Я совсем не такая. Корэйн знала себя. Да, она походила на мать, но в то же время во всем ей уступала. У них был один и тот же цвет кожи – золотистый, в летнее время отливающий бронзой, – и одинаковые черные волосы, приобретавшие насыщенно-бордовый оттенок, если на них падал яркий свет. Однако губы Корэйн были тонкими, нос – коротким, а лицо – серьезным, в то время как Мелиза постоянно сияла улыбкой, словно солнечный луч. Ее ничем не примечательные, абсолютно черные глаза казались стылыми и пустыми, словно беззвездная ночь. Ее взор всегда устремлялся куда-то вдаль, и прочесть его выражение было невозможно. Это впечатление усиливалось по мере того, как Корэйн отдалялась от окружавшего ее мира.

Тем не менее подобные вещи ее не беспокоили. Полезно знать себе цену. Особенно в мире, где женщины способны лишь на то, что им позволяет внешность. Корэйн никогда не смогла бы переубедить инспектора морского патруля одним взмахом ресниц. Зато она могла вложить подходящую монету в нужную ладонь или потянуть за правильную ниточку. Такие дела она проворачивала мастерски.

– А ты безупречна, когда лжешь, – ответила девушка, мягко высвобождаясь из рук матери.

– Просто я много тренируюсь, – отозвалась Мелиза. – Но тебе я не вру никогда.

– Мы обе знаем, что твои слова столь же далеки от правды, как иные миры от Оллварда, – произнесла Корэйн ровным голосом.

Она ни в чем не обвиняла Мелизу, но ей пришлось призвать на помощь всю свою волю, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица и выбросить из головы мысли об образе жизни матери – равно как и о взаимном доверии, на которое они не были до конца способны.

– Однако мне известно, что у тебя есть на то причины, – закончила она.

Мелизе хватило благородства не оспаривать эти слова. Она была способна искренне сознаться в своей лжи.

– Так и есть, – тихо произнесла она. – Что бы я ни говорила, я всегда – все время – делаю это для того, чтобы уберечь тебя, моя драгоценная девочка.

Хотя слова застревали у Корэйн в горле, она все же заставила себя их произнести.

– Я должна спросить тебя… – начала она, отчаянно краснея.

Но ее усилия оказались напрасны: в следующее мгновение ее прервал громкий стук сапог Галери.

Мать и дочь немедля обернулись к нему, сияя фальшивыми улыбками.

– Инспектор Галери, спасибо, что почтили нас своим вниманием, – пропела Мелиза, вежливо склоняя голову.

Их отношения полностью ее устраивали, и она намеривалась их сохранить. При этом она помнила, что недалеким мужчинам ничего не стоило обидеться на женщину, даже без какого бы то ни было повода.

Галери купался в сиянии капитана ан-Амарат. Он подошел к ней вплотную – гораздо ближе, чем к Корэйн. Мелиза, привычная к сальным взглядам, не сдвинулась с места. Пусть она всего пару минут назад сошла с корабля и не успела сменить просоленную одежду, она по-прежнему была способна привлечь множество мужчин.

Корэйн едва удержалась, чтобы не поморщиться от отвращения.

– Ваша дочь сказала: вы были в Эджироносе, – произнес Галери и указал пальцем на ящики, громоздившиеся на причале. На них виднелись рунические отметки. – Странно, эджирцы обычно не ставят на таре джидийскую волчью печать.

Мысленно вздохнув, Корэйн начала подсчитывать, хватит ли оставшихся в мешочке монет, чтобы утолить любопытство Галери.

Но ее мать лишь заулыбалась еще лучезарнее.

– Мне тоже это показалось странным.

Корэйн не раз видела, как ее мать флиртует с мужчинами. Сейчас не тот случай.

Галери тут же погрустнел. Ход его мыслей был очевиден. Он располагал жалкой горсткой солдат – неподготовленных и по большей части бесполезных, – в то время как за спиной капитана ан-Амарат стояла вся ее команда. К тому же на ее поясе висел меч. Она могла лишить его жизни и уплыть с отливом, прежде чем инспекторы следующего патруля нашли бы его хладное тело. Либо он мог удовольствоваться монетами, уже оттягивавшими его карман, и мыслью о том, что по завершении следующего плавания к ним прибавятся новые. Его взгляд на мгновение метнулся к Корэйн. Она была единственным в целом мире рычагом, с помощью которого он мог надавить на Мелизу ан-Амарат, если когда-нибудь дело примет дурной оборот.

