В конце концов, это было справедливо. Нужно ведь как-то отрабатывать свой хлеб. Тем более, шныряя по палубе со шваброй, привыкая к постоянной морской качке, можно было имитировать бурную трудовую деятельность и слушать, о чем говорят другие. Но в основном морские волки, уже не кидая на меня озлобленных взглядов, говорили лишь о «славных» прошедших деньках, вспоминая оставленных в далеких портах женщин и тоскуя по родным краям. На удивление, никто из головорезов «Аспирры», на вид жестоких и опасных, не вел себя подобно дикарям. Дисциплина чувствовалась сразу. Особенно если за штурвалом вместо рулевого стоял капитан Велемир, а рядом с ним, как кот, развалившись на широком парапете, сидел Кальд, раскуривая табак.

Эти двое говорили почти постоянно. Шутили и смеялись, как старые друзья. Иногда, проходя мимо них с ведром в руке, я невольно задумывалась, что же на самом деле связало этих двоих. Наверняка эта история была еще более мутной, чем новости о внезапно случившемся союзе между Торговой гильдией и Компанией имперцев.

С каждым днем становилось все тяжелее. Спину ломило и схватывало все чаще, руки уставали, а нарезать круги по палубе надоедало. И я, со скрипом разгибаясь, всегда с немым укором смотрела на Ранко, летающего на канатах между реями вместе с птицей-талисманом. И не потому, что его работа могла показаться легче, а потому, что оттуда он видел явно больше, чем я.

Вацлава часто пропадала в каюте капитана, возвращаясь оттуда еще более потрепанной, чем прежде; Фритхоф, вор-северянин, подобно крысе, вечно пропадал со своей шайкой в трюме, выползая только с заходом солнца за ужином и дешевой брагой; а здоровый южанин-боцман иногда играл роль местного вышибалы в камбузе, если кто-то, напившись, лез на рожон. Все проблемы решались с одного удара.

Солнце стояло высоко, море было тихим. По пути, качаясь на черных волнах, мы изредка встречали проходящие мимо суда: пестрели флаги Торговой гильдии, Имперской компании, военных кораблей Севера и Юга, земель Старого Келлесина и других королевств. Капитан всегда носил с собой складную подзорную трубу и чуть что выуживал ее из внутреннего кармана камзола, провожая проходящий мимо корабль зорким глазом до самой линии горизонта.

В какой-то момент я не выдержала, набралась наглости и спросила, опершись на древко швабры:

– Это же союзники, такие же, как и мы, – Я бросила взгляд на удаляющийся корабль Торговой гильдии. – Зачем следить за ними, как за злейшими врагами?

Растянув темные уголки губ, Велемир одарил меня мудрым и тяжелым взглядом, убирая подзорную трубу обратно в карман:

– Ядро фальконета, выпущенное с улыбкой с любого союзного судна, продырявит корпус так же, как ядро с вражеского корабля, девочка. Бдительности терять нельзя. Даже законопослушные люди подчас забывают о своей законопослушности, оказываясь в пустошах, где закона нет.

– Некоторые суда возвращаются домой с деньгами или товаром, а некоторые – пустыми, – тут же хрипло подхватил первый помощник, сидя на парапете в облаке едкого табачного дыма. – И им пришлось бы по вкусу, к примеру, разграбить на обратном пути груженный товаром корабль, а красивых молодых девчат, вроде той, что моет палубу на «Аспирре», продать в рабство.

Я непонятливо дернула головой, и Кальд, ухмыляясь, затянулся дымом, не сводя с меня пристального взгляда. Какого-то странного, почти что голодного, заставившего меня резко развернуться, взять ведро и уйти прочь, пряча румянец на загорелых щеках. Тихий смешок капитана настиг меня у дальней мачты, где Ранко Хвостатый опять играл с крысой, бегавшей у него по рукам.

– Мне кажется или она потолстела? – спросила я, плюхнув ведро с водой возле своих ног. Кровь до сих пор приливала к лицу.

Хвостатый приветливо улыбнулся:

– Нет. Только кажется.

Парус, натянутый над головой, надувался, шуршал и хлопал. К шороху, как и к скрипу снастей, я еще не успела привыкнуть.

– Но я же вижу. – Мне пришлось нахмуриться. – Это уже не крыса, а волосатый шар жира с хвостом.

