менее важны, чем семейные круги» [Gans 1962: 74, 80]. Более того, в Уэст-Энде не функционировали два типичных источника образования слабых связей – формальные организации и рабочая среда: уровень членства в организациях был практически равен нулю [там же: 104–107], и лишь немногие работали в пределах своего района, так что сформированные на работе связи не играли роли в этом сообществе [там же: 122]… Отсюда, видимо, следует: для того, чтобы в сообществе было много слабых связей-мостов, должно существовать несколько разных способов или контекстов, в которых люди могут их сформировать (курсив мой. – В. В.). Поучителен случай Чарльзтауна [соседнего пригорода], когда все в том же Бостоне сообщество представителей рабочего класса успешно объединилось для борьбы с тем же планом обновления города, против которого жители Уэст-Энда оказались бессильны: в отличие от Уэст-Энда, в Чарльзтауне кипела бурная организационная жизнь, и большинство проживавших там мужчин работали в пределах данной территории [Keyes 1969] [Грановеттер 2009: 44–45].
Видимо, из‐за названия статьи исследовательский посыл Грановеттера получил неверное истолкование. Слабые связи не лучше и не сильнее сильных. Дело не в самих связях, а в их конфигурации; речь идет о силе и ценности «локальных мостов». Именно наличие «мостов» определяет способность сообщества к солидаризации. Свою собственную заслугу Грановеттер видит в создании такой теоретической рамки,
при помощи которой можно предсказывать, как разные сообщества будут отличаться друг от друга по своей способности действовать для достижения общих целей. Начиная такое исследование, возможно, имеет смысл руководствоваться следующим принципом: чем больше «локальных мостов» (в расчете на одного человека) существует в сообществе и чем выше их степень, тем более сплоченным оказывается данное сообщество и тем выше его способность действовать сообща. Таким образом, изучение происхождения и природы (например, силы и содержания) таких связей-«мостов» позволит по-новому взглянуть на социальную динамику сообщества [там же: 45].
Изящным теоретическим ходом Грановеттер вернул смысл понятию сообщества, сделав для современных community studies больше, чем десятки ностальгирующих урбанистов, работающих в жанре «тоски по утраченной солидарности». Его модель ценна в трех отношениях. Во-первых, она операциональна: простое упоминание исследований, в которых использовались элементы его концептуализации, заняло бы несколько страниц25. Во-вторых, она создает возможности новых концептуальных «подсоединений». Так же, как и Ольденбург, Грановеттер десубстанциализирует сообщество – это больше не «вещь среди вещей» со своими собственными нормами, правилами и практиками, – но делает он это принципиально иначе. Ольденбург переносит сообщество в потенциальный план – оно может и должно возникнуть в качестве эффекта правильного городского планирования. Грановеттер же показывает сообщество как изменчивую топологическую конфигурацию сильных и слабых связей между индивидами. В-третьих, модель Грановеттера открывает новые перспективы проблематизации. В частности, позволяет заново поставить вопрос об отношении связей и действий.
На первый взгляд, объяснительная схема Грановеттера выглядит следующим образом: люди оказываются в локальных контекстах, где, участвуя в практиках солидаризации, формируют и поддерживают определенную конфигурацию связей. Затем эта топология социальных отношений становится предпосылкой солидарного коллективного (в определенном смысле – политического) действия. Действия создают отношения, отношения делают возможными действия. Образование «мостов» само становится мостом между рутинными практиками и политическими выступлениями:
«чувство сообщества» (sense of community) … активизируется на встречах и собраниях. Возможно, наиболее важным последствием таких встреч является поддержание слабых связей [Грановеттер 2009: 43].
Но на следующем этапе Грановеттер выносит все эти многочисленные локальные практики и события солидаризации за скобки. Его интересует исключительно конфигурация связей, которые теперь выступают в качестве независимой переменной (тогда как политическая мобилизация остается зависимой). В следующей главе – на примере поисков потерявшегося в Корсторфайне кота – мы увидим прямо противоположное решение этой теоретической дилеммы, предложенное исследователями-этнометодологами.
А пока рассмотрим третью стратегию ревитализации сообщества.
Сообщество судьбы: возвращение забытого концепта
Свет мигает каждый раз, когда бомба задевает кабель. Набившиеся в бомбоубежище люди стоят, затаив дыхание. Основной удар, судя по всему, пришелся по юго-западной части города. Города, в который я приехал учиться и в котором провел большую часть своей сознательной жизни. Города, с которым я связал свою судьбу. Города, которого больше нет. Мы переговариваемся вполголоса, обсуждая, куда падают бомбы, увидим ли мы снова своих соседей и друзей, какие здания уцелеют, успеют ли добровольческие дружины погасить городские пожары. По радио постоянно говорят о немецком народе как сообществе судьбы, но на эти разговоры уже никто не обращает внимания. Пространством общей судьбы для нас, запертых в душном бункере, стал наш распадающийся на части город. Еще никогда я не чувствовал такой связи с этими людьми, зданиями, площадями и улицами.
Из дневниковых записей (1944–1945), автор неизвестен
