– Ну… они во мне не видят самого важного!
– Чего?
– Человека! Человека с душой…А видят они во мне вот это вот все, – она указала на свою грудь, на попу, на ноги.
– Так ты сама выставляешь это все напоказ, разве нет?
– Ничего ты не понимаешь, – трагическим шепотом заключила Ляля. – Я может так их проверяю – клюнут или нет.
– Ого, вот это многоходовочка. Уважаю. Так чем вы все-таки там занимаетесь? И почему ты раньше не рассказывала мне об этом?
– Да я совсем недавно пришла в ЖД, и к тому же ты была так счастлива со своим Максом. Не хотела я рушить твои иллюзии относительно него. Ты должна была сама к этому прийти.
– Звучит как замануха в секту.
– Господь с тобой, Юнка! Наша главная – Вера Павловна, замечательный человечек с чистейшей душой. Только представь, ее пять раз бросали мужчины и все пять раз она отомстила своим обидчикам.
– И как же? – заинтересовалась Юнона.
– А об этом Вера Павловна сама тебе поведает.
– Умеешь же ты убеждать, – хмыкнула Синицына. – А у вас там квартиру закладывать не заставят?
– С ума сошла?
– А спать по воскресеньям с главой клуба не нужно?
– Юна!
– Жаль.
– Да тьфу на тебя!
– Хорошо, веди в свою секту, хоть развлекусь.
5
ЮНОНА
Рабочий день как-то сразу не задался. Во-первых, утром дома ни с того ни с сего вырубили электричество. Так сказать, без объявления войны. В тот самый момент, когда это случилось, Юнона как раз стояла с феном в руках и напевала новогоднюю песню.
Волосы оказались наполовину не досушены, и они с мамой и Колей полчаса растирали, дули и держали их над газовой плитой, чтобы быстрее высохли.
В итоге кое-как досушили, но теперь Синицына безбожно опаздывала на работу.
С неба падал пушистый белый снег, но вместо радости он навевал только тоску и грусть о былом. А еще мерзкую тошноту, такую, от которой сводит затылок и желудок.
А нет, это токсикоз…
Юнона пулей вернулась домой и спустя десять минут в нерешительности замерла перед порогом. Страх, что придется вновь возвращаться домой, холодил потные ладошки.
– Не волнуйся, – приободрила мама, – Если вдруг прихватит в автобусе, просто возьми пакетик и…
– Блевани! – заорал Коля.
– Мам, ты серьезно? – чуть не плача пробормотала Юнона.
– Ну тогда езжай на таски.
– В машине меня укачивает… – капризно протянула Юна.
– Дочка, тут ехать пять минут!
– Нет уж. Я лучше пешочком пройдусь, если прихватит, хоть отбегу куда-нибудь.
– И блеванешь!
– Коля, прекрати! – воскликнула Наталья и вновь обратилась к Юне, – Это ерунда, дочка, там сейчас свежо и морозно. Не прихватит.
– Но ведь один раз…
– Один раз не считается. Все, дуй. А то уволят по статье, объясняйся потом, что ты не верблюд.
В итоге на рабочем месте Синицына оказалась только через час. Открыто высказывать претензии ей все еще опасались, но на лицах явно читалось недовольство.
– Тебе там клиенты все телефоны оборвали! – ехидно буркнула начальница и с гордым видом прошагала в свой кабинет, а Юнона замерла посреди офиса.
Туда-сюда сновали люди, ее коллеги, пусть не друзья, но еще в недавнем прошлом товарищи по работе. Сейчас же они смотрели сквозь нее, вмиг забыв, что еще вчера обращались к ней за помощью.
«А и черт с вами», – подумала Синицына и прошла к своему рабочему столу. Но работать не хотелось совсем.
От слова «звонки» у нее начинала кружиться голова, а от слова «клиенты» ее нестерпимо тошнило.
– Слышали, кто-то тачку шефа дерьмом измазал? – довольным голосом возвестила Наталья.
Все рассмеялись, нагло косясь на Юнону и ожидая ее реакции, но она лишь головой покачала.
– Ну так ему и надо! Кобель несчастный! – хихикнула Ирина и все вновь уставились на Синицыну, но она даже ухом не повела.