– Ну ладно, – хмыкнул Ранко. – Может быть, ему стоит давать меньше зерна. Фритхоф ворует по чуть-чуть из запасов каждый день, пока никто не видит, и делится со мной. Видимо, чтобы я молчал о его делишках. Только вот мне надоело. – На миг он осекся, задумчиво провел языком по нижней губе. – Если спросят, я тебе ничего такого не говорил.

«Не говорил», но губы изогнулись в недоброй усмешке. Волосы, убранные со лба красной повязкой, извивались на теплом морском ветру, словно щупальца морского чудища.

Я заломила бровь:

– Что, так просто решил сдать друга?

– Этот чмырь мне не друг, – сухо бросил Хвостатый. – Люди должны платить по счетам, и я все жду, когда Фритхов наконец заплатит за свое невежество.

Если бы Ранко знал, как быстро тот расплатится, наверняка был бы осторожнее с такими словами…

Вернувшись в кубрик под надзором холодного ока полумесяца, я под глубокий храп морских волков протиснулась на цыпочках к своему гамаку и бесшумно нырнула к сундуку, чтобы проверить содержимое пожитков.

Откинула крышку, и… руки зависли в воздухе; напрягся каждый мускул, каждый нерв. Губы разошлись в злобном оскале, а глаза безуспешно искали внутри сундука деревянную шкатулку и кошелек с золотыми аланцами. Ничего не осталось, кроме старых тряпок. Пусто. Украли. В душе вспыхнуло пламя, а слеза негодования скользнула по щеке.

– Ублюдки, ублюдки… – зашипела я.

Сна и след простыл. Стерев очередную слезу, я закрыла сундук, гневаясь на собственную слабость. Радовало лишь то, что с корабля мои вещи пропасть не могли. И я знала, что найду их в любом случае.

Вышла из каюты, накинув на себя потрепанную куртку, и скользнула в узкий коридор, освещенный единственной раскачивающейся лампадой. Ноги сами несли меня вперед – в камбуз, где я могла найти тех, кого искала. Но, к несчастью, на месте не было даже корабельного кока с изуродованным лицом, вечно веселого и пьяного; среди пустых деревянных столов сидел только громила южанин с выпирающим брюхом, наслаждающийся выпивкой в гордом одиночестве.

Делать было нечего.

– Эй, боцман. – Я вышла в свет масляной лампады, нарушив покой здоровяка. Кажется, звали его Глен. – У меня вещи украли. И деньги.

Тот глянул на меня, будто услышал бессмысленный писк мошки.

– Ну и чего ты хочешь от меня, девочка? Это «Аспирра», и люди здесь совершенно разные, – проворчал Глен, потягивая хмельную брагу. – Нужно было смотреть повнимательнее. И думать. Сама виновата.

– То есть… не поможешь?

Здоровяк явно не был мастером утешения.

– Это не мое дело, – бросил тот.

Только и может, что пьяных колотить. Большая заслуга.

– Бесполезный тюфяк! – рявкнула я и сплюнула на пол, после чего вновь выскочила на палубу в поисках Кальда или Вацлавы.

Якорь был спущен – мы стояли на мелководье возле каких-то островов, – а волны пели ночную песню, укачивая «Аспирру», как мать укачивает младенца на руках. За штурвалом никого, как и возле него. Наверное, я могла бы вломиться в покои капитана, но мне вряд ли сошло бы это с рук.

– Чего шастаешь здесь, малява? – Хотя кто бы говорил. Ранко свесился ко мне вниз с проворностью обезьяны. Висел вниз головой, босыми ногами обхватывая толстый канат.

Хоть что-то. Хоть одно знакомое лицо.

– У меня вещи украли из сундука.

– Украли? – Хвостатый спрыгнул с каната. Любимой крысы при нем не было. – Заметила только сейчас?

– Ага.

Парень недовольно скривился и молча повел за собой, поманив рукой. Мы открыли решетчатый люк и спустились в трюм. Темнота хоть глаз выколи, но вдали, среди припасов провизии и прочего барахла, горел тусклый огонек.

– Туда, – шмыгнул носом Хвостатый.

Шаг, еще шаг… я чуть не споткнулась о выставленную в проходе железяку. Шла вперед, следом за Ранко, практически на ощупь. Помещение с припасами сменилось узким проходом, и вот он, огонек лампады в дверном проеме. А там же три «трюмные крысы», включая Фритхофа, ползающие на коленях, и моя шкатулка, которую они старательно пытались открыть своими грязными руками.