– Вот если бы ты только на свидания ходила, а не учила детей дерьмом мазать чужое имущество… – прошипела Наталья, и махнула рукой. – Все ясно, старшее поколение учит младшее правильно жить.

– Вот, наконец-то ты это поняла! – наставительно произнесла бабушка и обернулась к внуку, – А краской написал, что я велела?

– Написал! – гордо ответил Коля и папа тихо прошептал «Придурок».

– Вот именно это я и написал, – улыбнулся Коленька и получил новую порцию щелбанов, – А еще «Кобель» написал. Но там мелко вышло, не видно почти.

– Мама! Сынок… вы хоть понимаете… вы понимаете, что сейчас везде камеры стоят? Мы же не расплатимся за его машину! Да она стоит как две наших квартиры. Да Колю посадят, а не посадят, так на учет поставят.

– Ой, да ладно. Не так уж там и плохо, как малюют…

– Господи, за что мне всё это?

– За занудство! – сердито констатировала Клавдия и подвинула Юнону. – Ну чего застыли? У меня чаек с собой, давайте выпьем за детей и моё грядущее свидание.

Она достала маленькую серебристую фляжку, запрокинула голову и залпом влила в себя содержимое.

– Чтобы значит у меня сегодня все было!

– А мне чтобы ничего за все не было! – весело подхватил Коленька, чокаясь с Юноной чашкой с чаем.

– Наш человек! – похвалила внука бабуля и, не прощаясь, пошла на выход.

– Уже уходите? – голосом кролика из Винни пуха спросил Степан.

Бабуля покрутила головой, подумала немного и решительно выпорхнула за дверь.

– Будь осторожна! – крикнула Наталья ей вдогонку.

– Вот еще!

Наталья обречённо вздохнула и вернулась на кухню, где в уголке пригорюнились Степан и Юнона.

– Мама, как же ты выросла-то?

– Это было трудно. Но как бы ваша бабушка не старалась меня угробить, я все-таки выжила.

***

Воскресный день Юна решила провести с подругой в кофейне, но мама строго-настрого запретила пить кофе.

– Чай, молоко, вода, сок – это пожалуйста.

– А я хочу кофе…

– Не понимаю я, ну неужели никак нельзя обойтись без него, а? Раньше никакой моды не было на эту бурду, а теперь прям дня прожить не можете. Я запрещаю!

– Маа, ты еще на старославянский перейди. Что значит раньше? Раньше и трава зеленее была и вообще!

– Нет, обещай! Не думаешь о своем здоровье – подумай о ребенке. Пей чай, я сказала!

Юна, дабы не провоцировать скандал, уверила мать, что так и поступит, а сама уже представляла, как выпьет любимый латте с маршмеллоу. Да ну и какой уж там кофе, строго говоря? Так, одно название. Но раз маме так спокойней, то можно и приврать немножко. Так сказать, ложь во спасение. Во спасение её и маминых нервов.

Ляля, как всегда, опоздала, и в этот раз особенно серьезно. Юнона уже собиралась уходить, когда беспечная подруга прискакала в их любимое кафе – на шпильках, в обтягивающем ярко-синем платье под пальто и при шикарном макияже. Ну чертовски хороша, как ни крути. Синицына сразу взгрустнула, когда она теперь сможет носить такие платья и каблуки?

– Ты чего такая невесёлая? – Ляля не успела еще как следует причалить, а на нее уже обратились все взоры присутствующих.

Даже официант, до этого вяло ковыряющийся в зубах парнишка лет двадцати, тоже со всех ног бежал к их столику.

– Будешь тут веселой, – зло брякнула Юна, – Заказывай давай поскорее, я заколебалась тебя ждать! Есть хочу!

– Ой ты Божечки! Меньше съешь – худее будешь. Народная мудрость. Нам два кофе, пожалуйста. – обратилась она к официанту.

– Один, – слишком резко поправила Юнона, сама от себя того не ожидая. – Один кофе и облепиховый чай. И пироженку с малиной. И мороженое с абрикосом. И…

– Эй, тормозни! Ты чего? – вылупилась на нее Ляля, привыкшая, что Юнона на вечной диете.

Впрочем, как и сама Ляля.

Все, что она позволяла себе из сладкого и был тот латте с маршмеллоу. А никакие не пирожные и мороженое.

– Не тормозну. Есть хочу.

– А мне кофе и овощной салат, – отпустила Ляля официанта и перегнулась к Юноне, приложив руку к ее лбу.

