Их взгляды встретились. Глаза той, за окном, расширились, рот собрался в «плаксивый комочек» (как выражался Еленин отец). Елена подняла руку и медленно махнула к себе длинным дугообразным движением, точно комара ловила. Глаза незнакомки, и так смотревшие плошками, раскрылись ещё шире, и она чуть не бегом бросилась к двери кафе.

«Какого чёрта я, блин, делаю?» — успела подумать Елена.

А через минуту смотрела на свою главную проблему на ближайшие несколько лет.

Глава 23.

2015

Ненавижу готовить.

Когда-то, помню, читала книжки вроде «Шоколада» Харрис и воображала себе, как у меня будет собственная кухня, а там — большой стол, мраморная разделочная доска, ножи всех возможных видов и размеров, склянки под специи и крупы, всё-всё-всё, что нужно, чтобы каждый день колдовать с едой.

Очарование готовкой и мечты о кухне держались ровно столько, сколько я жила в родительском доме и вынужденно терпела еду моей матери. Она, бедняга, всегда считала, что умеет готовить, и часто негодовала, что родные не в восторге от её опытов. Стоило мне начать жить отдельно, и все эти прекрасные картинки рецептов, баночек, красивых прихваток и прочих принадлежностей вытеснила плоская, как блин, правда жизни. Готовить скучно, долго и тяжело. Рецептам необходимо внимательно следовать, иначе получится ерунда. Красивые принадлежности стоят уйму денег, а если у тебя нет большой кухни с кучей шкафов и полок, их ещё и положить некуда.

С утра меня хватает только на то, чтобы сварить кофе. В общем, я давно сама себе хозяйка, и вставать в восемь-девять утра мне необязательно. Теоретически я могу встать в полдень, до вечера читать, гулять или сидеть в интернете, а ночью сесть за работу. Одно время я так и жила, но очень недолго. Мне нельзя привлекать много внимания, нельзя иметь слишком много связей, поэтому я не связываюсь с крупными заказчиками и не работаю ни с кем больше двух-трёх раз. Вместо этого я соглашаюсь на мелкие разнообразные работы, берусь за что попало, так, чтобы не быть привязанной к определенному стилю или направлению. Открытки, иллюстрации, дизайн, даже вёрстка иногда. Персонажи, логотипы, чёрта с рогами и чёртову бабушку — если платят.

Собственно, поэтому мои заказчики запросто могут позвонить в любое время суток. И не по важному поводу, а просто лишний раз вслух посомневаться над какой-нибудь ерундой, которую вполне можно обсудить по электронке. Или в скайпе, и не в восемь утра. Чаще всего меня будит именно такой звонок.

Поэтому с утра, ответив на внезапное от очередного тревожно-озабоченного, я обычно бреду на кухню — если на тот момент у меня есть кухня. Достаю из завала в раковине джезву, отмываю её, отмеряю кофе серебряной ложечкой с длинной витой ручкой. Добавляю кубик сахара, наливаю бутилированной воды. Иногда я живу в таком месте, где вода из-под крана ничем не хуже, но я сознательно следую ритуалу. Был у меня период, когда я решила, что мне больше не нужны якоря и страховки, что я отлично обойдусь без верёвочек, привязывающих меня к реальности. Нехороший период, вспоминать его неприятно и не хочется повторять.

Если жизнь складывается так, что кухни у меня нет, я одеваюсь и иду в ближайшее открытое кафе. Оно обычно в том же здании или рядом — иначе я и не выбираю жильё. Хотя бы на это мне заработков хватает.

Сегодня у меня есть кухня, и кофе, и коричневый сахар, и джезва ради разнообразия вымыта с вечера. Как и вся прочая посуда. Ничто так не дисциплинирует, как проживание на чужой жилплощади на правах гостя. Сейчас я выпью кофе, снова вымою маленький тёмный медный сосуд и ложечку с витой ручкой и уложу их в рюкзак, затолкав внутрь пакетики с остатками кофе и сахара.

За окном кухни шумит листва, орут чайки и воет магистральная развязка. Я отмеряю кофе в джезву, бросая взгляды на флаги, которые полощет ветер. Две недели, проведённые в Варне, я смотрела по утрам на эти флаги — полосатый болгарский и синезвёздный флаг Евросоюза.

