У деревни не было не только стены, но и четко очерченных границ. Первые несколько домов он миновал, никем не окликнутый. Слева от него группа женщин занималась молотьбой, справа молодые мужчины практиковались в метании копий. Ни те, ни другие не вызвали у него особого интереса – и не выказали особого интереса к нему, – хотя в своей суссианской рубахе он был здесь явным чужаком. Его волосы цветом не отличались от их, но он сомневался, чтобы у кого-нибудь здесь были такие же голубые глаза. Он решил пройти немного дальше, когда с середины деревни донеслись слабые крики.

Воины отвлеклись от своих копий. Женщины подняли головы.

Потом мужчины схватили копья и пустились бегом. Женщины тоже вскочили, подхватили маленьких детей и поспешили вдогонку.

Эдвард последовал их примеру. С трудом заставив свои израненные ноги двигаться быстрее, он бросился за ними. Скоро крики сделались громче; все больше людей бежало в ту сторону. Происходило что-то важное. Возможно, это и не имело к нему никакого отношения, но уж если все так туда спешили, ему не стоило держаться в стороне. Чужак, шляющийся среди опустевших домов, вызвал бы еще больше подозрений.

Он увидел дым. Горел один из домов; должно быть, в деревне вроде этой пожар не такое уж редкое событие. Дома стояли довольно далеко друг от друга – несомненно, исходя именно из этих соображений. Поскольку улиц как таковых здесь не было, народ бежал напрямик в сторону пожара. У горящего дома уже собралась толпа. Он посмотрел поверх голов – половина дома уже обрушилась, и алые огненные языки вздымались к небу. В окно виднелась внутренность дома – пышущая жаром, как печка. Даже на таком расстоянии он ощущал этот жар на своем лице.

Что-то тут было не так. Как бы плохо он ни понимал язык, в настрое толпы он ошибиться не мог. Толпе полагалось бы плакать и причитать. А она не делала ни того, ни другого. Все, что он слышал, – только крики радости и злости. Кто-то попал в беду, и десять к одному, что дом подожгли сознательно.

Почти сразу же он определил источник волнения толпы – людей, вызвавших эти беспорядки. Судя по зеленым балахонам, бритым головам и лицам, это были жрецы. Они поощряли толпу, распаляя ее еще больше.

По коже пробежали мурашки. Чужаку не стоит лезть в грязные дела вроде этого. Толпа ненадежна. Более того, зеленый цвет означал служителей Карзона, Мужа, одного из Пяти. В массовом восприятии Зэц был одним из воплощений Мужа, но на деле вассал сделался сильнее своего господина. Зэц принадлежал к Палате, следовательно, и Карзон тоже. То, что сейчас происходит, вполне могло касаться и Эдварда, и чем скорее он улизнет отсюда, тем лучше.

Он отступил на шаг и тут же застыл: толпа испустила глухой звериный рык. Вперед выступили четверо, тащившие распростертое тело. Жрецы выкрикнули что-то. Толпа снова взревела.

Четверка подбежала к пылающему дому – двое держали жертву под локти, двое – за ноги. Они раскачали его и швырнули в дверь, потом поспешно отбежали, спасаясь от жара. Человек отчаянно вскрикнул. Эдварду показалось, что он увидел, как тот, уже объятый пламенем, сумел-таки встать на ноги и тут же рухнул обратно. До них донесся еще один вопль, а потом не было слышно уже ничего, кроме рева пламени и безумного рычания толпы.

– Карзон! – визжали в толпе. – Кробидиркин Карзон! Карзон Кробидиркин!

Жрецы дали знак, и четверка палачей снова выступила вперед. На этот раз они несли женщину.

Эдвард начал протискиваться через толпу. Он – пришелец, он обладает харизмой, возможно, ему удастся хоть что-то сделать. Он опоздал. Борясь с дурнотой, он отвернулся, но ничего не могло заглушить довольный рев толпы и долгий, отчаянный предсмертный вопль женщины.

Рядом с ним стоял пожилой мужчина. Его начинающая седеть борода доходила ему до пояса, но даже так она не закрывала старые ритуальные шрамы на впалой груди. Морщинистое лицо покрывала замысловатая раскраска – преобладал белый цвет, а на нем небольшие мазки всех священных цветов. Он ухмылялся, потирая руки о свою кожаную юбку.

