– Она просилась полететь с нами, прикинь? – Рус перебирает билеты, читая надписи и сортируя их по датам. Я хмурюсь. Мне вообще не хочется о ней говорить, – Странная история. Я себя чувствую изнасилованным. Но и… мне стыдно. Я не понимаю, что чувствовать.

Рус мотает головой, как я в тот день, отгоняет мысли, но их выходит лишь взбаламутить.

– Мне это не нравится. Да и она мне не нравится. Слишком навязчивая. Я все помню. Ты прикинь, я вообще не была в сознании, мне кажется. Я не хочу чтобы она была рядом с нами.

– Прости. Это я виноват, – Рус замолкает, теребя билеты в руках и с громким выдохом выдает, – Но она так обижается, если я ей не отвечаю. И говорит, что сожалеет, что это произошло. А потом просит прийти пораньше на репетицию. Но я не хочу оставаться с ней наедине. Что-то я не понимаю.

Конечно, меня грызла ревность. Вот он, Демон-искуситель, который был в пути так долго. Я его ждала. Слишком долго ждала. Слишком долго готовилась. Он не придет, можно расслабиться. Бах! А вот и он. Теперь, когда я знаю его, ему не уйти. Ревность откусывает от меня кусочки, но я леплю их на прежнее место:

– Нет, ты не виноват. Я там была и у тебя не было шансов. Как и у меня. Не хочу ее видеть.

– Да, я знаю. Но, что поделать. Мне приходится пересекаться. И концерт никто не отменял. Мы будем жить все вместе три дня. Думаю, справимся.

Я понимала все – вложенное и не произнесенное. Русу не обязательно подбирать слова для своих чувств – мне все известно. Известно, что где-то в глубине он закапывал желание обладать другой женщиной. Он отгонял назойливые мысли, вложенные в его голову против воли. Во снах он видел ее, а просыпаясь придвигался ближе ко мне – безмолвно извиняясь. И я не винила его за суррогат чувств, насильственно засевший в сознании. Она поселилась и в моей голове.

Закрывая глаза, я видела злополучную задницу и размазанную по лицу помаду, красную струю желчи в мутном бокале и едкий смех. Превращение жены-единомышленника в параноидальную девицу. Тревога твердила: продуманная атака, берегись. Она была права.

– Я ведь как увидела Руса, сразу подумала, что было бы классно с ним переспать.

Вот такое признание. Делай с ним что хочешь. Мне нечего скрывать.

И тем самым она усыпила мою бдительность. Если это самое страшное: всего лишь мысль, всего лишь желание; если ты запросто это признаешь; если ты так наивна и проста – то чего мне бояться? Но паранойя не давала покоя. А заглушала я ее вином и неуклюжим юмором. Ну, как умею.

– Имя еще такое. Венера. Это же надо, назвать девочку как заболевание. Дурында ее маман.

– Ой, и правда. Смешно.

Смешно. Нам было смешно. Сидя на теплом, мохнатом ковре. Перебирая билеты. Лаская друг друга. Едва слышный шепот на ухо:

– За тебя умру.

– За тебя тоже. [6]

Фантом принес пару бутылок четверть часа назад. Шуршание одежды и наполняющиеся бокалы стали нашим способом общения на это недолгое время. Я вглядывалась в темноту столиков по левую руку от меня, разглядывала короткие неухоженные ногти компаньона и глушила вино. Кажется, даже в молчании я узнаю человека напротив все больше. Темный потертый свитер скрывает горло и руки. Темно-русые волосы прикрывают лицо до щек, и глаз практически не видно. Он из того типа мужчин, которые находятся на грани. Он не заботится о своем внешнем виде и явно не знает, что такое стрижка. В его гардеробе от силы три комплекта одежды – достаточно для смены сезонов. Он не стремится что-либо доказать всему миру. Ему насрать на нормы и условности. Ему достаточно бутылки на столе, книги в руке и возможности прожить еще один день без разочарования в себе и мире. Вот и весь секрет.

