(На следующий день, вспоминая произошедшее, она сказала самой себе, что неблагоразумным её поведение стало уже в этот момент, или даже чуть раньше — когда она летела в темный сортир, не глядя под ноги.)

Что ж, мало кому удалось прожить юность и ни разу не сотворить какую-нибудь ерунду. Особенно после обильной выпивки, особенно если до этого ты пила алкоголь только небольшими дозами.

Её ерунда как раз сейчас начиналась. Девочка вышла из общественного туалета поёживаясь, увидела пакет, который не долетел до мусорного ящика, и закинула его туда наконец. Потом сунула руки в карманы, посмотрела налево — туда, откуда пришла, и где несколько тусклых фонарей едва светили на фоне темной громады лестницы и силуэта башни над ней. Потом посмотрела направо — там было ещё темнее, зато там неподалёку начиналась одна из пологих асфальтовых дорожек, по которым можно было неторопливо и без значительной физической нагрузки подняться на площадь, к нормальному городскому освещению, автобусам и киоскам со всякой съедобной ерундой. Благоразумие советовало вернуться к лестнице и подняться по ней, под фонарями. Лень отвечала, что в знакомых с детства местах с ней никогда ничего не случится. И какой маньяк пойдёт обижать маленьких студенток в мешковатой одежде в такую погоду, в десятом часу вечера?

Ветер, гулявший вдоль реки, нашёл полоску кожи на затылке, между воротом свитера и аккуратной вязаной шапочкой с помпоном и бахромой (из-за этой шапочки девочка получила от одного из преподов прозвище «Балаган Лимитед», но оно, по счастью, не прижилось). Девочка дернулась, подняла плечи и снова посмотрела налево. Лестница была чертовски высокой, к ней надо было ещё возвращаться, к тому же там, на открытом месте, ветер дул сильнее, чем среди деревьев.

Решено. Девочка повернула направо и, не вынимая рук из карманов, зашагала вдоль откоса в поисках ближайшей дорожки наверх.

Дорожка нашлась быстро. На поверку она оказалась не такой уж пологой, но до следующей, как помнила девочка, идти было далековато. Тяжелый вздох, и она медленно пошла вверх, чуть клонясь вперед и стараясь не шататься. «Не так уж я много и выпила», — сказала она сама себе. Не так уж много, но достаточно. Навалилась усталость, стало жарко, в голове застучало. Еще пара десятков шагов, и она почувствовала, как волосы на висках стали влажными, а дыхание сбилось.

Девочка встала, выпрямившись, и посмотрела вверх. В нескольких шагах впереди дорожка делала поворот на сто восемьдесят градусов и раздваивалась: одни ветвь продолжала подъем в гору, другая возвращалась назад параллельно склону. Эту возвратную часть от склона отделяла укрепляющая стенка из камня. Девочка подошла к ней и с некоторым трудом взгромоздилась на край, сказав себе, что отдохнет самую малость и пойдет дальше. Перед ней была небольшая прогалина, стволы и ветви расступались, открывая вид на тёмную реку, на которой не видно было ни огонька, и только очень далеко на противоположном берегу едва виднелись слабые моргающие искорки.

Наверное, она на мгновение закрыла глаза. Едва заметные искорки вдалеке дрогнули, расплываясь, и сильно зашумел ветер в облетающих кронах.

Собачник, любитель поздних прогулок, который спускался по этой дорожке через пару минут, не увидел никого, кто бы сидел на укрепляющей противооползневой стене на повороте.

Глава 2.

Ощущение падения было как во сне. И как во время обычного пробуждения, стоило открыть глаза, как оказалось, что она очень неудобно лежит на спине и никуда не падает.

Есть старая студенческая шутка, что если моргнуть на первой паре, то потом можно сразу идти домой. Может быть, что-то подобное произошло и с ней?

Было сыро, жестко и очень холодно, вокруг едва светало, горло болело, а нос был заложен. «Вот я тупая, заснула на улице!» — подумала девочка, садясь. Тут же голова пошла кругом, а внутренности скрутило. Она была не на откосе, она не сидела на каменной стенке, вокруг не было ни дорожек, ни деревьев.

