– Что за шум. Будто у доков скрежещет. Кому не спится в такой час? – сетовала Умила, натирая зубы золой, которую для нее предварительно просеяли, отчистив от крупных кусочков угля.

– Совам…– предположила служанка. Казалось, что звук действительно происходит из мастерских. Однако то были ночные птицы.

– Это и так ясно! Затвори ставни! – в это время Умила обычно находилась в своей кровати. Но сегодня припозднилась.

– Госпожа, тут прибыл советник. По срочному делу, – доложила служанка, заглянувшая в дверь.

– О, гармы Хельхейма, как вовремя, – буркнула Умила, выплевывая черную жижу. Прополоскав посвежевшие зубы, она нетерпеливо взмахнула дланью, – пусть войдет…

Послышались негромкие шаги, будто проникнутые осторожностью. Так крадутся дикие коты.

– Княгиня, – поклонился советник в знак приветствия.

– Что такое, Арви? Не мог ждать до утра? – Умила даже не смотрела на своего помощника. Привезенная из далеких земель смесь растопленного жира с золой морских растений и соком мыльнянки понравилась княгине и она с удовольствием придавалась ритуалу вечернего умывания. Персты Умилы скользили по влажной коже, оставляя после себя крохотные пузырьки. – Мира, не зевай, струи! – Умила нетерпеливо тряхнула ладошками, куда служанка сразу налила из кувшинчика согретой воды с лепестками ромашки.

– Княгиня…Есть некоторые известия…– Арви выглядел встревоженным. Он протянул ей письмо, на котором виднелась королевская печать.

– От короля…– Умила вытерла руки о белоснежное полотно и бросила его на плечо служанки. – Пошла прочь…– отпустив девушку, Умила потянулась к деревянной коробочке, из которой лился легкий медовый аромат. – Что в послании? Харальд казнен, надеюсь?..Я ведь уже написала Гостомыслу о том, что на его дочери женится Нег…

– Харальд умер в темнице, – подтвердил Арви.

– Хвала богам, – Умила с облегчением выдохнула. – Признаться, я уж опасалась, что этого никогда не произойдет…Отчего-то этот змий виделся мне почти бессмертным…Будто заговоренным, – зачерпнув из коробочки мягкий пчелиный воск с некоторыми тайными добавками, Умила принялась наносить его на кожу. – Так всегда…Противник кажется непобедимым, когда только он один отделяет нас от заветной цели…Нег уже вернулся? Где он? Почему не зашел?

– Он не вернулся…– зеленые глаза Арви будто пытались сказать что-то, о чем молчал его язык. Но Умила пока ни разу не взглянула на советника, будучи занятой вечерним уходом.

– Разве это не он принес письмо? Я думала, что…– Умила сама не знала, почему связала письмо и Рёрика между собой. – А впрочем, неважно…Где Нег?

– Он…– Арви не решался передать Умиле содержание письма.

– Скорее! Меня сейчас обездвижит тут! – гаркнула Умила, наконец переключив внимание на своего советника. Когда речь шла о ее детях, она теряла хладнокровие.

– Он погиб вместе с Харальдом…Так написано в послании.

Умила смотрела на худощавое лицо советника, его кошачьи глаза, чуть крючковатый нос. Она не могла допустить даже в мыслях хоть на миг, что не увидит никогда своего первенца. Ей отчего-то показалось, что если она промолчит, то эта страшная новость не оправдается. Арви обязательно добавит что-то еще, несколько слов, которые объяснят сие пугающее недоразумение. Разумеется, всякое бывает, и мог кто-то сказать такое, что ее сына больше нет. Но это все неправда. Он всегда возвращается к ней потому, что она молится о нем богам. Вот и теперь…На самом деле он жив и здоров, и, может, даже уже дома.

– Рёрик не вернется, – вынужден был пояснить Арви. – Теперь Синеус управляет городом. С согласия и благословления короля…

Занятый думами, Гостомысл расхаживал по просторной избе, где обычно велись приемы. Обуреваемый бессильной яростью, он рассуждал о делах княжества со своим сподвижником Бойко, который считался его правой рукой и помощником. Вместе они прошли многие битвы и всякие прочие неприятности.