– Что они сделали? – спросил Эдвард по-джоалийски. – В чем их преступление?

Затуманенный взгляд подозрительно уперся в чужака. Бородач оскалился и изрек длинную тираду.

Из его объяснений Эдвард понял очень мало, но одно имя услышал ясно: Калмак. Вновь усилившийся рев толпы заставил его оглянуться. Он успел увидеть мальчика-подростка, кувыркнувшегося в воздухе, летящего вслед за родителями в пекло.

Значит, жрецы Карзона позаботились о Калмаке. Этим они оборвали последнюю нить, которая могла бы привести Эдварда к Службе. Без помощи Службы ему никогда не вернуться на Землю.

Конец! Спасения нет!

Он оказался запертым в Соседстве, не имея ни малейшей возможности бежать.

В отчаянии смотрел он, как его последняя надежда исчезает в огне.

Что это за шум такой раздражающий? Он лежит в кровати. Колокола? Пожарная тревога! Он больше не в Соседстве. Глаза слипаются ото сна, голова как котел. Он снова на Земле, в Англии. Ему снились события трехлетней давности. Это Смедли поднял тревогу, чтобы помочь ему бежать из Стаффлз…

И снова Джулиан Смедли избавился от таблетки снотворного. Снова ему пришлось барахтаться, натягивая на ноги зашнурованные ботинки. На этот раз он накинул поверх штатской одежды свою шинель – найдите-ка хоть одного старого солдата, забывшего свою шинель. Он с вечера запомнил, куда Реттрей положил свою форму. Реттрей был примерно одного роста с Экзетером, хотя заметно плечистее. Со свертком краденой одежды под мышкой Смедли выскользнул в полутемный коридор.

Рычаг пожарной сигнализации находился сразу за дверью в ванную – очень кстати, поскольку реакция на его замысел последует почти мгновенно, а ему не хотелось быть пойманным на месте преступления. Он с минуту подождал, стоя с бешено колотящимся сердцем и в тысячный раз прикидывая, все ли он предусмотрел в своем плане. А вдруг вообще ничего не произойдет?

«В атаку!» – подумал он и рванул рычаг. В спящем здании сигнал загрохотал громче, чем артподготовка перед генеральным наступлением. Он повернул дверную ручку не в ту сторону и запаниковал, потом дверь подалась, и он чуть не упал в ванную – вот идиот, надо было сначала открыть дверь, а потом уже поднимать тревогу, – досчитал до десяти и выскочил обратно. В коридор уже выбегали люди, ночными мотыльками метались сестры, ярко горели огни.

Он ожидал, что окажется на лестнице первым, но перед ним уже спускались, пошатываясь спросонья, несколько человек. Возможно, они чертыхались, но грохот колоколов заглушал все остальные звуки. Все новые люди вываливались в холодную ночь – кто на костылях, кто на своих двоих: эти помогали нести лежачих. Подобно ему, многие догадались накинуть шинели. Потом он оказался на лужайке перед домом.

Черт, его первая ошибка! Он ожидал, что на улице будет темно, но из всех окон струился свет – вот вам и светомаскировка! На небе – ни облачка, и почти полная луна освещала парк, превращая его в серебряную литографию. Его спутники остановились перевести дух и сердито переговаривались. Он, напротив, прибавил хода, спеша обогнуть западное крыло, большую оранжерею, мимо кладовок, через розарий, через низенькую калитку во двор…

Вторая ошибка! Во дворе уже было полно народа, и все новые люди выбегали из дверей кухни. Надо было предвидеть это! И свет не позволит им перебраться через стену незамеченными. Ох… цыц! Спокойно! Еще ничего не потеряно. Все, что ему необходимо, – это трезвая голова.

Кто-то из чересчур рьяных офицеров начал кричать, приказывая всем убраться со двора в парк. Здесь было слишком близко к дому.

Отлично! Смедли попятился и прижался к стене у калитки, вглядываясь в мелькающие перед ним лица – бледные пятна, не более, но он представлял себе сердитые небритые физиономии, всклокоченные волосы. Замерзшие, дрожащие люди в пижамах. Если они узнают, кто нарушил их сон, они его просто линчуют. А внутри – лежачие, калеки, психи…