– Да, пожалуйста, – равнодушно ответила она. – Что вы хотите знать?

Мария молча смотрела на нее. Было видно, что она не обдумывает ответ, а просто спокойно выжидает. Заметив это, Астрид скривила губы в своей привычной ухмылке и начала:

– Родилась в Астрахани. Папа умер, когда мне было пять лет. Мама замуж повторно вышла. А там и брат мой родился. Вот и начал тогда отчим меня избивать. Что ни день, то синяки. Маме я тоже уже была не нужна. «Непутевая», – говорили они. А я ведь поначалу так старалась стать путевой для них. Все силы прилагала, чтобы им понравиться, чтобы стать частью своей же семьи. Даже школу с отличием закончила. – Астрид сделала паузу и с иронией взглянула на Марию. – А так и не скажешь по мне, да? Ну, все эти глупости в прошлом. Из дома ушла в семнадцать лет. С мамой с тех пор связь не поддерживаем. У нее есть любимый сынок. Так что ей не до меня. Приехала в Волгоград учиться. Поступила на филологический факультет. Мечтала стать учителем литературы. Жила в общаге. Потом познакомилась с будущим мужем. Мне тогда только девятнадцать стукнуло. Встречались всю учебу. Потом жить начали вместе. Любовь была такая, что Джульетте и не снилось. Жизнь за меня готов был отдать. На последнем курсе забеременела. Девочка родилась прехорошенькая. – Лицо Астрид внезапно просветлело. – Души в ней не чаяли. Белокурая такая, как цыпленок. Вот у всех детишки как детишки, а моя такая послушная была, некапризная. Ничего не просила. Бывает, зайдем в магазин игрушек, а она осмотрится, помотает головой по сторонам и ничего не хочет. Зато дома сидела и из спичек домики строила. Часами могла складывать спичку на спичку. Мы с мужем ее баловали. А когда ей пять лет исполнилось, муж начал в казино засиживаться. Сначала за компанию, потом совсем как спятил. Начались разборки, ссоры, слезы. Я так в свою обиду была погружена, что про дочь свою совсем забыла. А она у меня такая самостоятельная была. Все время мне помочь хотела. Бывало, сядет рядом и по голове меня гладит. Еще даже слов утешения не знала, как могла, так и поддерживала. Как-то муж снова ночевать домой не пришел. Тогда я знала, где его искать. Время было позднее. В комнату зашла, а дочка спала уже. Я взяла такси и поехала в то дурацкое заведение. Мне там сказали, что этот козел в баре напротив. Я туда прямиком и отправилась. Там его и застала пьяного в объятиях полуголой бабы. Тогда чуть головой не тронулась от злости и обиды. Все, что там было, перевернула. Шлюху его за волосы оттаскала, а его самого осколками от разбитой бутылки распахала. Но не убила, не пугайтесь. Эта тварь еще жива и по свету белому бродит. После того как меня вышвырнули охранники, я и поехала обратно. Так унизительно было мне, что я набросилась на мужа и его любовницу. Повела себя как базарная баба. Всю дорогу жалела, что набросилась на них, а потом жалела, что тогда не убила их обоих. Вернулась домой как во сне. В общей сложности часа три меня не было дома. Когда в полночь на лифте домой поднималась, то сердце как-то защемило. Даже дыхание будто приостановилось. Я поспешила подняться. Зашла в дом. Все вроде тихо. «Спит моя малышка», – подумала я. Зашла к ней в комнату, а кровать пустая. Меня жаром так и обдало. Стала осматривать комнату. Под кроватью. Потом в зале, потом зашла в ванную. И как только зашла, так сразу же увидела ее желтенькие кудряшки на полу у ванной. Бросилась к ней. Поднимаю ее. А у нее рот весь коричневый. Не пойму, то ли кровь, то ли краска. А потом смотрю – на полу лежит рассыпанная пачка марганцовки. Я тогда сразу припомнила, как дочка однажды, увидев кристаллы марганцовки, когда я разводила воду, очень уж меня расспрашивала, что