Внезапно из головы исчезли все слова, оставив за собой горькую тишину. Я не могла его отпустить, но понятия не имела, как удержать, как остановить.

– Тём, пожалуйста! – хотелось упасть на колени, вцепиться ему в ноги и не отпускать. – Не уходи. Зачем ты так?

Он на мгновение замер в дверях, а потом медленно обернулся, одарив мрачным взглядом. Зеленый теплый цвет. Теплый, мягкий, комфортный. И от этого становилось вдвойне жутко, когда я, заглянув ему в глаза, не увидела ничего, кроме льда и арктической стужи. Я не знала, что он умеет так смотреть. От этого взгляда хотелось спрятаться, забиться в угол и жалобно скулить.

– Не уходи, – прошептала с мольбой в голосе.

Зорин сделал несколько шагов в мою сторону и остановился на расстоянии вытянутой руки, глядя на меня с высоты своего роста.

– Кристина, хватит! – голос спокойный, как у человека, который с чем-то смирился, что-то отпустил.

Боже, я не хочу, чтобы он меня отпускал!

– Не надо, пожалуйста!

– Чего не надо? – спросил, чуть склонив голову набок, и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Тин, я пытаюсь расстаться по-человечески, без ненужного дерьма, без скандалов и взаимного поливания друг друга грязью. И ты не представляешь, как тяжело держать себя в руках и не сорваться, когда больше всего на свете хочется встряхнуть тебя как безмозглую куклу и орать, какого хера ты наделала!

Ори, тряси, делай, что хочешь! Только не отворачивайся от нас, не уходи! Мысленно кричала, а вслух – только хриплое надрывное дыхание.

Когда Артем снова развернулся к дверям, выдержка закончилась. Я схватила его за руку, пытаясь удержать рядом:

– Куда ты идешь? – с надрывом спросила мужа… почти уже бывшего мужа.

Замерев, он опустил взгляд на мою руку, судорожно вцепившуюся в его куртку. По коже, словно раскаленным ножом провели. Всхлипнув, разжала пальцы и сделала шаг к нему:

– Не уходи, прошу тебя!

Мне страшно до тошноты, что если он сейчас переступит через порог, то я больше никогда его не увижу. А еще страшно от того, что хочет меня забыть и готов сделать это любым способом, и я не смогу его никак остановить.

Зорин безучастно рассматривал мою помятую несчастную физиономию, а потом невесело усмехнулся:

– Ты ведь ждешь от меня игры «кто сделает больнее»? – как всегда читал меня, словно открытую книгу.

Всхлипнув, отступила на шаг назад. В этой игре у него есть все шансы отыграться с разгромным счетом. Я помню, как на него западают девушки, как провожают его жадными глазами. Ему ничего не стоит устроить загул, марафон, с целью сделать мне больно. Он запросто отплатит мне той же монетой, вытрясет всю душу, всадив нож глубоко в сердце.

Я почти не сомневалась, что он именно так и поступит, что постарается причинить мне столько же боли, сколько и я ему. И… я почти хотела этого. Пусть мне будет больно – это справедливая плата за содеянное. Пусть сердце разлетится на куски и истечет кровью. Пусть…

Да, я малодушная! Я хотела этого, потому что так смогла бы избавиться от чувства вины. И надеялась, что Зорин сумеет успокоиться и перестанет смотреть на меня как на врага. Пусть делает, что хочет! Пусть отомстит. Я готова на все, я прощу ему все что угодно, лишь бы в конечном итоге мы снова были вместе.

Артем покачал головой:

– Нет, Кристин. Никаких игр. – Какой чужой отрешенный голос! Он жалил, проникая в каждую клеточку. – Такие игры подразумевают, что придется находиться рядом и наблюдать за результатами своих действий, а я не хочу. Мне не надо этого…

Тём, замолчи, пожалуйста!

Но он не слышал моих мысленный посылов и хладнокровно продолжал:

– …Мы просто ставим точку, переворачиваем этот лист, и каждый идет своей дорогой. Безо всяких дурацких игр.

– Артем, – я выглядела жалко, но опять тянула к нему руки.

– Все, Кристин. Давай. Удачи, – он неумолим.

Развернулся и, не оглядываясь, вышел из квартиры.

