По счастливой случайности, Разумовский довольно быстро наткнулся на своего товарища. Рыков сидел прямо на земле, свесив ноги в еще дымившуюся воронку. Рвануло здесь недавно знатно, никак не менее восьми дюймов. Вид поручика был страшен: без портупеи и фуражки, в изодранном мундире, с вымазанным еще не засохшей кровью и копотью лицом. Рядом к уцелевшему куску каменной стенки была аккуратно прислонена винтовка с перерубленным пополам – до ствола! – ложем. Услышав скрипящие по битой щебенке шаги, поручик тяжело поднял мутноватый взгляд:

– А, Сережа…

– Что тут у вас… Коньяку – выпьешь?

Рыков принял «карманную» гнутую фляжку, запрокинул голову и длинной струей, не поперхнувшись, влил ее содержимое в широко распахнутый рот до донышка.

– У нас тут, господин поручик, представьте себе, иногда японцы атакуют, тогда бой случается. А командиру позиции еще до атаки вместе со всем штабом «со святыми упокой» вышел. Вот – Рыков кивнул себе под ноги, – был штаб, и нету.

– Что же теперь?

– Вы, господин поручик, с инспекцией к нам? Увы, доложиться совершенно некому, а всю документацию, вот незадача, японец на ноль помножил…

– Не то говоришь, Володя, – Разумовский попытался вставить хоть слово, но старый товарищ, похоже, его вовсе не слышал.

– Впрочем, можешь доложить, что «Высокая» держится, и будет держаться еще столько, сколько нужно. Дайте только патронов… А теперь отойди, меня мутит. Буду блевать, сапоги тебе испачкаю…

– Что ж – изволь. Не стоит объясняться, когда ты в таком виде…

– Нормальный вид, десять минут как из рукопашной…

Разумовский только коротко и зло отмахнул рукой. Молча повернулся и пошел. На половине версты, которую он пробежал под шрапнелью, за ним костьми легло восемь солдат из тех, кого он увлек в безумный порыв, а шестерых оставшихся почти всех попятнало. Один из добежавших, седоусый дядька с желтыми кантами сверхсрочника, аккуратно поставил на землю патронные ящики, снял фуражку, утер большим цветастым платком пот, и вдруг мягко оплыл навзничь – умер…

По уже сложившейся традиции, армейские офицеры отдыхали в «Звездочке», а флотские – в «Пристани». Роскошный, по местным меркам, конечно, «Саратов» на центральной набережной деликатно отпугивал ценами всех, вплоть до капитанов армейских и капитан-лейтенантов флотских соответственно.

Старший артиллерист броненосца «Полтава» капитан второго ранга Рыков мало не силком затащил двоюродного брата поручика Рыкова на, некоторым образом, «нейтральную» территорию. Все возражения были парированы твердым обещанием принять расходы на себя. Будучи восемью годами старше, Александр Николаевич никак не забыл, что на жалование субалтерн-офицера и в портерную не очень-то зачастишь. Впрочем, по совести, говоря, отнекивался «армеут» больше, что для виду… Встретились же кузены случайно: поручик самовольно покинул лазарет, посчитав, что последствия контузии быстрее сойдут на нет в привычной обстановке, а «кап-два», будучи в этот вечер свободным от службы, просто хотел провести вечер «не на железе».

После трех «разгонных» под холодные закуски и необременительного разговора о домашних новостях, родственники закурили сладковатый «Дюшес», опять же из флотской папиросницы. Несмотря на некоторую разницу в возрасте и слегка отдаленную степень родства, отношений оба держались вполне братских, на полную откровенность.

– Ну-с, а теперь поведай, каким образом ты стал звездою репортажа…

– Р-разрешите доложить, ваше высокоблагородие? Вчера в девятом часу утра находился в расположении вверенной мне команды при взятии котловой пробы. Был атакован с тылу превосходящими силами: командой аж пяти репортеров, местных и столичных, имеющих при себе не только положенные им по штату карандаши и блокноты, но и тяжелое вооружение в виде трех фотографических аппаратов на треногах…

– Был захвачен в плен, и при помощи тех же аппаратов злодейски истязаем…

Оба кузена уже ознакомились со статьей в «Новом крае» и даже приобрели по нескольку экземпляров в видах отсылки родственникам и друзьям в качестве сувениров. Статья была снабжена аж двумя фотографиями поручика. Он был запечатлен анфас в полный рост, при полном наборе оружия и амуниции вплоть до бинокля, а также до пояса в профиль – сжимающим в руках рукоятки «Максима». Снимки вышли на зависть несмотря на то, что производились на порядочном расстоянии от окопов первой линии, а в стоящий на очередном ремонте пулемет пришлось для сугубого правдоподобия заправить патронную ленту…

– …только не слишком ли… вольно… господин корреспондент изложил твои слова об интендантах?

