ГЛАВА

3

На территории областной больницы города Волгограда, почти в глубине комплекса, средь гущи деревьев и петляющих аллей стоит старое здание. Оно напоминает покосившегося многолазого гнома. Выцветшие стены, отколовшаяся замазка, зияющие кирпичи в некоторых местах, ржавые трубы, тянущиеся вдоль стен. Здание окружено небольшой площадкой со старыми лавочками, под тенью таких же старых тополей. Больница – это вообще не самое радостное место, но это отделение, можно сказать, одно из самых мрачных. Люди, которые никак не связаны с медициной, чувствуют это, как только начинают приближаться к нему. Широкие окна за металлическими прутьями решеток, похожие издали на огромные мутные глаза, оглядывавшие каждого прохожего своим бессмысленным взором. Как многоглазое существо, здание пристально наблюдает за каждым постояльцем, которого выпустили погулять на минутку-другую. В то же время в зрачках здания скрывались степенные движения пациентов, бродивших под воздействием нейролептиков внутри узких комнат. Эти люди напоминали потерянных зверьков. У главного входа на площадке стоят скамейки, на которых изредка в послеобеденный перерыв можно увидеть сонных пациентов в домашних тапочках и халате, если это женщина, и в пестрой пижаме, если это мужчина. Пациентов всегда что-то объединяет. Например, если подняться на шестой этаж хирургического отделения, то можно заметить, что у большинства больных по бедро ампутирована конечность, забинтованные после операции лодыжки, обернутая, как в кокон, компрессионным бинтом нога, и так далее. Даже если встретить на улице такого больного, спокойно выкуривающего свою запрещенную лечащим врачом сигарету, то можно легко определить, что пациент этот именно из сосудистой хирургии.

А вот пациенты того странного вышеописанного здания очень своеобразные. Большинство из них не считают себя больными, но, может, даже наоборот: они считают, что, скорее всего, мир вокруг болен, а им открыто нечто особенное. В их голове открывается целый мир, неведомый другим людям. У каждого он свой: у кого-то этот мир сводится к темной тесной комнате без окон. У кого-то это целый портал в другое измерение, через который с ними говорят инопланетные существа или сам Бог. Они слышат голоса, говорящие им, что делать, куда идти и кто они такие. К ним приходят люди, которых почему-то видят только они. Когда эти видения настолько плотные, выпуклые, реальные, очень сложно поверить в то, что всего лишь так называемые галлюцинации. Этим глупым врачам невдомек, что есть кое-что другое, чего они видеть не могут. Может, потому-то врачи и ставят такие сложные диагнозы. Даже слова в этих диагнозах какие-то странные: кататония, шизофрения, неврастения, биполярное расстройство, обсессивно-компульсивное расстройство и так далее, и тому подобное. Эти болезни называют душевными. И даже те, кто не верит в существование некой невидимой субстанции под названием «душа», не могут обозначать эти болезни иначе.

