– Да чтоб вас всех Бездна сожрала! – С губ слетел не крик, а рев. Хотела было нарваться на драку, но Ранко преградил мне путь рукой, будто бы говоря: «Подожди».
– Эй, братцы, – присвистнул Хвостатый, когда все трое ворюг уставились на нас. Один – с наглым интересом, другой – с насмешкой, а Фритхоф – без каких-либо эмоций на смазливом лице. – У своих же не воруем, ведь так? Капитан узнает – водичку за бортом хлебать будете.
Те лишь весело загоготали, продолжая по очереди ковыряться отмычкой в замке.
– Ты кто вообще, собака? – рассмеялся парень с платком на шее. Вопрос предназначался мне.
– А ты кто, раз в мои вещи полез?! – парировала я.
– Чем докажешь?! – рявкнул второй. – Было ваше – стало наше.
– Как думаете, за сколько сможем это продать? – пробормотал первый, с отвратительной морщинистой рожей. Чернявый и лопоухий.
– Зависит от того, что внутри… – пробубнил Фритхоф.
Замочек все-таки поддался и щелкнул под всеобщий задорный вой. Щелкнул он, и что-то щелкнуло во мне.
– Я вас предупреждал!
Ранко, резко дернувшись, уже выудил кинжал из ножен, но тут настала моя очередь останавливать его. Я схватила парня за плечо, и тот развернулся ко мне с лицом, полным непонимания.
– Подожди. – Голос мой осип не то от страха, не то от предвкушения.
Еще по пути к «Аспирре», покинув дом с этой вещью в сундуке, я где-то в глубине души понимала, что подобного не избежать. Воры сами накликали на себя беду.
– На ваш страх и риск, парни. – Внезапно ощутив пьянящее спокойствие, я прошла в каморку мимо Ранко и припала спиной к деревянной стене, сложив руки на груди. – Открывайте.
Собственно, они так и сделали, даже глазом не поведя в мою сторону. Старая крышка со стуком шмякнулась на половицы, и небывалый восторг сменился кислыми минами. Я едва подавила смешок.
– Что… Что это? – пробурчал второй ворюга с орлиным клювом вместо носа.
– Это книга? – разочарованно спросил первый. – Я думал, тут золото!
Молча, сохранив бесстрастное выражение лица, Фритхоф достал толстую книгу из шкатулки и поднялся на ноги с колен. Оглядел ее ничего не выражающим взглядом и сдул пыль с бело-серой обложки, окаймленной медными вставками, расползающимися тонкими завихренными узорами по обеим сторонам. По углам – медь, а в центре на обложке – овальный белый камень, вставленный в резную медную оправу. Белый, почти как мрамор, с глубокими черно-желтыми трещинами внутри.
– Камень сразу за двести золотых аланцев уйдет на рынке, – обозначил цену Фритхов. – Старая. Очень старая вещь. Может, если найти знающих людей на полуострове Энши, получится и за пятьсот отдать, если она представляет какую-то ценность.
Я молчала. Ждала. И ожидание это бередило душу. Веко задергалось, губы пересохли, а сердце как бешеное отбивало ритмы боевых барабанов. Ранко сделал шаг в каморку, так же завороженно, как и все, уставившись на книгу толщиной с кулак.
Тот чернявый, что назвал меня собакой, тоже поднялся с корточек.
– Открой, – самоуверенно вякнул он, покрутив рукой перед уродливым лицом. – Может, это и не книга вовсе, а очередной тайник!
Второй – с клювом – промолчал. Фритхоф принялся расстегивать черные кожаные ремешки на обложке.
Один открылся, второй, и… крик Фритхофа резанул по ушам, словно сталь по горлу:
– Мои глаза! Глаза! – заорал он что есть мочи.
Едва желтые ветхие страницы успели раскрыться, как вынырнувшая оттуда черная тень будто хлыстом ударила вора по лицу, брызнув кровью на заднюю стенку каморки. Тот схватился за лицо, выпустив книгу из рук, и, продолжая орать, плюхнулся на задницу.
Книга тяжело упала и раскрылась перед тремя закадычными друзьями – тени сразу же сгустились по углам подобно черному туману. Мгновение, и второй, что с клювом, схватился за горло и начал хрипеть, согнувшись пополам. Сначала хрипел, а затем стал беспомощно булькать, пуская ртом кроваво-красные пузыри. Такого ужаса в глазах я не видела давно – он умер, глядя на меня, как на служителя Бездны. Третий же попытался убежать, но не успел – по его белой рваной рубахе, едва он успел подскочить к Ранко, поползли кровавые пятна. Чернявый застонал и схватился за живот, хрипло сплюнув кровь. И безвольно, потеряв равновесие, повалился на спину, закатив стеклянные глаза, потерявшие живой блеск.
