Совершенно опустошенный, он сворачивается в позу эмбриона и мечтает о том, как мама или папа зайдут в комнату – обнимут, вытрут слезы, погладят по волосам, лягут рядом, да так и проспят в обнимку, пока рассвет не разбудит яркими лучами, бегающими по лицу.

Мама приходит через полчаса – мягкую шершавость ее пальцев, такую ласковую и грубоватую одновременно, невозможно с чем-то спутать. Альберт подставляет щеку под осторожные касания, старается не показать, что плакал – надеется, что кожа не влажная после слез.

– Мы так перед тобой виноваты, – Эмили касается его лба губами и действительно ложится рядом. От нее пахнет морской солью, ветром и мандаринами – запах из детства. Сильные материнские руки прижимают почти взрослого юношу к себе, тонкие губы расцеловывают лицо, и старания Альберта идут прахом – он плакал и плачет сейчас, беззвучно, весь дрожит, как в истерике.

– Я так сильно вас люблю и так редко вас вижу, я не знаю, что мне делать, я бы хотел поехать с вами, но без Софии я умру…

Эмили улыбается уголками губ – она очень любит Софу. Маленькая девчушка заменила для Альберта исчезающих, как тепло зимой, родителей, она любила его искренне и тепло, как брата и будущего мужа, как могут любить только с самого детства.

– Я все понимаю. Мы постараемся приезжать почаще, обязательно, – мама обвивает его шею руками, потом слегка отстраняется и вытирает большими пальцами падающие слезы.

– Я скучаю по тебе…

– И я тоже по тебе скучаю, малыш.

– Вы определитесь, кто я – малыш или «совсем взрослый, так вымахал за последний месяц», – Альберт шутит, а это первый признак того, что истерика позади.

– Для меня ты всегда будешь малышом. А теперь давай спи, – Эмили целует сына в лоб, встает с кровати и задергивает занавески, чтобы защитить комнату от яркого лунного света.

Альберт стоял на берегу и чувствовал, как щиплет глаза.

Родители приехали всего лишь на три дня и ушли, оставляя его одного аккурат перед праздниками. Неужели нельзя было задержаться еще ненадолго? Видимо – нет, раз они отплывали так быстро.

Маленький кораблик несся вперед, ветер надувал парус, волны бились сумасшедшими барашками: нос корабля их разрезал, рассекал море.

Морская соль, наполнявшая воздух, норовила залезть в рот и нос, застывала кристалликами на лице, и Альберт вновь и вновь смахивал её рукавом – должно быть, тот тоже станет соленым через пару минут.

– Ты в порядке? – Софиа подошла к нему незаметно, как белая тень – и взяла за руку, согревая. – Пойдем домой? Пообедаем и отправимся в город, покупать подарки, – ладонь Берта была деревянной.

– Да, я в порядке, пойдем, – ответил он после долгой паузы и вздохнул, притягивая к себе Софу и касаясь ее губ своими – мягко, бережно, как целуют самое дорогое в жизни.

Они шли, держась за руки, и не важно, что костяшки и кончики пальцев уже покраснели от холода – стояли морозы и дул холодный ветер. Прятать руки в варежки сейчас, когда нужны касания и любовь, казалось кощунством.

– Ева приготовила куриный суп. Агнес занята – вовсю готовится к Ветрардагу.

В семье Софы – точно выверенное распределение обязанностей. Агнес – готовит и вышивает, Софиа убирается и пасет животных, Ева украшает дом к праздникам и помогает на кухне, а младшие близняшки, Инга и Иде, протирают пыль. Конечно, большинство дел все же ложилось на старших сестер, но они не жаловались.

– Печет печенья и все в таком духе?

– Да, а еще маринует мясо. Пока до Ветрардага осталась неделя и приготовления еще не в самом разгаре; вот за день до праздника в кухне будет не протолкнуться, если проголодался – это твои проблемы, волшебница Агнес превратилась в злую ведьму, – рассмеялась Софиа, запрокинув голову. На небе клубятся тучи, будет зимняя гроза…

– Забавно у вас все, – Альберт придержал перед девушкой дверь, тяжелую, из темного дуба.

– Не «у вас», – Софиа взглянула на него серьезно. – У нас. Ты тоже член семьи, – и на ее губах появилась улыбка, мягкая, как чай с медом.

Альберт растроганно взглянул на девушку и осторожно закрыл дверь, отрезал их от внешнего мира – холодного, морозного, пробирающего до костей. Здесь, в их уютном мирке, было тепло, пахло печеньем и любовью.

