Соседний двор почему-то назывался «еврейский двор», хотя евреев там жило не больше, чем в «доме водников». За этим двором, ближе к Хоревой, росло огромное дерево-осокорь или пиромидальный тополь. А во дворе «дома водников» росли вкуснейшие шелковицы. Летом у всей детворы рты и щеки были перемазаны черным соком шелковицы. Во время немецкой окупации в полуподвалах «дома водников» у немцев были склады. Некоторое время после освобождения эти склады не охранялись. Дворовые ребята нашли там трассирующие заряды, которые ярко и красиво горели. Ин сделал рогатки с кожаными подкладками для запуска горящих кусочков трассирующего вещества. Вечером во дворе ребята устроили салют. Всё шло хорошо, салют был красивым, но вдруг во дворе появилась команда управдома. Ребята бросились убегать, кто куда. Часть побежала спасаться через подъезды на Верхний вал. Ин побежал к воротам. Однако, ворота были заперты, пришлось лезть в подворотню. Он уже прополз наполовину и ему стали помогать ребята, пробежавшие через подъезд со двора на улицу, но тут примчался со стороны двора управдом и схватил его за ноги. Пришлось сдаваться, так как ребята, тянувшие его за руки, не смогли пересилить управдома, тянувшего его за ноги. Ин не смог больше терпеть и приказал своим ребятам отпустить его руки. Управдом вытянул его во двор, посмотрел на него и, так как он не знал Ина, приказал ему идти вместе в квартиру к родителям. Ин сопротивлялся, не шел, вместо своего адреса назвал номер квартиры Гарика. Управдом, здоровущий дядька, схватил Ина, перекинул себе на спину, и понёс в квартиру Гарика. Тут Ину повезло. Родителей Гарика дома не оказалось: «ушли в театр», сказал Гарик. «А этот ваш?», спросил управдом. «Наш, наш», хором ответили Гарик и его меньшая сестричка. «Ну ладно, скажите родителям, чтобы завтра пришли ко мне в домоуправление», сказал управдом и ушел. На том и кончилась эта история.

Весь Крещатик и многие дома вблизи вехней станции фуникулёра были разрушены до основания. Ину было очень горько, когда он узнал, что многие красивые здания были взорваны советскими войсками при отступлении. Зачем вы это сделали, если вы надеялись вернуться? Была взорвана знаменитая гостинница Континенталь, говорили, что по приказу Сталина, потому что Гитлер собирался отпраздновать в ней взятие Киева. Уже при немцах партизаны взорвали в Лавре Успенский собор, чтобы уничтожить крупного немецко-фашистского начальника. Стоил ли этот, хотя бы и очень важный враг, такой жертвы как Успенский собор-великолепный памятник религии и культуры? Нет, нет, и нет.

В 1944–45 годах очень часто по вечерам в честь успехов советской армии производили салют. Это не было такое красочное пиротехническое зрелище, как теперь; если сравнивать, то тогда это был чёрно-белый фильм по сравнению с художественным цветным, специально срежиссированным сегодня. Однако, для киевских ребят в то время салют был и радостью, и приключением. Происходило это на развалинах Крещатика. Освещения улиц не было никакого. Перед салютом ребята в темноте пробирались по грудам кирпичей и щебёнки между остатков стен разрушенных зданий, чтобы занять удобное место. С каждым залпом салюта в небо взлетало множество осветительных ракет с парашютами. Парашюты были сделаны из хорошего шелка. Добыть парашют и принести его домой матери хотел каждый мальчик, пришедший на Крещатик. Парашюты были достаточно большие, поэтому осветительные ракеты снижались медленно. Мальчики следили за их снижением и сломя голову неслись по развалинам к месту падения ракеты. Конечно, это было опасно. Многие мальчики падали, получали травмы, переломы. Кроме того, случались драки из-за захвата парашюта «противником».

На второй или на третий месяц после освобождения Киева состоялась казнь гестаповцев и украинских полицаев, зверствовавших во время немецкой окупации. Вместе с дворовыми приятелями Интер взобрался по сохранившимся лестницам на третий этаж коробки взорванного и сгоревшего дома, откуда было прекрасно видно место казни. Казнили их через повешение. Верёвки были закреплены на каштанах, росших напротив массивного здания, бывшего полицейским управлением ещё в царское время. Каждого осуждённого ставили на платформу грузовика, который затем подъезжал задним ходом к дереву; на шею осуждённого надевали петлю, грузовик отъезжал вперёд, и осуждённый повисал на верёвке. Смотреть на казнь собралось много народа. Ин был поражен тем, как страшно, кровожадно ревела толпа в момент казни.