Тусклая лампада подрагивала, словно в танце. Фритхоф, последний из троицы, продолжал издавать скулящие звуки, держа перед собой трясущиеся окровавленные ладони. Будто бы он пытался их разглядеть, но было уже нечем – глаза вытекли из глазниц, а кровь лилась по лицу, словно слезы.
– Что ты такое?! – заверещал он, услышав мои приближающиеся шаги.
В душе бушевал крик ликования.
– Я – Йерра Мелькихор, ворюга проклятый!
– Йерра, – где-то позади едва слышно выдохнул Ранко, словно это имя о чем-то ему говорило. Так и стоял, застыв в проходе.
– Где мои деньги, Фритхоф?!
– Где мои глаза?! – запищал парень, будто пытаясь съязвить.
Я присела подле него и молча обшарила его карманы. Конечно, мешочек с золотыми аланцами прикарманил именно он.
– Ты ведь хочешь жить, Фритхоф?
– Я хочу глаза! – опять завопил он. – Где мои глаза?!
– Глаз не будет, да и жизни – тоже. – С этими словами я подняла книгу с деревянных половиц и, не закрывая ее, поднесла к лицу неудачливого вора.
Он вновь истошно заорал, но крик быстро прервался, и парень обмяк, обмочив штаны.
– А я же предупреждал, – вновь шепнул за спиной Ранко, когда все стихло. Оказалось, он уже дошел до центра маленькой комнатушки и с опаской смотрел на меня.
Я захлопнула книгу, возвращая каморке былой вид. Черный туман мгновенно растворился в свете лампады, но вот кровь со стен и половиц, увы, не исчезла.
– Он… Он живой?! – удивился Хвостатый, заметив, как у Фритхофа вздымается и опускается грудь.
– Живой. – Я стала медленно застегивать кожаные ремешки на старой книге. – Живой настолько, насколько может быть живым человек без души и разума.
– А почему эта… штука… – Ранко запнулся. – Не напала на меня?
Высокий силуэт, на мгновение соткавшийся из света и тени у меня за спиной, заставил Хвостатого дернуться. Испугался, но не кинулся прочь.
Я внимательно взглянула в серо-зеленые глаза паренька:
– И то правда, почему? Если книгу открывает кто-то чужой, дух убивает всех, кто ему не по нраву. Но, – тут голос дрогнул, – он обычно щадит женщин. Возможно, Ранко, я чего-то не знаю, но это уже твое дело.
Лицо Хвостатого мигом поползло и осунулось – значит, я попала точно в цель.
– То есть, болтайся у меня хер между ног, эта тень и меня бы убила?!
Я промолчала. Так мы и стояли среди трупов в сгустившемся полумраке. Было настолько тихо, что даже вороний крик с палубы достиг наших ушей. Пахло смертью, кровью и мочой, однако мертвецы меня не пугали – бывали передряги и похуже. Никакого отвращения, только брезгливость. Впрочем, Ранко тоже мертвецов не боялся, что говорило о его богатом прошлом.
Скрип половиц в проходе нарушил минутное спокойствие.
Более угрожающего зрелища и представить было нельзя: великан, застывший в тени дверного проема, пугал как ростом, так и глазами – черными дырами, готовыми прожечь насквозь любого, кто подойдет ближе. Глен! Но страшил даже не он сам, а то, как он мог растолковать для себя увиденное.
Дело было дрянь, и в горле застрял ком. Реальность вдруг вернулась ко мне, обрушив на голову прежние житейские страхи.
Не проронив ни слова, громила развернулся и широкими шагами направился к выходу. Догнать его никто не решился. Паника холодной волной растеклась по телу, отозвавшись ознобом.
– Так, сейчас здесь вся команда соберется. Крики и шум – я этого не люблю. Меня тут вообще не было, – быстро затараторил Ранко, взмахнув руками. – Я сваливаю. Это уже твое личное дело. Прощай и удачи.
И скрылся в темноте, сверкнув босыми пятками. Но мне уже бежать было некуда. Да и смысл бежать, если в море, так или иначе, мы все встретим свою смерть. Оставалось ждать и надеяться, что в лучшем случае мне поверят, а в худшем – отправят кормить рыб и соленую воду глотать.