– Бедам несть конца! Токмо утрясешь одно, как сразу вылезет что-то другое, – пенял Гостомысл. – Кончина нашего соседа Годслава дала было надежду на самовольное разрешение вопроса с намеченной женитьбой его сына и одной из моих дочерей. Все бы заглохло само собой за давностью лет! Но, очевидно, эта кухарка прочно вцепилась в роль правительницы, коли смеет писать письма, скреплять их печатью и слать гонцов к нам! Столько времени прошло, Годслава давно нет, и вдруг на тебе! Уговор, видите ли! – бушевал князь, потрясая посланием.

– То, что нам неугодно, нас никто не принудит сделать. Особенно теперь, когда тень Годслава не грозит нам из-за холма, – уложив ногу на ногу, констатировал Бойко, отрезая дольку сочного яблока. – К чему нам сваты из рушащегося Дорестадта? У самих дела мало лучше. К тому же надежды наследство Годслава давно нет…Земли Рарожья утрачены для его сыновей навеки…Об этом кричит каждая галка с ветки.

– Однако сколько наглости в этих простолюдинах! – продолжал возмущаться Гостомысл. – Любопытно, а эта Умила, о которой все так наслышаны, и вправду, своего не упустит! Можно было бы решить, что все толки – лишь грязные злоречия: Ингрид, Годслав, Умила…Эта давняя история интересна и по сей день…

– Кажется, доля истины присутствует в легендах, – отозвался Бойко, обожавший всякие пересуды. – Наверняка эта она приложила руку к кончине законной жены Годслава…

– Как говорят, та была истиной княжной, потомком славного рода Мкъелдунгов…– мечтательно произнес Гостомысл, обожающий родовые истории, приукрашенные лирическими оттенками и не существующими идеалами.

– И именно поэтому ей не было присуще с боязнью вглядываться в грядущий день, бороться так люто за место возле князя, – разглагольствовал Бойко, сведущий в житейских делах. – То ли дело Умила. У нее с самого начала ничего этого не было! И сия необходимость придавала ее рукам уверенности, а губам очарования!

– И, надо отдать ей должное…Самое важное, чем обладала эта кочерыжка есмь ее находчивость, которую у нее никто так и не смог отнять, – согласился Гостомысл, сдвинув дуги бровей. – По слухам, она ведь не была красавицей…

– Но и не уродина, конечно, – подчеркнул Бойко, отправляя в рот сладковатую дольку яблока.

– Однако ведь и не красавица! – не унимался Гостомысл. В этот момент усы Бойко дрогнули, и из-за них послышался хруст пережевываемого плода. Князь на миг задумался, обозревая лицо сподвижника. В возбуждении пройдясь туда-сюда по горенке, в итоге плюхнулся в оббитое медвежьей шкурой кресло, которое жалобно затрещало под его тяжестью. – Размышляя об их семействе, становится ясно, что ни одной из моих дочерей такого спутника, как сын непредсказуемой и коварной горбуньи, не нужно! Должно быть, он такой же бесстыжий, как и его мамаша. О свирепом Годславе я и вовсе молчу…

– Кстати…Путешественники докладывают, что она не горбунья вовсе. И не кочерыжка! Ее роскошным одеждам позавидуют королевы. А ее зубы удивительно белы и ровны для ее возраста. И голос моложав. Если не видеть ее, но слышать только ее голос, можно решить, что она еще нестарая женщина.

– Как бы там ни было, нам нужен послушный зять, который не причинит излишних беспокойств и не станет претендовать на престол Новгорода! – оборвал Гостомысл, который не допускал, что в жене врага может иметься хоть что-то, заслуживающее похвалы. – А заберет мою дочь в своей город, который впоследствии станет нашим каким-нибудь образом…Допустим, через внуков…Я не собираюсь отрезать ему полкняжества, словно от пирога с зайчатиной! Не для того наши предки сложили свои жизни на полях брани, чтобы мы теперь разбазаривали земли славянские!

– Да и вообще, обещали сначала старшего сына, а потом он куда-то делся! – роптал Бойко, словно выдавал замуж свою собственную дочь. Весть о том, что Харальд сгинул в казематах императора кое-как, но все-таки докатилась до Новгорода. – И сколько у этого блудного Годслава было сыновей?!

– Чужое семейство – потемки, – развел руками князь, сплюнув в сторону. – Грозного Годслава давно нет. Но не нужно недооценивать его удивительной супруги, суровой реальностью поставленной в тяжелые обстоятельства. В открытую разрывать с ними договоренности не следует. Ибо эта склочница перессорит нас со всеми соседями. Уверенность в этом не покидает нас ни на минуту…