Пусть говорят что хотят, курицы безмозглые. Надо было их еще давно уволить, сказать Максу пару ласковых и всех к чертям собачьим разогнать по своим подворотням, откуда они сюда пришли. Хотя…каков поп, таков и приход. Собрал Макс змей? Ну значит сам недалеко от них ушел!
Конечно, Юноне больше всего на свете хотелось сбежать отсюда, подальше от всех этих торжествующих взглядов и несправедливых нападок. Но она, во-первых, не могла себе такого позволить, ведь декрет никто не отменял, а на новую работу ее не факт, что примут. А во-вторых, она не собиралась так легко сдаваться. Пусть эти троглодиты попробую ее по-настоящему укусить, получат по зубам так, что мало не покажется.
После обеда к Юне подлетела секретарша Добровольского и, смущаясь и отводя взгляд, протянула ей конверт.
«Ну все, это наверняка расчет», – расстроенно подумала Юнона и, почти смирившись с неизбежным, конверт из рук секретарши Ани взяла.
– Здесь билет, Максим Владимирович просил передать еще неделю назад, но вы же помните, я болела и…вот. Не знаю, актуально еще?
Юнона кивнула, чтобы еще больше не смущать Анну и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, пошла в уборную, чтобы уже там без свидетелей хорошенько разрыдаться.
На эту чёртову выставку они должны были вместе с Максом. И билетов должно было быть два. А теперь что?
Юна рассматривала себя в зеркале и не узнавала: отёчное лицо, то ли от слез, то ли от соленых огурцов на ночь; синяки под глазами и отросшие корни волос; ногти без свежего маникюра, отсутствие макияжа и волосы, в впервые в жизни зачёсанные в учительский пучок, делали ее совсем не похожей на себя прежнюю.
«Ужас какой!» – подумала Синицына и пообещала себе, что больше так выглядеть не будет ни при каких обстоятельствах.
Уже на рабочем месте она слегка подкрасилась, распустила волосы и заплела их в небрежную косу и почувствовала себя человеком. Все-таки женщинам это просто крайне необходимо – быть красивой.
«И на выставку схожу, и в ресторан с подругами и много чего еще сделаю. Ребенку нужна здоровая, красивая и адекватная мать, а не вот это вот все!»
***
Выставка современного искусства в Театре на Ленина впечатляла своими размахом и идиотизмом.
– Это перфоманс, вы ничего не понимаете! – доказывала голая тетка лет пятидесяти парочке влюбленных и осуждающе качала им вслед головой.
Юнона старалась казаться незаметной, и просто тихо сходила с ума от представленных в залах композиций.
И инсталляция того самого, исконно мужского органа во всю стену, отнюдь не было самой странной и отвратительной в своих размерах и подробностях композицией.
Как например вам картина, на которой изображены глаза, наполненные червями? Или женская грудь в окружении бравых молодцев в ожидании молока? А скульптура писающего сразу во все стороны мальчика? А женщина, пребывающая головой в унитазе? А человекособака или мужчина, высиживающий куриное яйцо?
Впрочем, может яйцо там было и не куриное вовсе, Юна сильно не разглядывала.
Она честно пыталась строить умное лицо и заинтересованно рассматривала первые пять экспонатов, но примерно на десятом Синицына сломалась.
Хватаясь за живот, готовый вот-вот превратиться в камень, Юнона направилась к скамейке, не замечая никого и ничего вокруг. Перед глазами то и дело возникал тот мужик на насесте и ее знатно штормило. Она уже почти приземлилась на странно вида лавочку. Почти… Юна практически села, как вдруг ее стошнило прямо на чужие отутюженные синие брюки.
– И вам добрый вечер! – ответили брюки.
Юна стрелой вылетела из зала. Могла бы – и через окно бы вышла. Благо этаж первый. Такого стыда она никогда в жизни прежде не испытывала и сейчас не знала, что нужно делать кроме как бежать.
И она бежала, пока не оказалась у родного подъезда. Низ живота нещадно ныл, и Юнона приземлилась на лавочку.
Так, надо успокоиться… мужика этого она может в первый и последний раз в жизни видит, нечего нервы себе трепать. Переживет как-нибудь, чай не сахарный. И вообще, она же честно обещала Ляле вступить в ряды городских сумасшедших, точнее феминисток, а значит одному она уже считай отомстила. Правда неясно пока за что, но все равно! Можно сказать экзамен пройден.
