Двое друзей встретились в суетливом центре, на тротуаре, у известной кофейни, там, где деревья зеленью закрывали солнце, растягивая длинные, раскидистые ветви и насыщая воздух студеным кислородом.

– Коди, привет, – Костик Жожоба, прохлаждавшийся под крылом широкой тени, добродушно приветствовал Вову. – Я тебя давно дожидаюсь, где ты шароебишься?

Друг Вовы – молодой человек с недлинными русыми волосами, светло-серыми лукавыми глазами, хамовато задранным подбородком, чуть угловат, изящно нелеп, безграничен взглядами, тусовок и клубов люб, идей и начинаний мот и транжира денег, которых у него почти никогда не бывало.

– Привет и тебе, Коди, я был непосильно занят затхлым, убогим одиночеством.

Вова крепко пожал руку Костика в ответ, улыбаясь по-дружески широко и искренне.

– Я взял тебе капучино, стильный напиток, это «Старбакс», хоть попробуешь. Туда бомжей не пускают.

Костик пожал плечами и протянул Вове левой рукой стаканчик с ароматным кофе, но папку с бумагами оставил под мышкой, встав вполоборота так, чтобы вероломный Вова не смог ее достать.

– Спасибо, но не заговаривай мне зубы лирическими отступлениями заблудшей молодости. Все путем?

Вова взял кофе торопливым движением и его отпил, не отводя горящих глаз от упругой папки бумаг.

– Пей свой кофе, остальное ветер, – Костик занизил голос, изображая «мудрого» Вову.

– Заебешь, уважаемый, – Вова драматично закатил глаза, цокнув.

– В этой папке, – Костик, унимая плавный тягучий слог, прижал бумаги к груди по-домашнекотовому и принялся гладить длинными пальцами, – до крайности интересная информация. До жути. Но сначала поговорим.

– Об чем?

Вова ерзал в нетерпении, в такие моменты чересчур остро ощущая, как запертое внутри часов время, намотанное на пружинистые механизмы, истошно трещит замедляющимися по чужой воле шестернями.

– О твоем уродском мировоззрении, – Костик принялся вдохновенно паразитировать нагромождением слов на расходящейся трещинами выдержке друга. – Оно такое же стремное, как запаска на японских машинах. Как проект бюджета нашей страны. Как культ отсутствия личности в социальном пространстве нынешнего века. Знаешь, что писал об этом Лев Толстый?

Вова междометийно возвыл к небесам и хватким, точечным движением вырвал папку из лап Костика. Отойдя на пару метров, он отгородился от друга спиной и принялся жадно листать, впиваясь остро наточенным карим взглядом в печатные последовательности букв, хранящих в себе секрет.

– Я надеюсь, здесь есть ТО, что мне нужно?

– Несомненно, – светился довольным лисьим прищуром и элегантной ухмылкой Костик, глубоко затянувшись электросигаретой.

– Так. Это что, реальная фамилия?

Вова поднял озадаченный взор на друга, обернувшись.

– Ну да, – Костик утвердительно кивнул с захлестом, важно одернув ворот поло мятного цвета. – Отдаленно напоминает одного известного автопроизводителя. Но это точно. Я проверял. Она главная. Или он. Это они мутили в то время эти конторы-однодневки по черному риелту. А потом растворялись в небытии. Я пробивал эту фамилию – во всевозможных базах данных ее нет, думаю, они залетные. Или какие-то сногсшибательные ёбургские нелегалы. Но за последние десять лет инфы о них вообще нет. Они либо все умело потерли, либо их приняли, либо они дали заднюю за бугор, либо, что вероятнее всего, криминальный элемент применил к ним кару возмездия свойственными им методами.

– Все равно продолжай искать, с такой-то фамилией где-то что-то всплывет, – Вова с увесистым хлопком, практически пощечиной, закрыл папку.

– По весне все всплывает, Коди, – Костик активно гримасничал, – а уже лето дымит кострами. Это тебе ничего не даст. Хата твоя просто стоит и демонстративно пустует который год. А ключа у тебя как не было, так и нет. И так уже сколько? Пятнадцать лет? Знаешь, одержимость – это всегда личный ад.

– Я не пойму, ты че, ягоды попиздики обожрался? – забавлялся Вова. – Как найду ключ, так и начнется долгая и счастливая жизнь. Каждому из нас. Я не спешу. Надо будет – подожду еще пятнадцать лет.