– Ничуть. Скорее, даже некоторые выражения упустил…

– Гм… полагаю, такое может не очень-то понравится интендантской службе. И твоему начальству… И правду, знаешь ли, говорить нужно… с умом.

– Брось, дальше фронта не пошлют…

– И меньше пули не дадут… м-да…

Взявшись за графинчик, «кап-два» подумал, что всем известная поговорка «Дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут», слегка изменившаяся со времени открытия военных действий, права лишь отчасти. Любого офицера вполне возможно послать как бы и «дальше фронта», но только в отнюдь противоположную от боевой линии сторону. И вовсе не обязательно в столь знаменитую Кушку, отдаленных гарнизонов хватит с избытком всегда и на всех. Война – риск, но и все шансы сделать карьеру, а что ты будешь делать, милый мой, коли тебя законопатят в некую захолустную дыру, к чему у штабных есть превеликое количество возможностей?

– Ну да ладно… Верно – вышли все патроны, и ты повел в рукопашную?

– Было…

– И – каково?

– Да не помню я, Саша, ни черта… Японец, вот, забавный попался – в доспехах… Колол, бил, бежал… Смутно все…

– Да уж… Не мне судить в ваших сухопутных делах, но тут – «Владимир», не менее… А что твой товарищ?

– Какой?

– Будто у тебя много их здесь… Разумовский.

– Отчего вспомнил? Явился потом этаким фертиком… коньяку принес. Пожалуй, я ему сказал что-то не то… да сил нету, когда твоя чумазая физиономия в чьих-то блестящих сапогах отражается…

– Ну – понятно… То-то он сегодня при встрече приветствовал меня с каменной физиономией, будто и незнакомы вовсе, и в доме он у меня ни разу не обедал… Хотя я-то здесь с какого боку? Пусть вы как бы и поссорились, да дело молодое – помиритесь.

– Пожалуй. Да, по-моему, это и не ссора вовсе.

– И ладно. Но ты бы, братец, все же со штабными поосторожнее. Этот, положим, неплох, да другие много крови попортить могут, повидал я за службу… И представление попридержать могут, тут уж как бумагу подать…

Поручик едва не вспыхнул, почувствовав, что ему весьма мягко читают некую нотацию, и решил попробовать сменить тему разговора:

– И кто же у вас теперь вместо Макарова?

– Витгефт.

– И – как?

– Гм… не Нельсон. С этаким флотоводцем перетопят нас в этой луже, как котят в ведре… Понимаешь, Володя, он не моряк. Да и не военный по сути своей вообще, как будто попал под погоны по какому-то недоразумению. Именно недоразумение и есть: с виду благонамереннейший человек, в трудах аки пчелка, только все у него бестолково и не к добру. Несчастье будет! Мало нам позора с «Варягом», тут хуже будет, всей эскадре крест да поминовение…

– Позора?

О произошедшем в Чемульпо в газетах писали одно, в гарнизоне же часто говорили другое; слухов ходило превеликое множество, и их вовсе не могли погасить известия о чествовании экипажа «Варяга» в Одессе и обеих столицах. Слухам среди сухопутной братии поручик справедливо не доверял, а брату доверял без оглядки…

У старшего Рыкова перекосило рот, будто тот вместо маслины раскусил живого таракана. Горлышко графина качнулось над рюмками, хотя до горячего «квадры» было как бы и не положено. Моряк хлопнул рюмку молча и без закуски, лихим «гвардейским тычком». По всему было видно, что тема ему была куда как неприятна, до тоскливой оскомины. Он откинулся прямой спиной на спинку стула, помял ладонью подбородок, немного помолчал…