На вид девочке было лет 11, и каждые две минуты она заходилась сухим кашлем. Звук этот вспарывал густую, вязкую тишину, прорывался сквозь приоткрытые окна автомобиля и вызывал давно знакомое ему чувство предвкушения: и сейчас он может быть полезным! Майкл может остановиться и завязать непринуждённую беседу, как бы невзначай обратить внимание на девчонку, посочувствовать ей и послушать, как работают её лёгкие, а потом… Потом он попросит их подождать минутку, залезет в багажник и с видом фокусника вытащит оттуда пузырёк амоксициллина. Благодарный отец пожмёт ему руку, мать разрыдается, и Майкл снова будет героем. На него будут смотреть так, как когда-то смотрела Ди из своего любимого кресла: Майкл в тот день заявил, что собирается продолжить обучение на врача.

А, возможно, его просто застрелят и заберут автомобиль. У доброго папочки вполне может быть припрятан револьвер, и почему нет, действительно? Он ведь должен защищать свою семью.

И Майкл решил, что такой вариант его тоже устроит, потому что тогда на него вообще никто не будет смотреть, и это хорошо.

" У тебя ведь даже не встаёт, ковбой! Ты помнишь об этом?" – засмеялась Диана в его голове, и смех этот рассыпался на сотни мельчайших осколков, впивающихся в мягкую ткань мозга.

– Я помню, дорогая, не волнуйся, – процедил он и нажал на клаксон.

То ли вид у Майкла был совсем уж нечеловеческий, то ли эта семья просто предпочитала держаться особняком, но, когда Майкл начал сигналить, а затем и вовсе вылез из машины, крича и размахивая руками, все трое взялись за руки и пустились наутёк, виляя между машинами.

Несколько секунд Майкл стоял, оперевшись на крышу угнанной Субару, щурясь на лучи закатного солнца и не чувствуя слёз, катившихся по заросшим щетиной щекам. Той ночью он сожалел о том, что они предпочли не стрелять.

В Джейнсвилле первым делом ему пришлось помыться. Если он хотел кому-то помогать, нужно было постараться для начала хотя бы не убить их своей вонью, так что Майкл съехал с шоссе на Гамильтон-авеню и припарковался возле относительно симпатичного одноэтажного домика.

Переносные клумбы, раньше украшавшие фасад, теперь были опрокинуты, фигурные деревья разрослись и выглядели не лучше самого Майкла, газон пожелтел и пожух. Но стёкла были на месте и дверь не сорвана с петель. По большому счёту дом не пострадал, только лишился водосточной трубы, почтового ящика и былого лоска. Это было хорошим знаком.

Майкл сделал хороший глоток виски, набираясь смелости, вылез из машины и аккуратно прикрыл за собой дверь, стараясь не издавать лишних звуков. На въезде в город он видел кладбище (отличное приветствие, ни убавить, ни прибавить, а?), но теперь, набрав полную грудь местного воздуха, был уверен, что кладбищем стал весь город. И сейчас он собирался вскрыть одну из его могил.

Дверь оказалась незаперта. Уличного света хватало, чтобы разглядеть толстый слой пыли на вешалках. Из зеркала в прихожей на него уставилось странное существо: мешки на нижних веках по цвету приближались к нефти, нос покрылся тонкой сеткой проступивших сосудов, волосы засалились настолько, что теперь стояли непослушным ёжиком.

Майкл запустил в них пятерню, пытаясь пригладить, но тут же брезгливо отдёрнул пальцы и принялся вытирать их о такие же грязные джинсы. С этим нужно было что-то делать и немедленно!

Он обошёл дом, держа Магнум прямо перед собой, и, убедившись, что никто не прячется под кроватью, вернулся в ванную. Воды, конечно же, не было. Ожидаемо. Вздохнув, Майкл поднял крышку унитазного бачка. Запах оставлял желать лучшего, он будто заглянул в болото, но что с того? Вода есть вода, пусть и такая, зато целых 8 литров. Кроме того, Майкл вонял похуже.

Он вычерпал её кружкой, всю до последней капли перелив в ведро, найденное в чулане. Заткнул слив ванны резиновой пробкой, разделся и принялся за дело.

Ощущения полностью захватили его. Как же быстро он забыл, как приятно вдыхать запах мыла, натирать кожу мочалкой до красноты, чувствовать мятный холодок от зубной пасты.