Не задавались ли вы вопросом: душа человека такая же, как тело? Или же наоборот: тело приобретает форму души? Но ведь в любом случае это как-то связано. А не заметили ли вы, что когда человек меняется внутренне, то это и на внешности его сказывается? К примеру, если долго вы не встречались к каким-то своим знакомым и вдруг, неожиданно встретившись, чуть было не прошли мимо по причине того, что он стал совсем другим. Кто-то со временем преображается, кто-то, наоборот, превращается из писаного красавца в этакого сгорбленного уродца. А бывает так, что когда два человека слишком много проводят времени друг с другом, то как будто приобретают внешнее сходство. Возможно это происходит потому, что их души становятся похожими? Вне всякого сомнения, гниение души, как и ее преображение, отражается на нашем теле, на нашем лице. Наверное, наша душа тоже имеет свою анатомию, свое строение, для изучения которых еще не придумали методы исследования. Поломавшись или выйдя из строя, органы души не могут быть вылечены полностью никакими медикаментами или приемами. Ведь для лечения духовного физические средства будут малоэффективны. И все лечение сводится к заглушению симптомов, которое создает иллюзию душевного спокойствия. То есть делает человека более или менее похожим на нормальных людей, на стандартных людей. На людей с шаблонным пониманием приемлемого поведения. Так, чтобы не сильно коробить людей, которые убеждены, что вполне в своем уме, раз у них присутствует адекватная самокритика и более или менее ясный ум. Но подвох в том, что душа – это как рояль, где спрятаны струны разной толщины. И если хотя бы одна струна перетянута слишком сильно или же, наоборот, расслаблена, то нельзя назвать инструмент настроенным. Но можно играть в той тональности, где не будет затрагиваться именно эта клавишу. Ведь в принципе можно сыграть любую мелодию от разного звукоряда. И тогда будет казаться, что с инструментом все в порядке. Так, почти все население планеты живет с расстроенными струнами души, которые они просто стараются не затрагивать в повседневной жизни. И это умение хорошо маскироваться дает им право называться душевно здоровыми людьми. Но иногда случается, что в некоторых ситуациях затрагиваются эти перетянутые или недотянутые струны, и тогда звук режет слух. Вот тогда его обрекают на звание идиота и отправляют в подобное заведение, которое в народе называют просто дурдомом. Куда и попала наша героиня Астрид. Кстати, нужно отметить, что доцент кафедры психиатрии, учебная база которого располагается именно на территории областной больницы, терпеть не может, когда так называют психиатрические клиники. Однако первое, что сказала Астрид, когда открыла глаза и увидела перед собой белую кучку врачей, столпившихся в тесной палате во время утреннего обхода, было:

– Вы что, меня в дурку упрятали?

– Почти, но не совсем, – ответил внушительных размеров дежурный врач-психиатр.

Астрид затуманенным взором окинула этих психов в белых халатах и, почувствовав, как в горле все сдавило сухости, сделала попытку встать. Но тут же ощутила, что в запястья впились грубые ремни, приносившие острую боль так, что она невольно скорчилась. Как и в реанимации, ее снова привязали к кровати. И когда она уже совсем пришла в себя, обнаружила, что лежит в нелепой огромной пижаме, туда и сюда бродят полусонные пациенты, а точнее, пациентки. Женщины разных возрастов и национальностей, которых объединяло одно – совершенно отсутствующий взгляд, затуманенный действием нейролептиков. В палате было пять коек. Астрид лежала у окна без занавесок, но зато с решетками. Напротив лежала тучная женщина, стянув с себя всю пижаму, и без всякого стыда открыла всю подноготную на обозрение. Женщина неистово кричала, звала маму и ревела. Хотя на вид ей было около шестидесяти лет, она причитала, выла и капризничала, как маленькая девочка. У другого окна стояла пациентка лет восьмидесяти. Она то склонялась над кроватью, то тянулась к окну. Пальцы ее без устали трудились над невидимой пряжей, которую она скручивала, вытягивала, выравнивала. А затем наматывала на такой же невидимый клубок. Губы ее шелестели, как сухие листья, невнятное бормоча под нос. Вдоль стены, измазанной жирными пятнами и чем-то коричневым, стояли еще две кровати. Одна из них была пустая, но смятая, что свидетельствовало о наличии еще одной постоялицы. Рядом расположилась другая койка, на которой лежала женщина примерно сорока лет. Она была полностью седая, сгорбленная, костлявая, с впалыми щеками. Темно-синие круги под глазами придавали ее лицу необъяснимую свирепость. А самое главное, что и сам взгляд ее, напоминающий взгляд запуганного хищного зверя, блуждал по палате, попутно цепляя каждого обитателя, то и дело задерживаясь на беспомощной новенькой. Астрид отметила, что никто, кроме нее, не был связан. Они могли спокойно передвигаться по палате, выходить в коридор, вязать свою невидимую пряжу у окна.

– Кто-нибудь меня понимает? – хриплым голосом спросила Астрид.

Никто даже не взглянул на нее.

– Мама! Помоги мне! – кричала голая тетка на соседней кровати. – Они звери, убить меня решили.