— От курения хотя бы не толстеют, — задумчиво сказала я. Олеся тут же вскинулась:

— Это намёк такой?

Мне стало неловко.

— Да нет, нет! Я начальницу бывшую вспомнила. Она…

— Неважно, — перебила Олеся. — Давай о деле.

— А что о деле? — я встала и пересела на противоположную скамейку. Вроде, так меньше задувало в шею. — Зачем тебе впутываться? Ты не путешественница, не толкачка. Что бы тут ни происходило, тебя это не коснётся.

— Других коснётся.

— Ну а тебе-то что? — сигарета дотлела. Я поискала взглядом пепельницу и обнаружила банку из-под зелёного горошка у ножки лавочки. Ткнула туда окурок, снова встала.

Олеся затянулась ещё раз, тоже сунула окурок в банку, выпрямилась.

— Я стражница. Моё дело — помогать и защищать. Что бы тут ни происходило.

— Ой, фу, сколько пафоса! — я друг поняла, что уже не уйду вот так просто. Села обратно на скамейку и попросила:

— Дай ещё одну.

Снова эта привычная суета — достать, сунуть в рот, пощёлкать зажигалкой, потянуть в себя горький дым. Вдруг заболели ссадины на лице, та, что я получила на болконе Елены, и та, которую мне поставил неизвестный нападавший.

— Пафос — это моё нормальное состояние, — сообщила Олеся, тоже опустившаяся на лавку. — Я девочка из рок-тусовки. Беспечный ангел, свистать всех наверх, жизнь за друга и прочее подобное. Без пафоса и рока в наших ебенях в конце девяностых было не выжить.

— Да ну, — я присмотрелась к ней получше, — Ты в конце девяностых под стол пешком ходила!

— Мне было тринадцать, когда моя старшая сестра вместе с парнем прыгнули с девятиэтажки, — сообщила Олеся, — Он был солист местной группы, они там лабали что-то суровое под «Арию». А Женечка была отличница и хорошая девочка. Папа позвал друзей и побил этого певуна. Сломал ему несколько рёбер. Женьку сплавил в Орлы, к тётке. Женька сбежала, нашла Гарика, Гарик сказал, что теперь петь не сможет, и кончена его жизнь. Они накидались алкашки, забрались на единственный в городе многоэтажный дом и прыгнули.

«Бля», — подумала я. Вслух удалось сформулировать чуть более внятно:

— Глупо как-то.

— Зато пафосно, — отрезала Олеся. — Кто ещё у тебя есть против Сони? Ты ведь против неё собралась?

— Да хрен его знает, на самом деле, — призналась я уныло. — Побила меня не Соня, а как она может быть связана со стамбульскими — я не представляю. Разве что она стакнулась с теми, которые там партия запретительниц. Только им-то это нафига?

— Тебя убрать, — Олеся назвала очевидную причину. — Ты у нас величина неизвестная, непредсказуемая и, уж извини, ебанутая. Кто знает, когда тебе придёт в голову припереться в Стамбул и открыть его? Лучше, чтобы тебя не было.

— А ты откуда знаешь про Соню?

— А она со мной встречалась, — вспоминать встречу Олесе явно не хотелось. Но, помолчав ещё пару минут (сигарета неуклонно догорала в углу рта), Олеся сказала:

— Соня хотела иметь меня в союзницах. Тут ведь. Понимаешь, какое дело. Я, с одной стороны, слышу вас всех. Вообще всех, даже на другой стороне Земли. Это сложно описать, этим очень занудно управлять, и, если бы в своё время не попалась другая стражница, наставница, я бы с гарантией сошла с ума. А с другой стороны — я могу противостоять всем воздействиям. Вообще всем, мы это пробовали. Никто из толкательниц не может меня толкнуть, если я не поддамся.

— А путешественница может тебя с собой взять? — заинтересовалась я.

Олеся подняла на меня очень внимательные карие глаза. Посмотрела как будто заново, словно до сего момента видела одного человека, а сейчас вдруг увидела другого. Спросила:

— Хочешь попробовать?

Глава 52.

План был простой, и тем самым гениальный. Настя, слушая Соню, сначала недоверчиво поджимала губы, потом насторожённо хмурилась, и только в самом конце поняла, что сидит, приоткрыв рот в немом изумлении.