эта за малиновая жидкость такая? «На вишневый сироп похоже», – сказала она тогда. С перепугу я даже не сразу опомнилась. Трясти ее начала. А она едва дышит. Лежит у меня на руках, не шевелится… Через полчаса скорая подъехала. Потом даже не помню, как там и что было. Девочку мою забрали в больницу. Слава Богу, выжила, но только горло сильно обожгла. Разговаривать перестала. А после длительных скандалов и судов меня лишили прав на ребенка. Несколько раз пыталась подавать на апелляцию – все бесполезно. Дочь моя с мужем осталась. Он ее увез подальше от меня. Уехал куда-то и не сказал куда. Я искала, ходила, как обезумевшая волчица, стучалась в дома, в квартиры наших общих знакомых, друзей, родственников. А меня гонят, как прокаженную, из подъезда в подъезд. Пристыжают, мол, никудышная я мать. Никто мне тогда так и не помог. Так вот я и осталась одна. Поиски прекратила. А злоба внутри меня разрасталась с каждым днем. Спала и видела, как найду этого ублюдка и задушу его своими руками. Ненавидела его всем нутром. За все, что он со мной сделал. За то, что обманул, за то, что предал, за то, что дочь мою у меня забрал и я так и не увидела, как она взрослеет.

Астрид замолчала. Глаза ее были сухими и безжизненными. Словно иссякла в ней вся материнская скорбь, высушив навсегда ее глаза, забрав у нее все человеческие чувства, сделав ее будто немного помешанной. Она молчала. И не было в ее лице ни сожаления, ни боли, ни стыда. Но, с другой стороны, вся ее сущность, ее тело, ее голос и даже то, как она сидела, – все это было как будто воплощение огромной, глубокой, неисчерпаемой скорби.

– А что было потом… – безразлично продолжила она. – Потом – как и полагается по сюжету. Три года таблетки принимала успокаивающие. Пока не смирилась с положением вещей. Периодически стала заводить новые знакомства. Все еще надеялась встретить настоящую любовь. Так тяжело было. Так хотелось, чтобы кто-то любил. Но все как-то не получалось. Однажды встретилась с одним парнем в парке. Он был из той же деревни, что и я. Когда-то в одной школе учились даже. Пригласил прогуляться с ним. Выглядел прилично, но и он ублюдком оказался. Мы виделись с ним каждый день в течение недели. А потом сами собой отношения завязались. Я почему за него так уцепилась? Мне было страшно снова остаться одной. Боялась, что не выдержу тишину и одиночество внутри себя. А он патологический ревнивец оказался. Издеваться стал надо мной. Бил меня и душил при каждом приступе ревности. А я почему-то терпела. Все слепо прощала. Верила, что он изменится. Как-то раз с друзьями его пошли в парк. Такая шумная веселая компания. Гуляли мы в парке всю ночь. Выпили немного. Вот тогда он на меня набросился с кулаками. И никто, кроме меня, не считал это изнасилованием. Друзья его все видели, слышали, как я на помощь зову, кричу, плачу, вырываюсь, но никак не отреагировали. Поржали и сказали, чтобы я расслабилась. Даже брат его родной, зная, что происходит, ничего не сделал. Просто посмотрел на все испуганными глазами и удалился вместе со всеми. После той ночи пошла я прямиком в полицию. Что там было, наверное, сами догадываетесь. Помните ведь, во время перестройки стоило только немного деньгами поманить – так невинного за решетку, а негодяя на свободу. Ну, короче, заплатил этот ублюдок, поэтому ничего ему за это не было. А вот меня еще и виноватой сделали. Нечего, дескать, по паркам шататься. Приличные девушки дома сидят. Вот тогда я в первый раз маме позвонила, чтобы помощи попросить. Это было самой глупой затеей. Мать, как всегда, начала меня отчитывать. Говорит, что в деревне ей стыдно лицо свое поднять, так как уже расползлись обо