– Ну, если и была мальчиком, когда садилась в седло, то сейчас на него уже не похожа. Но ты держалась молодцом. Я рад. Слезешь без помощи?

– Конечно. – Исиан перекинула ноги на одну сторону, оттолкнулась и скользнула вниз… вниз…

Ноги ее подогнулись от удара, и она упала на спину, стукнувшись головой о гравий. Берегись! Моа капризно заверещал и задрал подкованную ногу, словно собираясь лягнуться. Она отползла, вскочила и отбежала на безопасное расстояние, стряхивая с себя пыль. Ее непривычно шатало. Земля казалась теперь слишком близкой, словно ее ноги укоротились, а большая часть тела чувствовала себя так, словно ее высекли розгами. Д’вард уже спешился и поспешил помочь Дошу. Она поймала на себе тяжелый, неприветливый взгляд старика настоятеля и решила, что он не одобрит присутствия женщины в своем монастыре. Лучше ей пока оставаться мальчиком.

Они вступили в храм вчетвером, ибо Дош с трудом держался на ногах, не говоря уже о том, чтобы куда-то идти. Он отдал настоятелю распоряжения приглядеть за «его людьми», потом приказал Прогъюргу Улану спешиться и помочь ему идти. Дош проковылял внутрь, закинув одну руку на плечо таргианца, другую – на плечо Д’варда. Исиан вошла следом.

Ведь никто не говорил, что ей нельзя.

За свою жизнь ей не удалось повидать много храмов. Этот был маленький и темный, самая обыкновенная голая каменная коробка, холодная и пропахшая пылью. От него даже дух захватывало. Нет, он даже хуже храма Эт’ль в Лемоде. Когда улан поднял лампу повыше, из темноты возникло изваяние бога. Как воплощение Юноши, Прилис был изображен нагим, но на опасном месте он держал свиток знаний. Прогъюрг и Д’вард опустили Доша на колени.

– Умница, – пробормотал Дош. – Оставь свет здесь.

– Слушаюсь, господин! – Кавалерист вышел. Это был симпатичный паренек, ненамного старше ее самой, решила Исиан. Не такой симпатичный, как Д’вард, конечно. Хлопнула дверь.

Она опустилась на колени и удивилась, увидев, что Д’вард остался стоять. Он сложил руки на груди и, казалось, дрожал. В храме было прохладно, но не настолько же.

– Святой Прилис! – объявил Дош. – Я сделал все, как ты велел.

Тишина.

Огонь в лампаде плясал. На блестящей мраморной поверхности статуи играли блики, но ничего больше не происходило.

– Я Освободитель, – произнес Д’вард. – Ты звал меня?

Снова тишина.

– Может, он спит? – предположил Д’вард.

– Боги не спят! – возмутилась Исиан.

– Еще как спят!

– Обидно! – продолжал Д’вард, но она видела, что он не столько расстроен, сколько зол. – У меня армия, за которой надо приглядывать, и война, с которой надо что-то делать. Нам надо вернуться до рассвета. Как бы ты будил бога, Дош?

– Укусить его за ухо?

– Зубы поломаю. Лучше мыслей нет? Что за этой дверью?

– Маленькая комната со столом. Ничего больше. Из нее нет другого выхода.

– Прилис! – крикнул Д’вард. – Мы пришли!

Опять тишина.

– Что, если ты попробуешь свой ритуал?.. Нет, пожалуй, не надо.

– Ни за что! – Дош застонал и сел. – Похоже, нам придется ждать до утра.

– Черта с два я… Ага! – Д’вард подошел к угловой дверце. Он открыл ее, вошел. Закрыл за собой… и снова наступила тишина.

Прошло около минуты.

– Пойди, посмотри, как он там, Л’ска.

– Меня зовут по-другому! Только Д’вард называет меня так!

– Тогда, госпожа Исиан, не сходите ли вы и не посмотрите – пожалуйста?

Она поднялась и подошла к таинственной двери в углу. За дверью было темно. Она вернулась к Дошу и взяла лампаду. На стенах заплясали тени. Как Дош и говорил, там была маленькая комнатка со столом, заваленным книгами. Больше там не было никого и ничего – ни другой двери, ни окна, ни Д’варда.

