Синицына успокоила себя таким образом и домой пришла почти не расстроенная.

Встречать ее из кухни вышла мама. Сейчас она вся была в муке – лепила пельмени.

– Ну как искусство, дочка? – участливо спросила Наталья.

– Да какое там… Вот твои пельмени – это искусство. А то, что там на выставке – даже говорить стыдно. Ты лучше не спрашивай. Я как рожу – обязательно расскажу. А сейчас меня стошнит, стоит только слово молвить, мам.

– Искусство – это краденую тачку по полной стоимости перепродать, а не ваши пельмени с писающими мальчонками, – наставительно произнесла бабуля, одним глазом высунувшаяся из зала.

Папа обречённо вглядывался в карты в своей руке и по всему было видно, что теща его вновь обыграла.

Нет, ну ничему жизнь человека не учит. Уж сколько раз твердили папе, а толку ноль. Всякий раз Клавдия уговаривает его сыграть «всего одну партиечку» и затягивается эта «одна» партиечка порой на ночь.

– Что бабуль, опять половину зарплаты заберешь? – хмыкнула Юна, проходя в зал.

Уселась в кресло в надежде на забавное домашнее зрелище – такое уютное и ламповое, что сразу как-то жить веселее становится.

– Я потом отдала! – возмутилась Клавдия.

– Угу, только не мне. – буркнул отец.

– Ну правильно, жене твоей давно шуба нужна была. Я же в семью, не на сторону.

Наталья из кухни заливисто расхохоталась, а папа окончательно надулся.

Юна развела руками и пожелала отцу удачи, а сама отправилась в свою спальню.

Открыла шкаф и с замиранием сердца взглянула на белоснежное платье. Она ведь тогда все-таки его купила. И фату купила. И туфли на низком каблуке тоже купила – уже точно знала, что беременна.

А вот интересно, не расстрой Юна тогда их свадьбу сама, как бы оно сейчас сложилось? Получается Макс просто искал повод, а она сама ему его дала?

Но ведь было бы гораздо хуже, если бы они поженились, и он стал от нее гулять?

Можно сколько угодно винить себя во всем, но правда остается правдой. Добровольский не один день назад сошелся со своей бывшей, значит сокрытие тайны было бы недолгим. Все равно все рано или поздно вскрылось бы.

– Юху! – по квартире разнесся победный клич бабушки и Юна пошла утешать папу.

Отец в это время с тоской в глазах выворачивал карманы и выгребал оттуда все, что там находилось, и бабуля придирчиво рассматривала, чтобы ей конфисковать.

– Бабуля, ты ему хоть штаны оставь, – смеясь Юна поцеловала бабулю в морщинистую щеку.

– Я подумаю.

Тут Наталья позвала всех к столу – как раз сварились пельмени. И даже малоежка Коля прискакал из своей комнаты. Схватил тарелку и ускакал обратно.

– Это что такое? – возмутился отец.

– Это возраст. Ешь давай, – вздохнула мама.

– Да я в его возрасте отца во всем слушался, не перечил, ел как положено и…

– И писал по расписанию. Да-да, все мы так говорим, когда вырастем. – перебила его Клавдия, – Твоя жена вон тоже поди думает, что пай девочкой была. А на самом деле она…

– Мама!

– А что такое? Ой-ой-ой, ути-пути, как с пацанами в подъездах целоваться, так это мы взрослые были. А как работать отправила, так сразу маленькие…

– Мама! – Наталья покраснела и Юна поняла, что сейчас будет скандал.

– Что мама?

– В четырнадцать лет отправлять на чужие плантации пахать – это бесчеловечно!

– Зато действенно. Вон каким хорошим человеком выросла. Вся в меня.

Наталья покраснела и готова была взорваться с минуты на минуту, а бабушка все не умолкала.

– Зато потом я ее гнала с мальчиками встречаться, а она ни в какую. И знаете почему?

– Почему? —заинтересованно спросил отец.

– А боялась, что вновь к брату моему поедет. Там у него пятьдесят соток одной только картошки.

***

Утром Юнона почувствовала себя плохо. Вернее, еще ночью она ощутила озноб, но вставать из теплой постели и проверять, есть температура или нет – не хотелось.