В Киеве был разрушен не только Крещатик. В подольском затоне речного порта на мели в полузатопленном виде лежало множество пароходов и барж. Весной 1944-го Ин с ребятами из «дома водников» пошел купаться в затоне. Было начало мая, и они входили в воду, поёживаясь от холода. Несколько незнакомых Ину мальчишек были уже в воде; они стали кричать, обращаясь к Ину: «Ну что, тебе в Биробиджане было теплее?». Ин еще толком не знал, что такое Биробиджан, но чувствовал враждебность тона и приготовился к драке. К счастью, в тот раз обошлось без драки. Однако, антисемитская атмосфера в Киеве отравляла жизнь и детей, и взрослых. Немалый вклад в это дело внесли немецкие окупанты и сотрудничавшие с ними украинские националисты. При немцах в Киеве издавалась коллаборационистская и нацистская газета. Когда семья Ина возвратилась в Киев, в их квартире в «доме водников» треснувшее стекло в кухонном окне было заклеено этой нацистской газетой на украинском языке. Там была помещена полемическая статья, автор которой с антисемитских и антисоветских позиций ругал мать Ина и её довоенные статьи в Киевской правде. Мать Ина была талантливой коминтерновской журналисткой, результаты работы которой видны были даже врагам. К сожалению, в послевоенном Киеве она не смогла получить хоть какое ни будь место работы по специальности.

Когда семья Ина готовилась в Лименде к возвращению в Киев, то опасаясь, что в освобождённом городе будут трудности с продуктами, они взяли с собой мешок сушеной картошки. Каково же было их удивление, когда на следующий день после приезда в Киев они пришли на Житний базар. Там было свежее мясо, свежая рыба, живые куры, гуси; тут же жарили вкуснейшие котлеты с картошкой. Это была живая демонстрация того, что на Украине достаточно воткнуть в землю палку, чтобы выросло дерево с прекрасными плодами. Однако, как известно, «земля наша богата, порядка только нет». История нашего народа показала, что зачастую самодержавный правитель (царь или генсек) так правил, что о нём говорили: «такой навёл порядок, хоть покати шаром».

До 1960 года мать Ина почти все продукты покупала на Житнем базаре, а не в магазине госторговли. Почему это прекратилось? По инициативе Н. С. Хрущёва были уничтожены пригородные хозяйства в Киеве, Москве и в других городах СССР. На месте маленьких пригородных домиков, вокруг которых всё росло и цвело, кудахтоло, хрюкало, мычало и щебетало, выросли кварталы многоквартирных домов, куда и переселились бывшие мелкие производители мяса и молока, которые переселившись уже сами стали потребителями.

Ин ходил с матерью на базар, он помогал ей носить сумки, но держался несколько в стороне: почему-то ему было стыдно за неё, когда она торговалась, особенно, если разница в цене продавца и той, которую она предлагала, была с его точки зрения ничтожной. Здесь сказывалось его полное непонимание сути рыночной торговли, органическое неприятие его натурой этого вида деятельности. Да и окружающая среда подтверждала, что перекупщиц (торговок, которые продают не свою продукцию) на базаре не уважают.

Пока мать торговалась, Интер развлекался, наблюдая поистине комические сценки. На одном рундуке крупными буквами было написано «спекуляция-злейший пережиток капитализма», а за углом рундука тётка спекулировала женскими кофточками. Увидев это, Интер рассмеялся, тётка-спекулянтка посмотрела на него вопросительно, он, продолжая смеяться, показал ей на надпись на рундуке. «Тю! Дурный», – сказала она громко, показывая на него рукой своим подругам. В другой раз он увидел на одном прилавке, на расстоянии шага друг от друга, мужика в старом картузе с околышем и козырьком и толстую бабу, лицо которой «репой вниз» было повязано платочком с бантиком завязки, торчащим сверху на рыжеватых волосах. У мужика стояла пятилитровая бутыль с темной жидкостью и на бутыли была приклеена бумажка с надписью «барсучий жир». У бабы стояла банка с надписью «барсуковый жир». Ин спросил у мужика: «Для чего этот жир?». Мужик внимательно посмотрел на него, потом посмотрел вдаль, как бы соображая, стоит ли отвечать на этот вопрос, затем решил снизойти и важно проговорил: «од буркулёзу».