– Ты чего, рехнулась что ли под старость лет, подруга? Я тебя не узнаю, колись, что не так?

Синицына поджала губы и отвернулась в сторону, делая вид, что разглядывает редких прохожих.

– Только не говори мне, что ты того…

Ляля округлила глаза и даже рот приоткрыла.

– Того, – передразнила Юна.

– Да ладно? – заорала Ляля, чем изрядно напугала сидящую неподалёку пожилую пару, – А Макс что говорит?

Юнона выпятила нижнюю губу и не выдержав, разревелась. А заодно поведала подруге о своих злоключениях.

– Ну никогда бы не подумала, что Добровольский такой козел!

Юнона развела руками, что могло означать все, что угодно, и вновь всхлипнула.

– Но ты же не будешь оставлять ребен… – Ляля осеклась под строгим и удивлённым взглядом подруги, – Или будешь?

– Конечно буду. Что за вопросы…

– Но ты же понимаешь, какую ответственность берёшь на себя? Какое ярмо на шею взваливаешь? А если там двойня, ты об этом подумала? А если тройня или вообще четверня?

Юна вдруг некстати вспомнила свою новую знакомую и покачала головой.

– Ага, тридцать три богатыря. Нет там никакой двойни. Я уже на узи была.

– И все равно я бы на твоем месте…

– Но ты не на моем месте, – раздражённо перебила Юнона, – Поэтому твои рассуждения не уместны.

Ляля пораженно молчала, не узнавая подругу, и только качала головой.

Немного подумала и выдала:

– Ну ладно. Рожай, если хочется.

– Спасибо за разрешение!

– Только не обжирайся. У меня одноклассница на двадцать пять кило поправилась и превратилась в маленького бегемотика. Думали лопнет быстрее, чем родит.

– Ужас, – вздохнула Синицына, – Только это неконтролируемо. Есть хочу постоянно.

– Это пройдет.

– Когда? – простонала Юнона. – Через девять месяцев?

– В твоем случае уже через семь с половиной.

– Очень обнадеживающе… – хмыкнула Юна и с аппетитом набросилась на пирожное.

– А вообще ты знаешь, не унывай, подруга.

Синицына пожала плечами.

– Я и не унываю. Добровольскому только мечтаю в морду посмотреть…

– Твой Коленька уже посмотрел, – засмеялась Ляля, – И посмотрел, и плюнул, и нагадил.

– Угу. Теперь главное, чтобы не поймали. Не хотелось бы, чтобы его, дурака, по глупости на малолетку загребли.

Ляля с нескрываемым удовольствием отпила кофе и пощелкала ногтями по столешнице.

– Есть у меня одна идея… – промолвила Ляля и замолчала, с загадочным видом разглядывая Синицыну.

– Ну? – поторопила ее Юна.

– Я недавно с такими классными тетками познакомилась. Из секретного клуба.

– И какого же?

– Называется «Женская доля».

Юна фыркнула, стараясь не засмеяться в голос, и Ляля тут же надула губки.

– Согласна, название так себе. Но ты же даже не знаешь, от чего отказываешься! У нас там и доцент кафедры философии есть, и домохозяйка, которая раньше служила в милиции. И стюардесса есть, и даже актриса нашего драмтеатра. Просто представь какие люди…

– Прекрасные, – вытерев выступившие на глаза слезы, ответила Юнона.

– Вот, – наставительно кивнула Ляля, – А ты нос воротишь.

– И чем же занимается этот ваш клуб, стесняюсь спросить? Если он такой секретный.

– А ты не стесняйся, у нас все законно. Просто, – Ляля склонилась над столиком, чуть не задев своим большим бюстом тарелки, – У нас идет негласная война против мужчин.

Синицына даже рот открыла. Какая-какая война? Против кого?

– Да-да, – многозначительно подмигнула Ляля.

– А ты-то чего воюешь? У тебя вроде все хорошо с мужчинами?

– Это тебе так только кажется! – пылко воскликнула подруга, – Ты хоть понимаешь, что это такое – быть ослепительно красивой?

Юнона подавилась чаем и во все глаза смотрела на распалившуюся Лялю.

– Куда мне…

– Ой, прости. Я не то хотела сказать. Вернее, ты тоже ничего. Симпатичная. Очень даже.

– Спасибо, я не обиделась. Так что это такое – быть ослепительно красивой?