Ниже флагов темнеет полоса деревьев, из которых выглядывают крыши пятиэтажек. Дальше, за домами и дорожной развязкой, невидимый отсюда простирается парк. А ещё дальше, под высоким обрывом, тянется полоса пляжа и — море.

Я осторожно наливаю из пятилитровой бутыли воду, включаю конфорку электрической плиты, ставлю джезву и снова смотрю в окно. Солнце встало с другой стороны дома и не слепит глаза. Море отсюда не видно, но мне достаточно знать, что оно где-то там. Это одно из моих любимых состояний: утро, лето, открытое окно и море рядом.

Ужасно жалко, что мои две недели здесь закончились.

Я слышу шипение и успеваю убрать джезву с поднявшейся кофейной пенкой с плиты. В первый раз, варя кофе на такой плите, я просто по привычке выключила конфорку. И тут же мой кофе оросил стеклокерамическую панель, подгорел и завонял. Мне всегда приходится всему учиться на своих ошибках, потому что рядом обычно нет никого, кто мог бы сказать, как правильно. Рассказать, что электрическая конфорка не остывает моментально, как газовая, или что отмыть пригоревший кофе со стеклокерамики можно только специальным средством.

Или что люди всегда врут, если только их не припрёшь в угол по-настоящему.

Я наливаю кофе в первую попавшуюся чашку (попалась синяя, с вытертой позолотой на ручке и по верхнему краю), оглядываю кухню, пытаясь вспомнить, куда вчера кинула бумажный пакет с выпечкой. На дверце холодильника висит прижатый магнитом листок, исписанный поразительно кривым почерком. Верхняя строчка крупно взывает: «Света!».

А могла бы и не заметить, если бы не стала искать свои слойки.

Записка уведомляет меня, что мою выпечку скинули с холодильника и разогнали по кухне коты, о чём хозяйка сожалеет и предлагает мне удовольствоваться шоколадкой — молочной или белой, или обеими, из левого ящика стола. Кроме того, она сообщает, что легла поздно (а скорее, рано, если вспомнить звуки на рассвете) и просит утром её не будить.

Обойдусь без шоколадок. Вытаскиваю из хлебницы остаток вчерашнего багета, а из холодильника — мягкий сыр, сооружаю себе пару бутербродов, добавив сверху пасты из острого перца. Шоколадки, скажет тоже.

Хозяйка квартиры — прекрасная женщина. В другой жизни мы могли бы подружиться. Она шумная, весёлая, размашистая и активная, у неё отлично работает голова и всё в порядке с чувством юмора и здравым смыслом. Поэтому она думает, что сегодня вечером я сяду в такси и поеду в аэропорт, чтобы сесть на самолёт до Москвы. Поэтому же она ничего не знает о назначенной мной на вечер встрече.

Это самый неприятный побочный эффект моего образа жизни — мне всё время приходится врать. Недоговаривать, умалчивать, отвечать уклончиво, слегка искажать факты. В общем, по-крупному, я ничего не скрываю: все мои знакомые знают, что я художница, много путешествую, работаю даже в дороге, снимаю временное жильё там и тут, где позволят деньги и удастся получить визу. То возвращаюсь на родину, то остаюсь за границей. Избегаю постоянных отношений, собственного жилья и серьёзных обязательств. Пощу фоточки в инстаграм, веду блог, как все. Для нынешних времён это вполне обычно и не удивительно. Главное — не касаться подробностей и не вдаваться в детали. Я к этому привыкла и несу дезинформацию на автопилоте, не путаясь в показаниях и не теряясь. И не пытаясь ни с кем дружить.

Кофе почти обжигающий. Я осторожно отпиваю крошечными глотками, дую, снова отпиваю.

Кстати, инстаграм. Я отставляю чашку и на цыпочках пробираюсь по коридору мимо комнаты спящей хозяйки, мимо комнаты её подружки, мимо ванной, откуда мне под ноги выкатывается здоровенный чёрный кот, так что я едва на него не встаю. Поднимает крупную голову, показывая белый подбородок и в беззвучном «мяа» открывает рот. Коты в этом доме понятливые, никаких звуков, пока хозяйка спит. Ещё бы не тырили еду — цены бы им не было. «Привет, Тоша», — бормочу я, наклоняясь на ходу и проводя ладонью по котовой спине. Тоша моментально плюхается на пол и сладко тянется.