— Самые важные моменты — это точно подгадать время и точно совершить толчок. У тебя получается почти как надо, но тут потребуется предельная концентрация и максимальное усилие. — Соня сидела за своим массивным столом, положив руки на белую скатерть с едва заметными недовыведенными жёлтыми пятнами, одна её мягкая, толстопалая кисть ласково обнимала другую. Елена заставила себя оторвать взгляд от Сониных рук, посмотреть наставнице в лицо.

— Но он точно не пострадает? — спросила она раз, наверное, в пятый.

Соня вздохнула. Очень старательно, картинно вздохнула, как на сцене играя. Прикрыла глаза, позволив толстым темноватым векам шторками скользнуть вниз. Посидела несколько секунд неподвижно, потом разняла руки и снова взглянула на Настю.

— Я понимаю, что ты тревожишься, — сказала она мягко. Так мягко, что Насте стало не по себе. — Но ещё раз: твой мальчик нам нужен только в качестве приманки. Тебе даже необязательно ставить его в известность. Достаточно один раз заполучить его телефон. Что писать, я тебе пришлю. Там текста на три строчки. И добавишь потом что-нибудь личное… он ведь наверняка что-то говорил? Если даже он потом это письмо найдёт, решит, что это вирус и просто почистит телефон. Может, пароль в почте сменит. Нам это уже всё равно. Я знаю, что писать, чтобы Путешественница прискакала с любого конца света. Но сработает это только один раз, поэтому мы будем ждать условного знака.

— Вот я про знак не поняла, — призналась Настя. — Откуда ты знаешь, как и где они будут связываться?

— Это не твоя забота. — отмахнулась Соня. Но тут Настя, сама на себя удивляясь, упёрлась:

— Нет уж! Если я в это всё влезаю, я должна понимать, что и как. Откуда информация?

— У меня есть свой человечек в Стамбуле. Они там сейчас на ушах стоят. Появилась ещё одна девочка, Стражница, её перехватила та сторона. Сама по себе она ничего не значит, но у них есть толкачка… примерно такая же, как ты.

— Погоди, — Настя нахмурилась. — Ты же говорила, что равных мне мало, и они все старухи?

Соня хмыкнула, разгладила кончиками пальцев скатерть, подвигала сахарницу — тянула время. Наконец неохотно признала:

— Прятали они её очень старательно. Вывозили несколько раз в Европу, там тренировали. У неё сестра-близнец есть, с нулевым талантом, а у близнецов обычно либо обе «наши», либо ни одна.

— А вторая точно нулевая?

— Мы все так думали. Ладно! — Соня немного повысила голос, — Не о том речь! Телефоны всей их шоблы с некоторого момента на прослушке. Мы знаем, что Путешественница напишет комментарий в твоём блоге. С определённым именем и определённой подписью. Поэтому ты в ближайшее время внимательно все комментарии просматриваешь… Или нет. — Соня тяжело поднялась, отошла к стеллажу, вернулась с большим грязноватым ноутбуком, заляпанным наклейками.

— Пароль мне свой дашь, — сказала она не терпящим возражения тоном. — Сама буду следить.

«Зачем ей пароль?» — удивилась Настя, — «У меня и так всё открыто для просмотра». Но спорить не стала. Что-то ей подсказывало, что свою дневную норму строптивости она уже потратила.

Это было почти две недели назад, и с тех пор ровным счётом ничего не происходило. Настя изнывала от неопределённости и жажды действий, Соня нагружала её бессмысленными упражнениями и изводила мелкими придирками. Настя «толкала» горожан на остановках буквально на несколько сантиметров вбок, заставляя вздрагивать и озираться. «Толкала» школьников, бегущих домой, заставляя того, что бежал позади, оказываться впереди дружеской ватаги. Многократно «толкала» на одни и те же полметра изумлённого и дезориентированного пьяницу, который раз за разом пытался и не мог пройти в двери магазина.

Однажды, разозлившись на нотации и упрёки в неаккуратности, она изо всех сил без адреса или направления «толкнула» Соню. И тут же испугалась до холодного пота и слабости в ногах — но Соня, как всегда, почти сразу появилась в нескольких метрах от неё. Она стояла, пошатываясь, держась за виски. Настя в ужасе сделала шаг назад, думая только о том, что надо бежать — но наставница помахала ей рукой и весело крикнула: «Отличный бросок!». Когда Настя на негнущихся ногах подошла к ней, Соня улыбалась, а на лице её разливался ровный, ярко-розовый румянец, как будто она немного выпила и расслабилась.