Зато утром градусник показал тридцать восемь и пять, и Юнона в панике разбудила мать. Вызвали врача, который прописал лечение, точнее почти полное его отсутствие, учитывая положение заболевшей, и отбыл восвояси.

Целую неделю Юна провалялась дома перед телевизором, отдыхая от трудов праведных. К ее счастью, температура продержалась только в первый день, оставив после себя некую расслабленность и легкий насморк.

Каждый день прибегала Клавдия и часами травила байки, вовсю развлекая Юну и спасая ее от тоски.

Наконец Синицыну выписали и она, весьма отдохнувшая, вернулась к рабочим будням. Впервые за долгое время ей захотелось принарядиться и накраситься, что она и сделала.

В офис Юнона пришла в приподнятом настроение и даже тот факт, что она опоздала, ее нисколько не смутил.

Пусть говорят, что хотят.

В лифте она встретила Люсю, и та нехотя поздоровалась. Юнона в ответ улыбнулась и кивнула, не желая, впрочем, заводить разговор, но Люська первая не выдержала. Вместо того, чтобы отправиться в свое крыло, она зачем-то окликнула Юну, когда та уже почти достигла двери.

– Погоди, мне так жаль, что с шефом все…

«Ну да, жалостливая какая…»

– Спасибо. – сухо ответила Синицына.

– И это… ты в курсе, что у Добровольского офис теперь в другом месте?

Что-то внутри неприятно кольнуло, но Юна быстро вязла себя в руки.

Она кивнула, будто и впрямь была в курсе.

Люся недоверчиво покосилась на нее.

– И теперь у нас управляющий – закачаешься! Такой мужик, просто огонь. Даже красивее твоего Добровольского! В смысле прости, бывшего твоего. Ой, опять что-то не то сказала…

Люська покраснела как рак и быстро-быстро, не прощаясь, убежала, а Юна поняла, что эта новость вышибла ее из колеи, но лишь на мгновение. Плевать ей на то, где сейчас Макс. Где и с кем. И с кем тоже плевать, да. И на новенького управляющего плевать.

Синицына открыла дверь и, чуть помедлив, вошла.

– А это та самая Синицына, я полагаю? – раздался чей-то голос.

Юна подняла взгляд и остолбенела. Прямо перед ней стояли те самые синие брюки и насмешливо рассматривали ее с головы до ног.

ЮНОНА

«Эти глазки, эти голубые глазки… эти сказки, эти неземные сказки – лишь ловушка…» – почему-то вспомнилось Юне, хорошо хоть петь не начала.

– Ну доброе утро, давайте знакомиться. Я – Михаил Валерьевич Лукьянов, управляющий. Вы, я так понимаю, та самая Синицына, о которой я так много слышал?

Юнона почувствовала, как краской заливает лицо и становится тяжело дышать. Это несправедливо! Она медленно окинула взором притихших сослуживцев, делающих вид, что именно сейчас они усердно работают.

Молча кивнула Лукьянову и уже хотела пройти к своему рабочему месту, но он легко ухватил ее за плечо.

– И вам неинтересно, что именно я слышал? – слегка ухмыляясь, спросил он.

Юнона набрала в грудь побольше воздуха и сжала кулаки.

– И чего же такого интересного вы слышали? – пропищала она, не сразу узнав свой голос.

Синицына прям всеми фибрами души чувствовала, как напряглись коллеги, как навострили свои длинные и чуткие уши, как сжали свои хм… ну вы поняли, что они сжали. Все-таки одно дело за спиной сплетничать, а другое – в лицо получить такой удар. Наверно ее кто-то даже жалеет в этот момент, например секретарша Аня, застывшая изваянием в дверях кабинета. Юнона огляделась, пытаясь найти еще сочувствующих, но увы… все в этот момент уставились в свои мониторы, отчеты, договоры, делая вид, что они не при делах и вообще работают.

Работницы…

Лукьянов все держал эффектную паузу, длящуюся мучительно долго, и Юнона честно уже хотела пойти домой. Вот прям так – развернуться и потопать отёкшими ножками по морозному городу прям до своей улицы, свернуть по пути в пекарню, запастись свежими ароматными булочками и зарыться в них с головой. Валяться в теплой скомканной постели до самых родов, заедая тоску пирожками и тортами и жалеть себя до морковкиного заговенья.