Во время редактирования этой книги произошло то, чего происходить не должно. Это был февраль 2022 в России. Моя книга, как и жизнь, тесно связаны с нашими соседями. Герои находятся на границе двух стран, двух миров, они говорят с украинским акцентом (которым обладаю и я), у одного из них – прозвище, связанное с братским народом.

Конечно, в эти дни возник вопрос: стоит ли изменить книгу, переименовать героя или перенести место действий. Но, как быстро пришла эта мысль, так она быстро и ушла. Все должно остаться как есть. В моем сознании, как и в сознании многих соотечественников, наши страны неразрывно связаны. А семейные отношения бывают разные: от любви и жизни под одной крышей до ненависти, кровной вражды и нежелания находить способы коммуникации.

Как и у многих молодых людей России двадцатых годов двадцать первого века, у меня есть свое мнение, но теперь оно под запретом. Возможно, в истории это время нарекут смутой, а возможно и началом чего-то светлого, что должно было родиться, к великому сожалению, из пепла.

Надеюсь, ваше личное отношение к этой трагедии не затронет впечатления от книги, но знайте: она посвящена миру.

Какой звук ваш любимый? Наверняка у вас есть тот самый звук, от которого вы приходите в восторг. Шелест свежих листьев по весне? Скрип двери, которая ведет в дом вашего детства? Шепот осеннего ветра в неплотно прикрытом окне? Скрежет ручки по бумаге? А может радостные крики ваших детей?

У каждого есть свой любимый звук. Мой – плеск красного вина о стенки бокала. Это не то, в чем должна признаваться леди, верно? А я тебе так скажу. Мне плевать. Я не леди. И я искренне рада с тобой познакомиться.

Вина в бокале остается все меньше, а на его место льется чувство вины и отчаяния. Глоток-глоток. Я сижу в темном углу на мягком диване из потертого темно-зеленого бархата. Передо мной обшарпанный стол с выцарапанными надписями. Всего за несколько часов жизнь разделилась на до и после. Разрывное отчаяние назойливо всплывает в сознании.

Выбор столика был обусловлен желанием быть незамеченной. Можно сказать невидимкой. В принципе, как всегда. Принесите мне вина, включите музыку погромче и свалите. На столе уже стоит первая пустая бутылка, которая не дороже томика бульварного чтива из киоска. Перед глазами все еще проносятся ладони от первого лица, крики «Не надо!» и последующий побег. Вина здесь должно быть больше. Гораздо больше.

Если появилось намерение, то и действие должно быть незамедлительным. Короткий путь от мысли к реальному действию.

Надо встать, подойти к барной стойке и попросить у моего нового друга еще одну бутылку вина. Одну! Он выглядит уверенным. Думает, я неудачница? Или алкоголичка? Или все сразу. Думаю, не думает. Его лицо спокойно, умиротворяюще. Я это заметила сразу, как попала в бар посреди нигде. Надо взять бутылку вина. Кагор. Да, сейчас он действительно в тему. Не из-за Него, а из-за двенадцати оборотов. Они реальнее, чем Он. Двенадцать – идеальная цифра для градуса. Ниже – не эффективно, выше – не женственно.

Я выставляю левую ногу вперед, стараясь быть чуточку соблазнительной. Все ведь так делают. Пытаются быть лучше, чем есть – для самого себя. Мне сейчас этого так не хватает, доказательства, что я не та, которой суждено продолжить дело, глубоко уходящее в века – посвятить бытие страданиям. Но нет, счастье было дано на время. Для того, чтобы распробовать его на вкус, смаковать и обсасывать, почувствовать текстуру, тепло от глотка и сладкий запах, а потом отобрать и отдать более достойным. Тем, у кого в ДНК есть ген счастья. Тем, кто откинет голову назад и впитает в себя все блаженство быть. Тем, кто улыбается и дает понять – это не для всех.

Нога вылетает из-под стола чуть менее изящно, чем я ожидала. Шаг, второй, третий, десятый.

– Дашь вина, друг? Вот этого.

Я стараюсь звучать трезво, хотя и понимаю, что это невозможно. Палец с обшарпанным ногтем кофейного цвета тыкает по выцветшему меню, указывая на строчку «Монастырский кагор».