– Да ты че.

– Топор в очко. Привет! – Вова перевел взгляд за спину Костика и махнул приветственно папкой.

Алена, выпорхнувшая из кафе, легкая и как будто сотканная из лучей солнца, ответила тем же, подняв стаканчик с кофе, в этот раз не особо удивившись встрече с Вовой, ибо уже приелось, и поспешила к дорогой сердцу и ценой машине, вежливо пискнувшей, моргнувшей сигнализацией, и, точно верная собака, послушно оттопырившей уши-зеркала.

Костик, медленно соображая, обернулся и стал пристально искать того, кому было адресовано Вовино приветствие: взгляд его, опошлившись за мгновение, выловил из летнего зноя стройный силуэт Алены, стесненный затейливо коротким желто-бурым платьицем, и многократно его обвел. Дверь машины хлопнула, дав ментальную пощечину закусившему губу Жо, его не смутив, – восторженный, лелеющий взор, капая похотливой слюной, наделал кипу снимков для довольной памяти.

– Фигасе! Ты в тайне разбогател или просто водишь дружбу с дьяволом? Эта куропатка чертовски хороша! – выпученный большой палец Костика подкрепил слова.

– Набожный дьявол предложил сделку – провести с ней жизнь, но больше никогда не увидеть тебя, или наоборот. Я выбрал второе.

– Что второе? – сконфузился друг. – Провести со мной жизнь? Это мило, конечно, но я надеялся не быть вовлеченным в гомосексуализм. Хотя если бы передо мной стоял такой выбор, я бы тоже выбрал тебя, друг. Хочешь поцелуемся?

– Да!

Друзья синхронно рассмеялись, а их отточенный годами пошловатых шуток смех резонировал мелодичной молодостью звона.

– Ба, привет! – крикнул раскатисто с порога Вова, снимая пыльные вьетнамки. – Куда картошку?! На балкон?!

– Да, Вован, тащи на балкон! – отозвался ватный голос бабушки из-за плотно закрытой двери кухни, сквозь матовое непроглядное стекло которой виднелся ее близорукий сидящий силуэт.

Вова оттащил на плече пятнадцатикилограммовую сетку землистой, но без гнили картошки и плюхнул ее на кафельный пол застекленного балкона, сопящего в темноте зреющего, повзрослевшего вечера.

– Ты че дверь заперла… – Вова осекся, едва сделал шаг на кухню, прищемив хвост разгильдяйской тени распахнутой дверью. – Бабуля. Ты думаешь, это очень смешно?

Рядом с сидящей на ветхом стуле бабой Томой, очень старой, но крайне активной женщиной, видевшей жизнь под всевозможными углами, сидела обескураженная, привычно безупречная Алена, поместив Вову в не менее округлую форму удивления, чем он ее.

Бабушка на пару со старым советским сарафаном, в который была облачена и на пару с которым явно испила эликсир долголетия на брудершафт, залилась злодейским голливудским смехом.

– По крайней мере, ясно, чьих это рук дело, – продолжил Вова, опершись плечом на дверной косяк и деловито заложив руки в карманы темных джинсовых шорт.

– Привет, – растерянно произнесла Алена, осторожно глотнув чай, а аккуратный румянец смущения поцеловал ее в обе щеки. – Так вот о ком шла речь. Этого медиума, баба Тома, я знаю.

– Да неужели?! Совпадение? Не думаю!

Бабушка по новой залилась язвительным хохотом под неодобрительный вздох и закат глаз Вовы.

– Тебе в стендапе пора выступать, – басил он излишне серьезно. – Бабушка провинциального медиума.

– Бери табуретку, – баба Тома перевела снисходительный взгляд сначала на Вову, затем стрельнула глазами в потьмы коридора, – большего не заслужил, и подсаживайся к нашему столику.

Вова удалился за стулом в прихожую, полную тесных, таинственных теней. Алена бегло осмотрела (теперь уже через призму появления явно имевшего отношение Вовы) убранство кухни, за окном которой мглистые сумерки кутались в теплый летний вечер, поднимая круглый флаг молчаливого спутника нашей планеты. Теперь в глаза Алене бросились ранее почему-то не замечаемые чрезмерные рачительность и экономность, засквозившие из каждого предмета, утвари и вещества в склянке, даже из терпеливых замираний и возгораний бабушкиной папиросы.