мне слухи. И все меня там шлюхой окрестили. А потом эта ее вечная фраза: «Я же тебе говорила». Вот как только она мне это сказала, так я трубку бросила и пообещала себе больше ей не звонить. Тогда во мне что-то надломилось. Я поняла, что родных у меня нет, друзей нет, защиты нет, справедливости нет и Бога тоже нет. И я твердо сказала себе, что буду жить, пока эта тварь по земле живая и здоровая ходит. Вот так все и пошло как снежный ком. Нашла я себе богатого любовника, натравила его против всей компании, которая так со мной обошлась тогда в парке. Деньги решают все. Всех отправили за решетку, а главного насильника избили так, что он до сих пор через трубочку питается. «А что было с богатеньким любовником?» – спросите вы. А он, к счастью, оказался таким же кобелем, как и все. Так что я легко от него отделалась. Он просто загулял с другой женщиной, а я сделала вид оскорбленной и преданной особы, собрала вещи и ушла. Он мне даже компенсацию за моральный ущерб выплатил. Откупился от меня, короче. А я девушка не гордая, взяла все, что мне полагается, и ушла. И стала я по барам шататься. То с одним ночь, то с другим. Меня после первого насилия так понесло, что я остановиться не могла. Одержимость какая-то. Вот еду в трамвае, а напротив мужчина сидит. Смотрю на его руки и моментально их на себе представляю. Наверное, каждый ищет утешение в чем-то. Кто-то в алкоголе, кто-то в наркотиках, а я вот в мужчинах. Сначала просто любви хотелось, тепла, заботы. А потом просто как животному хотелось только сношения. Искала сама. Спала без разбору с каждым: и с малым, и с большим, и с молодым, и со старым. Меня даже с работы уволили из-за того, что я студента своего совратила. На работу меня больше никто брать не хотел. Слишком большую огласку получил этот случай. А Волгоград – та еще деревня. Продавать начала все, что у меня было из имущества. Вы знаете, как это бывает. Таких историй – сплошь и рядом. Рассказывать тут больше нечего, – желая скорее покончить с этим, с отвращением проговорила Астрид. – Из квартиры выгнали год назад. Это время я скиталась по улице, ела что придется, спала где получится. За год ко всему привыкла. В ту ночь трое мужчин меня в грузовик затянули и там все, что хотели сделать со мной, то и сделали, каждый по очереди. Я как в первый раз кричала, на помощь звала, укусила одного за руку. Вот они и избили меня как следует. А я хорошо, что хоть пьяная уже была. Особо боли не ощущала. Только вижу, как кулаки по моему лицу, по голове, по ребрам… Да сквозь глухие звуки слышу, как кричат, что суке – сучья доля… Вот интересно, что как только я это услышала, то почему-то перестала сопротивляться. Нет, совсем не от страха и боли. Просто эти слова добили во мне все то живое, что оставалось. Последние намеки на жизнь. Я, наверное, тогда и умерла как человек, как женщина. Больше уже нечего топтать и попирать. И сил ненавидеть больше тоже нет… – Астрид подняла свой усталый взгляд на Марию и завершила свою исповедь: – Потом в больницу попала. Там Танька адрес ваш дала. И там же мне врач так серьезно сказал: «У вас ВИЧ на начальной стадии, милая», а потом еще так с сожалением меня утешать начал и что-то там бормотать про группу анонимных инфицированных. А мне вообще плевать. Мне, может, даже поскорее подохнуть хочется. А покончить с собой как следует не могу. Сами знаете, чем закончилась моя попытка повеситься. Если после каждого неудачного самоубийства меня будут в дурдом прятать, то лучше живьем в могилу сойти. Потерплю немного. Все равно ведь с моим диагнозом долго не живут. Не знаю, кто там меня заразил, но то, что я тех трех тварей в грузовике заразила, – это уж точно.