Пальцы Корэйн сжались в кулак, пусть она и не имела ни малейшего представления, как им пользоваться.

– Счастлив снова видеть вас в нашем порту, Кошмарная Мэл, – выдавил Галери, натянув на лицо такую же широкую улыбку, как у Мелизы. Прежде чем отойти в сторону, он поклонился им обеим. По его виску стекала капля пота.

Мелиза проводила его взглядом, оскалив зубы в зловещей улыбке. На суше она почти никогда не бывала той женщиной, что правила волнами, а если бывала, то ненадолго. Корэйн едва ли знала беспощадную контрабандистку, которая стояла во главе кровожадной команды и бороздила морские воды, ни во что не ставя ни законы, ни опасности. То была вовсе не ее мать, не Мелиза ан-Амарат. То была Кошмарная Мэл.

Здесь, в родном для «Бурерожденной» порту, где она могла скользить вслед за ласковым ветром, не сталкиваясь с угрозами, страшнее портовых инспекторов, это прозвище мало что значило. Но когда галера скиталась по водам, протянувшимся вдоль всего Оллварда, она полностью оправдывала свое имя – подобно своему капитану.

Такие рассказы тоже достигли ушей Корэйн.

Моряки всегда рады поговорить.

А мать всегда готова придумать новую ложь.

Он обменял кольчугу на пищу еще неделю назад. Его зеленая, расшитая золотом мантия превратилась в лохмотья, изорванные и покрывшиеся коркой из крови, грязи и пыли. Эндри Трелланд стоял, преклонив колено, дрожал всем телом и изо всех сил пытался не лишиться чувств. В столице перевалило за полночь; к тому же долгие недели, проведенные в седле, прошли для него далеко не бесследно. Никогда еще каменный пол не казался Эндри таким притягательным.

Он не закрывал глаза лишь потому, что страшился сна.

«Кошмары дожидаются меня, – думал он. – А вместе с ними и жуткий шепот».

Они преследовали его со дня битвы у храма. С того самого дня, когда он выжил в кровавом месиве, поглотившем стольких героев. Красные руки, белые лица, запах паленой плоти. Он моргнул, пытаясь отогнать воспоминание. А теперь еще и голос, подобный зиме, который пронзает меня насквозь.

Два рыцаря из Львиной гвардии стояли по обе стороны от пустого трона, и в их позолоченных доспехах отражалось пламя свечей. Эндри знал и одного, и другого. Сэр Эйрос Эдверг и сэр Хайл из Золотистого Холма. Они были земляками павших рыцарей, чьи тела остались лежать в грязи у подножия холма. Ни один из них не сказал ни слова, хотя в их взглядах читалась тревога. Эндри снова перевел взгляд на пол и принялся изучать прожилки на камне, не нарушая обжигающую тишину.

Наконец Эндри услышал тяжелые, грузные шаги. Со стороны королевских покоев шли рыцари: их стальные доспехи лязгали и звенели. Когда двери распахнулись и в тронном зале появилась выстроившаяся в ромб гвардия, Эндри сжал зубы так крепко, что они грозили раздробить друг друга. Его сердце оборвалось, а к глазам подступили жгучие слезы. Он приготовился к тому, что сейчас его поглотит новая волна боли.

Остальные пали, погибли ужасной смертью. Ты должен сохранять самообладание; это самое малое, что ты можешь для них сделать.

Глядя на королеву Галланда, становилось понятно, почему за ее руку сражалось столько мужчин. Она была молода и прекрасна – девятнадцатилетняя девушка с изящным телосложением, фарфоровой кожей, пепельно-русыми волосами и серебристо-синими глазами, которые она унаследовала от покойного отца Конрада Третьего. В дополнение к ним королеве достался его несгибаемый характер. Пусть сейчас она была облачена в одежду для сна и ночной халат, пусть на ней не было ни короны, ни роскошных драгоценностей, и пусть в этом одеянии она казалась маленькой и хрупкой – все равно от ее фигуры исходили величие и сила. Опускаясь на трон, она рассматривала Эндри сквозь свободное пространство между гвардейцами и не отводила от него пристального взгляда ни на мгновение.