Обмотав полотенце вокруг бёдер, он закинул в ванну свою одежду, тщательно выстирал, и только потом побрился. Вода в ванной была уже чёрной, пена осела на бортиках грязно-серыми комками, но он всё равно чувствовал себя совершенно чистым, словно заново родился.

В хозяйской спальне Майкл отыскал подходящие по размеру спортивные штаны и футболку, пару тёплых носков, и с удовольствием переоделся.

На кухне развёл костёр прямо в раковине, поставил сверху решётку из духовки и на импровизированной плите разогрел себе нехитрый ужин из остававшейся у него еды. Залезая в чужую кровать, он сожалел о том, что ему не с кем её разделить, но начал радоваться, что тогда на шоссе его не убили.

И его жизнь вдруг обрела свой ритм, и устремилась в свою бесконечность. Майкл снова был в дороге, и пил, и спал в кабине, а когда всё становилось совсем уж невыносимым, он заезжал на чью-то подъездную дорожку, опустошал унитазный бачок, брился, стирал, спал на простынях умерших хозяев, и снова отправлялся в путь.

Майкл грабил полупустые магазины, устраивал погребальные костры из Новых и тех, кому посчастливилось все-таки отойти в мир иной без лишней суматохи. Иногда профессиональный интерес брал своё, и Майкл изучал книги по анатомии и генетике в поисках ответов. Пока безуспешно. Он научился стрелять и купаться голышом, и однажды едва не утонул, когда на пьяную голову залез в холодную воду. Ноги свело чудовищной судорогой, небо и земля поменялись местами, а берег вдруг скрылся под мутной водой, вернее так Майкл думал, пытаясь дышать, а когда лёгкие обожгло огнём, вдруг понял, что под водой он сам, и он тонет, тонет, тонет… И Диана смеётся над ним, хохочет во всю глотку.

И Дэйв тоже тут, совсем рядом, похлопывает его по плечу: "Однажды какой-нибудь педик пожалуется на тебя, Майки, вот увидишь!".

И даже его мамаша, вот уж от кого он не ожидал, тоже здесь. Она зависла в мутной воде и половина её лица, сожранная рыбами до самого черепа, щерилась оставшимися зубами: "Ты никчёмный мальчишка, Майкл! Мисс Давенпорт опять звонила нам домой! Не хочешь рассказать мне, где ты был вместо двух последних уроков?!".

Святый Боже, если он не выберется, то останется с ними и будет вечно слушать про свой нестоящий член, грёбаных янки и стерву Давенпорт, и, честное слово, он не знал, что из этого хуже!

Они тянули к нему руки, покрытые водорослями и планктоном, они скалились, тела были склизкими, раздутыми до невозможности. Ди подплыла совсем близко и Майкл схватил её за волосы. Желудок сделал тройное сальто: её светлые локоны так легко отошли от скальпа, словно вообще никогда там не держались. И, когда рвотный позыв стал совершенно невыносимым, Майкл вдруг выплыл на поверхность.

Он выполз на песчаный берег, и мелкие камушки незамедлительно вгрызлись в измученное тело. Его рвало и рвало без остановки. Он увидел полупереваренную еду и литры алкоголя, и желчь, много желчи.

Отстранённо подумал, что это хорошо, желчь это даже прекрасно. Пусть выйдет вся, и тогда нагрузка на внутренние органы снизится. Перед глазами закружился рой чёрных мух, по ногам потекло что-то густое и тёплое.

– Ты мне противен, Майкл! – кричит его мать.

– Ты мне противен, Майкл! – кричит Дэйв.

– Ты обосрался, ковбой, – ухмыляется Диана. – На полном серьёзе, у тебя дерьмо даже на коленках.

Майкл падает на бок и разжимает кулак, в котором держит до сих пор волосы этой суки, но там ничего нет, только мокрый комок травы или водорослей.

– Я отравился, – шепчет Майкл. – Тебя нет! Тебя нет!

– Между прочим, признание проблемы – первый шаг на пути к исцелению, дорогой.

Ощущения уходят, никакой боли, никаких запахов. Зрение становится туннельным. Майкл засыпает, нет, скорее проваливается в мягкие объятия темноты.

– Тебя нет, потому что ты умерла, Ди! Ты бросила меня, а потом умерла в моей же больнице, и я смог выбить для тебя нормальные похороны, хотя мне и пришлось буквально хоронить тебя самому, потому что вы все умерли, вы умерли, а я здесь! Я ещё здесь!