– Кажется, я поняла. Существует момент, когда сознание теряет контроль. Или, вернее, ты теряешь контроль над сознанием. И происходит то, что происходит. Что давно должно было произойти. Действительность. Она начинается резко. Без предупреждения. Было ДО. Вот оно яркое, воздушное, без боли, без страдания и даже без чувства пустоты. Легкомысленное. А потом хоп. И ты в ПОСЛЕ. Оно твердое, мучительное. А еще оно жутко воняет. Для кого-то неизбежностью, а для кого-то розами. Для меня, как оказалось, это один и тот же запах. Бороться невозможно, система перегрелась. Все. Обратно пути нет. Не думаю, что это ДО и ПОСЛЕ – детство и взрослость. Не. Слишком просто. И растянуто во времени. Не думаю, что это ДО и ПОСЛЕ в принципе подчиняется физике. Может даже кому-то везет прожить в ДО до старости. А чье-то ДО кончается, когда он из мамки вылазит. Не связано это с возрастом. Да и в принципе с материальным миром. Это состояние ума. Точно. У тебя или хватает сил контролировать его, или нет. Реакция на пиздец или в плюс, или в минус. Если в плюс – ты счастлив и туп. Блаженный. Если в минус – несчастен, но и не факт, что умен. А жалкий при любом раскладе. У тебя так?

Молча пить скучно. На столе стоят три бутылки. Две полные до краев, во второй осталась лишь треть. Мы уже успели выпить по два бокала, но так и не обменялись приветствием. В таких местах все социальные условности отпадают как облупившаяся краска. Лишнее, шелуха. Вино располагает к беседе, к раздумьям и открытиям. Фантом сидит напротив и закатывает рукава, демонстрируя готовность к беседе. Я вижу выцветшие татуировки – в тон свитеру. Темные, посиневшие от времени. Цифры, рисунки. Мальчик, играющий на барабанах. Волны и свитки. Засечки на пальцах и бык с двумя парами рогов.

Лица молчаливого собеседника практически не видно, да и разглядеть я его не хочу. К чему, если я здесь ненадолго. Вот только посплю и двинусь дальше. Но пока не хочу – ни спать, ни двигаться.

Прервать молчание потоком пьяных рассуждений – не самая лучшая идея для начала знакомства. Они копились уже давно. Просились наружу. Для них нет подходящего места и времени. И даже слова подбираются туго, с треском и скрипучими вздохами. Эфемерные материи и усталость сливаются в одном сознании, выплевывая в воздух сотую часть того, что думается.

– Ага. И тебе привет, подруга.

Стеклянно трезвый голос фантома пересек стол и порезал мне ухо резким произношением. Украинский акцент выдавал в нем земляка и намекал на принадлежность к прозаичному и бренному миру. Никакой он не фантом.

– А ты сейчас где? В ДО или в ПОСЛЕ?

Одного общего акцента мало. Мы здесь одни. Все же вечер обещает быть длинным, возможно даже этот вечер растянется на несколько вечеров. Честно говоря, я не исключаю такой возможности. Больше спешить некуда, а отсутствие связи с внешним миром в виде мобильника исключает возможность того, что меня потревожат онлайн и, тем более, офлайн.

Скучать желания нет, а значит, мы должны подружиться, чувак. Если не хотим сдохнуть от скуки и уныния. Без уныния в такие места не попадают. Значит, есть, как минимум две вещи, что нас объединяют. Уныние и акцент. Скуки здесь не место. Насколько ты отчаялся, Фантом?

– Ха. Спрашиваешь, где я? Думаю, там, где мы сейчас, не окажется никого, кто в ДО. По доброй воле во всяком случае. Если я правильно понял твою философию, ха. Я про местечко. Понимаешь? Оглянись! Мы посреди ничего. Дальше только поля с подсолнухами и бахчой. Ты о бессмысленности ведешь? Да? Ну, тогда я в твоих рядах, подруга. Все напрасно. Прими это и блаженствуй, – он хлебнул вина и без суеты продолжил, – Не-не. Я знаю, это страшно. Хочется, чтобы были правы все эти убогие с их изобилием, Раем и Космосом. Не изобилие и Космос, знаешь, а зияющая дыра. А еще. То, что я это все говорю – это полная херня. И даже то, что я думаю об этом – это тоже херня. И даже то, что я осознаю то, что то, что я думаю – херня – это тоже она самая. Херня.

Фантом медленно жевал каждое слово, вглядывался мне в лицо, ловя малейший намек на непонимание и, когда уверился в моем полном усвоении сказанного, с облегчением откинулся назад – на темно-зеленую потертую спинку. Его татуировки могли оказаться загадочными письменами, как у того, на баре, или в них могло быть зашифровано познание, а за обшарпанным фасадом мог скрываться Мессия. Но нет. Теперь Фантом перестал казаться чем-то потусторонним. Его речи приземленные и совсем не поэтичные. Обычные руки обычного мужчины. Обычные речи обычного человека. Немного отчаявшегося, но это не страшно. Не старого и не молодого. Думаю, ему тридцать девять. Самый печальный возраст. И седая мудрость еще далеко впереди, и бесконечная молодость уже лишилась вечности. Он сидел в тени, опустив взгляд на свои тощие колени.