– Я смотрю, у вас… у нас уже все здесь украшено, – Альберт обвел взглядом магические огоньки, сплетенные в гирлянды, венки из хвои, висящие на стенах – волшебная сказка. Странно становится при одной мысли о том, что сейчас придется идти, как в бездну спускаться, в собственный дом – пустой и промозглый, едва согретый яркими улыбками родителей и печью, которую не прекращают топить.

От тяжёлых мысли улыбка потухла. Глупо скрывать – Альберт обижался, обижался с самого детства, с тех пор, как его бросили на попечение других людей, и приходили лишь поиграть, как с котенком, которого подобрали на улице.

– Хочешь эту неделю жить у нас? Как в детстве. Постелем себе на полу, будем спать в обнимку и разговаривать до глубокой ночи, – Софиа погладила его по щеке и коснулась губами виска. Наколдовала широкую улыбку и спокойную радость в глубине души.

– Отличная идея. Не придется встречать новый год одному в пустом доме.

Они поднялись по лестнице, все еще держась за руки, и отворили березовую дверь, ведущую в комнату Софии.

На золотистом покрывале с белыми следами от лапок мошу сидел Феликс, скрестив ноги.

– Я думаю, одному встречать праздники точно не придется, если у тебя есть хорошие друзья, – сказала Софиа, с улыбкой наблюдая за тем, как парни обнимаются. Она любила их обоих, как любят солнце и луну – по-разному, ведь каждый из них занимал в ее сердце одно определенное место. Феликс – друг, а Альберт – возлюбленный.

– Мне кажется, нам стоит собраться и идти за подарками вместе. А когда придем в город – разделимся, нужно же купить что-то друг для друга, чтобы был сюрприз, – затараторил Феликс, откидывая в сторону книгу, которую не так давно прочла Софиа – про яркие приключения, храбрых путников и морских пиратов, которые хотят отобрать сокровища. – Шэдельвейс, иди сюда!

– Шэдельвейс? – спросил Альберт, наблюдая за Фелем. Друг свесился и заглянул под кровать.

– Я так назвал моего мошу. Есть такой цветок с бархатными, будто шерстяными лепестками – Эдельвейс. Чем не имя? Только я решил изменить его, а то вдруг я позову своего звереныша, а ко мне цветы потянутся…

Берт рассмеялся. Он не знал точно, шутит ли Феликс, или цветы вполне могут вытащить из-под земли корни и пойти за ним, если тот попросит – но какая разница? В этом и была прелестная загадочность, окружающая Феля. Кто знает, что он выкинет в следующую секунду? Каждый раз это становилось сюрпризом.

Неожиданно в груди что-то встрепенулось и раскинуло крылья. Что-то теплое, почти горячее, и сердце забилось спокойнее. Альберт понял – это его место в жизни. Рядом с двумя самыми близкими людьми, которые знают о нем все, среди книг и акварельных красок, изрисованных блокнотов и засушенных цветов – он должен быть именно здесь. Рядом с Софой и Феликсом его сердце.

В этот момент Альберт остро ощутил переполняющие его счастье и любовь. Он там, где ему хорошо. С теми, с кем счастлив.

– Нам нужно идти домой, – Феликс заулыбался.

Лямки рюкзака давят на плечи, в кошельке – приятная пустота. Все накопления, собранные за осень, остаются в магазинах перед Ветрардагом, зато у каждого члена их семьи появляется подарок. Поход домой в деревню сродни путешествию волшебных духов зимы, которые оставляют подарки на пороге в ночь праздника. Игриво постукивают друг о друга деревянные резные игрушки, шуршат упаковками пряники, а чистые листы блокнотов будто шепчут: «давай же, нарисуй на первой странице смешную ламу!»

В их деревне рисовали все. И у каждого был свой неповторимый стиль. Альберт рисовал черными карандашами, если задумана темная картинка – заштрихует весь лист. Софиа обожала акварель, но она дорогая и сложная в использовании – поэтому девушка чаще использовала цветные карандаши, покупая целые наборы и стачивая каждый грифель до смешного огрызка. Первыми кончались желтый, зеленый и синий, поэтому самые поздние рисунки – сплошь красные и фиолетовые. Феликс признавал все материалы, от самых дешевых простых карандашей до дорогих масляных красок, любимых Мелиссой, которая целыми днями рисовала небо, облака и солнечный свет, а потом развешивала по дому – шутила, что долгими зимними ночами эти картины заменяют ей солнце.