Идем на повышение.

Парниша кинул взгляд на мои медные волосы, сбившиеся в колтуны, достал штопор, быстро, одним движением открыл бутылку и подал нектар:

– На здоровье, – и сунул аппарат для считывания карты. Пик. Еще один приятный звук, который гласит о том, что деньги пока есть, а значит это не последняя бутылка.

Спасибо тебе, дешевый бар посреди нигде. Спасибо тебе, парниша за барной стойкой. Спасибо, прошлый день за умерщвление перспектив и желания жить.

Я поковыляла к своему столику, раскачивая открытой бутылкой в правой руке и, стараясь чувствовать себя достойно. Хотя, нет, хотя бы выглядеть. Чувствовать достоинство – непозволительная, невозможная роскошь для меня сегодня. Пустой бар, в который редко заходит кто-то, работающий в профессиях современнее древнейшей. Да и они вряд ли забредают так далеко. Внутри теплого мрака помещения прячется восемь деревянных столиков и шестнадцать темно-зеленых диванов. Спинка одного дивана касается другого, затем идет стол, еще один диван лицом к нему и снова спинка дивана. И так четыре раза у восточной стены и четыре у западной. Всего бар мог бы вместить человек пятьдесят, а то и больше, но сегодня в нем только двое – я и парниша бармен. Стандартный такой. Стоит, бокалы протирает.

Я роняю свое тело на диван, спиной к темноте и лицом к тусклому свету над барной стойкой. Тупо уставилась на пустой диван напротив. В глазах еще стоят слезы. Коварство, предательство, отчаяние, разочарование, мучение. Невозможно чувствовать столько всего одновременно? Как бы не так.

Передо мной новая бутылка, пузатый стеклянный бокал со следами от пальцев и остатками предыдущего вина. А еще кусочек пиццы с ананасами. Я купила ее в первый же момент, залетев в бар с благодарностью, что не придется спать на обочине. Интересно, за любовь к пицце с ананасами горят в аду? А давай так, если парниша за стойкой улыбнется, то не горят, если сделается хмурым, то… ну что ж, печально. Пью вино и внимательно наблюдаю за лицом парниши. Думаю, его зовут Лев. Достойное имя для короткостриженного худощавого долговяза с миллионом татуировок. Он насвистывает в такт приглушенной музыке и натирает пузатые бокалы, такие же как и мой. Ну же, вспомни анекдот, давай. Его щетинистое лицо расплывается все больше с каждым глотком. И вот, он дышит на тонкое стекло, натирает его усердно и торжественно поднимает на просвет – проверить свою работу. Победная улыбка, да! Бокал протерт на отлично, а я не буду гореть в аду за пристрастие к пицце с ананасами.

Тогда в глазах все еще были слезы, в голове бардак, а на ногах грязь. Стоп. У меня до сих пор грязь на ногах. И в голове бардак. И глаза мокрые. Нет, так нельзя. Новая бутылка, слегка остывшие мысли и грязные ноги. Где здесь туалет?

Конечно, о том, чтобы спросить об этом парнишу с татуировками-письменами не может быть и речи. Справлюсь сама, ни к чему мне обращаться к нему лишний раз. Я окинула взглядом помещение и нашла горящую букву Ж в левом углу, прямо возле барной стойки. Под ней красовался портрет другого парниши. Кажется, он мне знаком. Старая шляпа сдвинута набок черной головы с белыми зубами, толстая гитара и костюм тройка. Ох, и черт. Неужели владелец этого бара знает, кто это? Похвально, если так. Мы подружились бы.

Маршрут построен и ноги уверенно двинулись в сторону уборной, но голова все же шла впереди. Позади тащился рюкзак-улитка, скрывавший большую часть оставшейся жизни, которую я успела прихватить еще на юге. На том юге, который южнее. Я закрыла за собой дверь и без капли стеснения начала вываливать на пожелтевшую раковину все, что было в громадине: зубная щетка, дезодорант, десяток трусов, немного косметики, пончо, рабочие тетради, розовый фломастер, конфеты от укачивания и, о чудо, чистая майка.