Зорин действительно не стал играть в страшную игру «сделай другому больнее». Он поступил жестче. Просто ушел, закрыв за собой дверь. Не оглядываясь, не жалея, не сомневаясь. Как всегда. Он не стал делать мне больно, он просто убил меня, перерубая одним махом все нити, связывавшие нас. Смертельно ранил и, равнодушно пожав плечами, ушел, оставив корчиться в агонии.

Мозг кричал, что это все, конец. Ничего не исправить. А глупое сердце, захлебываясь кровью, не желало верить, надеялось, что он сейчас одумается и вернется. Вот сейчас, еще минуту – и он зайдет обратно. Еще минуту… Еще…

Медленно, не отрыва взгляда от двери, я опустилась на пол, потому что ноги не держали. Обхватила себя за плечи, пытаясь согреться. Мне холодно, мне безумно холодно. Холод шел изнутри, проникал в каждую клеточку, наполняя безысходностью и отчаянием.

Не могла подняться, сил хватило только на то, чтобы онемевшими губами повторять «Не уходи. Пожалуйста, не уходи».

Он не слышал меня. Он выбрал свой путь и следовал ему. Как когда-то раньше Артем хотел достучаться до меня, быть со мной, так теперь он уходил.

Я смотрела на дверь и молилась, чтобы Зорин появился на пороге, но с каждым мигом все яснее понимала, что не появится, не придет. Все кончено.

Перед глазами сплошным потоком пролетали наши счастливые дни. Наши теплые вечера, уютные рассветы. Вот он поет глупую песню в караоке на день одногруппников, и я там мечтаю его задушить, еще не подозревая, как все обернется.

Пляж. Мой развратный, но такой милый купальник, и Тёмкин мрачный взгляд из центра реки.

Наша первая ночь. Наше тайное бракосочетание и веселое путешествие.

Прыжок с парашютом, розочки на мягком месте, безумие в подсобке.

Мое признание на кухне, тихое «и я тебя» в ответ.

Все в прошлом. Все закончилось.

Я задыхалась, ловила воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег.

Ничего этого больше нет! Осколки воспоминаний – не более того.

Нас больше нет.

Меня нет.

А-а-а-а, как же больно. Наверное, так и должно быть, когда душа умирает.

Я не знаю, как мне удалось пережить эту ночь. Душевная боль была настолько сильной, что ощущалась на физическом уроне. Разрывала грудную клетку, дробила ребра, острыми клыками впивалась в сердце. В голове мысли, словно качели, метались от наивного «не верю» до отчаянного «не хочу жить».

Зорин ушел, а я так и продолжала сидеть на полу, гипнотизируя дверь взглядом, как собака, ожидающая своего хозяина возле магазина. Я все еще на что-то надеялась, не хотела принимать что Зорин ушел и обратно не вернется. Выть бы, жаловаться на несправедливую судьбу, да нет смысла. Сама виновата, сама ломала, когда надо было строить, и теперь получила по заслугам. От этого еще хуже, еще больнее.

Утро было ужасным.

Открыв глаза, я не поняла, где нахожусь, и ощутила прилив паники. Потребовалось насколько бесконечно долгих секунд, чтобы сообразить, что я на полу в прихожей – так и просидела всю ночь в коридоре, прижавшись спиной к стене, закрыв глаза, слушая тишину.

В этом доме больше не будет его громкого смеха, не будет светлых выходных, когда вместе на кухне, шутя и обнимаясь, готовили завтрак. Никто не разбудит легким поцелуем в плечо. И ночью никто не обнимет, согревая, даря ощущение защищенности.

Перед глазами, будто видения, проносились яркие образы, настолько отчетливые, что казалось – протяни руку и дотронешься. Улыбка белозубая, зеленые хитрые глаза, в которых искрится любовь, сильные руки.

Со стоном ударилась затылком о стену. Из-под ресниц сорвалась одинокая слеза, горячей дорожкой пройдясь по щеке.

– Прости меня…

Господи, пусть он справится, выберется из бездны, в которую я его столкнула своими собственными руками. Найдет в себе силы жить дальше. Нормально, открыто, как он любит, умеет. Артем не заслужил этой боли, этого кошмара. Пожалуйста.

Тело задеревенело, затекло, потеряло чувствительность. Как и душа. Словно предохранители перегорели. Пусто. Темно. Тихо. Апатия.