Исиан и Дош ждали. Через полчаса или чуть больше она поняла, что глаза ее слипаются, а он и вовсе уснул или потерял сознание – по крайней мере, когда она попыталась разбудить его, он только застонал. Поэтому она вышла и попросила настоятеля послать монахов, чтобы те вынесли Доша – ему нужны постель и уход, объяснила она. Она сказала Ксаргику Капитану, что он и его люди могут спешиться; она очень вежливо спросила настоятеля, не найдется ли ей чего-нибудь поесть и места для сна. Она решила, что до утра ничего больше не произойдет.

Смедли спустился к завтраку поздно. Голова слегка гудела, во рту стоял неприятный кислый привкус, и, бреясь, он дважды порезался. Что еще хуже, белье, которое он выстирал перед сном, не высохло за ночь. Слуги он нанять не сможет по меньшей мере до конца войны. Из более неотложных потребностей оставались пристойная одежда и несколько бычков.

За огромным викторианским обеденным столом могла разместиться по меньшей мере дюжина человек. Экзетер сидел за ним в одиночестве, листая толстую книгу, уложенную среди грязных тарелок. Он нехотя оторвался от нее.

– Доброе утро, – буркнул Смедли.

– Доброе утро! Прекрасное утро! Еще более приятное в твоем присутствии, разумеется.

– Дарю его тебе. Осталось что-нибудь в чайнике?

Ухмыляясь, Экзетер снял чехол и подвинул к себе чайник. Заглянув в него, он скривился:

– Там еще много, но мне кажется, кто-то полоскал в нем обувь.

– То, что нужно! – сказал Смедли и сел.

Экзетер налил чай.

– Дамы отправились в магазин, а заодно и поговорить с эрудитом Натаниэлом Глоссопом. Там есть еще пара остывших яиц и немного окаменелого бекона. Я разогрею тебе – тут, похоже, ввели законы, запрещающие не использовать пищевые отходы…

– Мне хватит чаю, спасибо.

Слава Богу, некоторое время Экзетер молчал. Он закрыл свою книгу и унес ее. Правда, когда он вернулся, он все еще был возмутительно радостный.

– Искал что-нибудь про Прилиса. Не про того, с которым встречался.

Смедли оторвался от созерцания груды пережаренных тостов.

– Прилиса?

– Того самого, что изобрел деревянного коня. Правда, он не взял патент, и Одиссей украл у него идею. Но этот говорил по-гречески куда лучше того, с которым я встречался. Ты уверен, что не хочешь яичницы с беконом?

– Совершенно уверен.

– Нам обоим надо погладить рубашки. Я бы погладил, только не знаю, как.

– Я тоже, – соврал Смедли. – Расскажи лучше про Олимп, – предложил он, чтобы избежать дальнейшей пустой болтовни.

Экзетер закинул ногу на ногу и обхватил колено руками. С минуту он молча смотрел на Смедли своими невозможно синими глазами.

– Я уже говорил, старина. Это очень похоже на станцию где-нибудь в колониях, форпост цивилизации в буше. Тайки и энтайки живут в уютных домах, туземцы им прислуживают. Вроде Кении, Индии или всех прочих подобных мест. Основное отличие заключается в том, что туземцы такие же белые, как мы сами. В основном рыжие. Тайки довольно разнообразны, но большинство их родом из Англии. Их завербовали здесь. Есть и из других мест. Двое так вовсе из других миров. Некоторые живут в Соседстве с незапамятных времен, но сама Служба появилась сравнительно недавно. Отец был одним из ее основателей.

– Но чем они занимаются?

– Спорят. Строят планы. Ссорятся. Выезжают на миссионерскую работу. – Экзетер продолжал смотреть на Смедли так, словно наблюдал, как напрягаются его мозговые клетки. Его собственное лицо оставалось непроницаемым, как у Сфинкса. – Одна группа продолжает работать над Истинным Учением. Другие заняты разведывательной деятельностью, отслеживая, что происходит – как в политике, так и в теологии. Их интересует все, что может подорвать позиции Пентатеона.

Этот спокойный взгляд начал понемногу раздражать Смедли.

– Судя по твоему тону, ты не очень-то одобряешь это.

– О, это замечательная идея. Достойное дело. Эти пришельцы – совершенные паразиты. Некоторые хоть что-то хорошее делают мимоходом – вроде Тиона с его празднествами. Зато большинство других… в общем, кошмар.