Под ней была сырая скамейка. Прямо впереди — незнакомая небольшая площадь, на которой под слабыми фонарями тускло блестели трамвайные рельсы. Ноги в промокших кроссовках стояли посреди большой лужи, и — о чудо! — рюкзак всё ещё был на спине, хотя тоже промок, кажется, насквозь.

— Япона мать, — прохрипела девочка, и тут же об этом пожалела. Горло заболело с удвоенной силой. Она подняла онемевшие от холода руки и принялась дуть на них, тереть и разминать, и через пару секунд зашипела от болезненных мурашек. В голове стоял туман. Она не очень понимала, где находится и ещё меньше — как могла туда попасть, и куда делись ночные часы. Могла она в беспамятстве подняться наверх и куда-то добрести? «Я вовсе не столько выпила, — подумала она, чувствуя нарастающую панику. — Я не могла забыть, если бы дошла до автобусной остановки!». Посмотрела на часы, увидела ошеломляющую половину восьмого и, побежденная паникой, вскочила со скамейки. Недоумение и страх требовали срочно куда-то бежать и что-то выяснять — ну, для начала, где она находится, например.

С этим оказалось просто. Остановка трамвая была в десятке метров. На столбе висела табличка с номерами трамваев и названием остановки — Парк Первого мая. Ей чуть полегчало. Она знала как минимум один из написанных на табличке номеров, двадцать седьмой, он проходил в том числе недалеко от её дома. Кажется, ситуация прояснялась: она поднялась на площадь, села на троллейбус, потом пересела на трамвай, но спутала направление и уехала в другую сторону. Вышла здесь, но было уже слишком поздно и транспорт не ходил… Ей уже казалось, что она вспоминает, как стояла на пустой остановке, время от времени прыгая с ноги на ногу и потирая руки, потом ходила вокруг в тщетной надежде, что что-то приедет, а потом отчаялась и устала, и села на скамейку чуть-чуть отдохнуть.

— Вот же я дура, — сказала она шепотом, — Могла коньки отбросить от переохлаждения, — она вдруг услышала вдалеке характерный гулкий грохот идущего трамвая и несказанно обрадовалась. — Ну ладно, сейчас поеду домой. Ох.

Тут она представила, что ей скажет мать, и в лицо бросился невыносимый жар.

Трамвай подъезжал, громыхая и качаясь, а она стояла, даже не пытаясь смирить ужас и только моргала, чувствуя, как из глаз вытекают слёзы и бегут по щекам.

В трамвае оказалось тепло. Кондуктора не было, поэтому девочка помахала для вида проездным и плюхнулась на сиденье возле окна, прямо над работающей печкой. Минута — и её продрало крупной резкой дрожью от струящегося снизу теплого воздуха. Следующие полчаса она рисковала снова утратить из памяти: её мягко качало, от печки шло восхитительное тепло, колёса убаюкивающее стучали, поэтому она то и дело почти проваливалась в сон и с трудом выползала обратно, медленно моргая, жмурясь и поводя головой из стороны в сторону. Едва не проехала нужную остановку, но успела выскочить в последний момент, и пошла по своей улице, чувствуя себя очень странно. Как будто возвращалась откуда-то, откуда-то издалека, где была… долго. Между вчерашней студенческой пьянкой (или скорее жалким подобием пьянки) и сегодняшним тихим мрачным утром как будто пролегли дни.

«У меня болит горло и сопли, так что я простудилась, конечно. Может, температура. Я так себя чувствую из-за температуры.»

Она зашла в свой подъезд и ощутила секундное замешательство — какой этаж? Какая квартира? — тут же вспомнила всё необходимое и потащилась наверх.

Её, конечно, с порога встретили неласково. Орать мать не стала (уже спасибо), просто смерила её с головы до ног ледяным презрительным взглядом и сказала:

— На учёбу сегодня не идёшь, я так понимаю.

— Я не могу, — покаянно сказала девочка, — Я, понимаешь, заблудилась. Не могла доехать домой. И простудилась, кажется.

Мать подняла брови в театральном, преувеличенном удивлении: