Бабушка у окна продолжала невнятно бормотать и развязывать узелки на воображаемых нитках. Лохматая седая женщина также что-то лепетала и всхлипывала.

– Кто-нибудь меня слышит? – более громко спросила Астрид.

Голос ее звучал так низко и сипло, что она сама испугалась. К тому же каждое слово давалась ей с такой невыносимой болью, что приходилось делать над собой неимоверные усилия перед каждым вопросом, остававшимся безответным. Когда в памяти Астрид начала всплывать картина ее последних воспоминаний, она поняла, что ее попытка закончить свое жалкое существование провалилась. Да еще настолько неудачно, что теперь она лежит в психушке. В эту минуту в палату, прихрамывая и волоча за собой левую ногу, вбежала еще одна женщина. Коротко выстриженные русые волосы торчали на ее макушке ежиком. Огромный нос, большие впалые глаза, широкий рот с тонкой полоской бледных губ. Она была объемная, сутулая, громкая, как иерихонская труба.

– Мать! – орала она во все горло, держа в руках большой резиновый сапог. – Смотри, а как я на улицу-то пойду?!

Она подбежала к бабушке с прялкой и ткнула ей под нос своей единственный резиновый сапог. Ответа не последовало.

– Ты куда подевала второй сапог?! – горланила она.

– Мама! – вторила ей в ответ голая сумасшедшая. – Мама! Помоги! Они все хотят меня убить!

Астрид посмотрела на всю эту картину, и ей стало так плохо. Она с брезгливостью пробормотала:

– Да уж, хуже уже некуда.

И тут голая соседка издала неимоверный звук, исходивший из глубин ее толстого кишечника. Такой длинный пронзительный, похожий на рычание спящего зверя. И тут же вся палата потонула в слезоточивом зловонии.

– Или есть куда, – прохрипела Астрид, напрягая нос, чтобы как можно плотнее сузить ноздри.

И тут, как бы подтверждая ее мысли о том, что жизнь все же может быть хуже, чем кажется, пациентка издала еще несколько громких, плотных, сотрясающих воздух пуков. А потом еще один и еще один, пока все не завершилось хлюпающим испражнением. Крикливая пациентка на минуту-другую умолкла. Задумчиво уставилась в потолок, потом просунула под себя руку и вытащила ее оттуда уже с комком собственных экскрементов. Рассмотрев его, она поднесла фекалии к носу, понюхала, а потом с отвращением бросила на пол. Бурый комок шмякнулся на пол, а пациентка медленно начала подниматься. Сначала села, потом не спеша свесила ноги с кровати. Затем встала и, повернувшись к Астрид спиной, начала что-то высматривать на своей постели. И тут Астрид заметила под ее лопатками зияющие пролежни почти на всю спину. Гнойное, источающее смердящую вонь, куски омертвевшей ткани отходили от живой плоти. Астрид все могла перенести, ибо недавно сама валялась в собственном дерьме, но, увидев пролежни, ее мгновенно вырвало. Рвотные массы фонтаном брызнули из ее искривленного рта, обрызгав все лицо, волосы, грудь. Кислое рвотное содержимое тут же попали на ее чуть приоткрытые глаза, обжигая слизистую.

– Твою мать! – взревела Астрид. – Кто-нибудь, придите!

Хотя она и не наделялась, что ее кто-то услышит. Ведь она была не одна, кто так орал. Но, к счастью, вскоре Астрид услышала чьи-то приближающиеся шаги.

– Что такое? – услышала Астрид. – У… обосралась, – спокойно протянул чей-то более адекватный женский голос. – Света, позови сюда санитарку! Пусть уберет здесь. Наш депутат наложил кучу. Скажи, чтобы поторопилась, а то она опять все сожрет. Потом нам от доктора влетит.

– Сейчас! – послышался голос, сопровождаемый коридорным эхом. – Лена! Иди в одиннадцатую палату!

– Подождет. Я сейчас у Ванги полы домою! – ответила недовольная санитарка.

– Не подождет! Иди сейчас, а то сама знаешь, что будет.

Астрид с недоумением сжала обожженные веки, из которых градом текли слезы. «Какой депутат? Какая Ванга? – думала про себя Астрид. – Тут что, даже медсестры больные на всю крышу?!»

Кто-то вошел в палату (видимо, это была санитарка Лена), побранился благим матом, и послышалось шуршание пакетов и простыней, плескание воды в ведре, тяжелое свистящее дыхание. Все это сопровождалось постоянными криками голой пациентки. Когда слезы омыли глаза, Астрид сделала попытку их открыть. Перед ней стояла молодая девушка в серо-желтом медицинском халате, одетом поверх синего хирургического костюма. Это показалось Астрид очень странным. Ведь по голосу и по хриплому дыханию Астрид думала, что Лена – это старая грузная женщина. Но Лене можно было дать чуть больше двадцати лет.

– Лена, – тихо обратилась Астрид.

– М-м… – ответила та.

– Ты не могла бы меня развязать? Я очень хочу пить.

Лена, не оборачиваясь к ней, загорланила на всю палату:

– Света! А эту суицидницу развязать можно?

– Какую? – последовал вопрос из коридора.

– Ну, эту, которую в туалете нашли!

– Она как?

– Вроде тихо. Ты ей вколола десятичасовой укол?

– Да!

– Тогда я развязываю?

– Ну попробуй.

Лана обернулась к ней и тут же презрительно закатила глаза.

– Еще одна. У вас что тут, ансамбль? Одна через жопу, другая через рот! Вы достали!

– Чего там? – спросила медсестра Света.

– Да обрыгалась она! Когда это закончится?!

– Когда уволишься, – усмехнулась Света.

Лена ничего не стала отвечать. Она принялась развязывать Астрид, матерясь как сапожник. Вонь усилилась, так как эта Лена начала махать перед носом Астрид грязными резиновыми перчатками. Но Астрид все покорно вытерпела. Теперь нужно вести себя крайне хорошо, чтобы ее больше не связывали.

– Давно я здесь? – спросила Астрид, потирая свои отекшие запястья.

– Почти сутки.

– Что со мной?

– Откуда я знаю?! Но, к счастью или к вашему сожалению, жить будете.

Лена завершила свою уборку. Свернула пакеты, взяла ведро и побрела к порогу.

– Ах да! Тут вас приходили навещать, но вы спали.

– Кто?

– Танька из приемного покоя. Скажу ей, что вы проснулись. Она хотела с вами о чем-то важном поговорить.

Астрид погладила свою шею, которая неистово болела. Взяв с тумбочки пустой стакан, она ответила, что не хотела бы ни с кем видеться. Лена пожала плечами, сказала что-то на своем родном матерном языке и вышла.

Но, видимо, с Астрид тут никто не собирался считаться. Потому уже вечером, после ужина, ей доложили, что она может выйти в коридор и пообщаться с посетителем. Астрид провели через все отделение, по которому бродили потерянные пациенты. Кто-то читал, кто-то смеялся, а кто-то рыдал. Некоторые зевали во весь рот, ковыряли в носу, чесали подмышками. Здесь даже была небольшая библиотека, которую Астрид не могла не заметить. В груди слабо всколыхнулась былая страсть к чтению. Но длилось это недолго: как только стеллажи с потертыми корешками скрылись из виду, Астрид вновь погрузилась в прострацию. Повсюду пахло тушенной рыбой и отварной капустой. Даже запах еды казался тошнотворным, настолько здесь было мерзко. Дойдя до двери, медсестра достала из кармана ключ и отперла ее. Астрид вышла в другой, более светлый коридор. Медсестра заперла за ней дверь. Тут уже не так пахло рыбой и капустой. Она прошлась и вдоль этого коридора и остановилась у следующей двери. Ее тоже открыли, а когда она вышла, то снова заперли на ключ. И за этой дверью открылся всего лишь очередной коридор, вдоль которого стояли мягкие кушетки. На одной из них преспокойно сидела Таня. Увидев Астрид, она так и осталась сидеть, соизволив лишь слегка повернуть голову в ее сторону. Астрид неспешно подошла и присела рядом. Дежурная медсестра скрылась за дверью, щелкнув два раза ключом в замочной скважине.

Астрид и Таня какое-то время сидели молча, разглядывая противоположную стену, покрытую масляной бежевой краской, которая местами уже начала отколупываться.

– Как мне вас называть? – спросила Таня.

– Просто Астрид, и можно на «ты».

– Зачем ты это сделала?

Астрид молчала.

– Мы с тобой побеседовали, а потом ты пошла и повесилась. Зачем ты это сделала?

Астрид усмехнулась. Видимо, эту честную наивную медсестру привел сюда голос совести.