Лязгнули решетки. За ними – входная дверь. Тут же белый свет выключился, но вместо черной темноты мини-тюрьму наполнил синий свет дежурного освещения.

Гудкова «поселили» с Интеллигентом. Тот рухнул на нары, едва переступил порог камеры. Гудков разозлился – он сам хотел занять нижнюю койку, но быстро унял себя – не дергать же больного. Хотя на деле он побаивался холодной обособленности соседа.

Нары были жесткими, с продавленными ватными матрацами, свалявшейся ватной подушкой и потрепанным шерстяным одеялом. Но эта убогая постель была застелена чистым бельем и после сумасшедшего, невероятно длинного дня казалась колыбелью.

Пять минут назад Гудкову казалось, что от усталости он заснет прямо на ходу, но вот он улегся, и сон отступил. В голове копошились полумысли, вопросы, на которые страшно было иметь ответ; все это перемежалось событиями дня, мыслями о девушке в доме напротив и попытками вспомнить что-то о ночи, когда он стал убийцей. Синий свет проникал в это роение, наполняя каждую мысль мистическим фатализмом.

– Да улягся же ты, наконец. И так голова раскалывается, еще ты, – донеслось снизу.

– Извините.

Интеллигент устало вздохнул.

– Я вас вымыл, – зачем-то признался Гудков.

– Ну и дурак, – усмехнулся Интеллигент. Гудков про себя согласился. В соседней камере раздался храп.

– Как ты сюда попал?

Слышно было, что Интеллигенту в общем-то не хотелось разговаривать, и этот вопрос что-то вроде благодарности за то, что Гудкову пришлось поучаствовать в расплате за дерзость. Гудкову было все равно. Тишина и тет-а-тет с сознанием приводили его в панику, разговор успокаивал.

– Честно говоря, я не понимаю. Сказали, что я убил кого-то в пьяной драке, – Гудков снова порылся в воспоминаниях, но даже суд помнился плохо. – Но я ничего такого не помню – ни пьянки, ни драки.

Интеллигент то ли кашлянул, то ли усмехнулся.

– Будьте здоровы.

– Спасибо. Значит, тоже "заказник"?!

– Если бы… – вздохнул Гудков.

– Если бы?

– Ну да. Лучше быть несправедливо осужденным, чем убийцей.

Интеллигент рассмеялся и, судя по звукам, поднялся и сел на койке.

– Чем же? Был бы убийцей – хотя бы знал, за что терпишь все это дерьмо, которое тебя ждет. И поверь, чистая совесть не спасет тебя от того, что с тобой будут вытворять.

Гудков пожал плечами.

– Да и нет никаких "заказников".

– Неужели?

– Да. Давно известно, что все зеки – невиновные. Просто байка, попытка обелить себя перед сокамерниками, добиться жалости от хозяев…

– Как скажешь, – высокомерно отрезал Интеллигент и снова растянулся на кровати.

– А вы здесь за что? – Интеллигент был ровесником Гудкова, но тыкать ему Гудков побаивался. – То есть понятно, за что…

– Кого я убил?

– Да, – поежился Гудков. Теперь он жалел, что спросил. Понимать, что твой сосед убийца, совсем не то же самое, что узнать о преступлении наверняка и в деталях.

– Тройное убийство.

Гудков сжался от страха.

– Испугался? Не бойся. Я не опасный. Для тебя уж точно.

– А… Как? Зачем?

– Очень гуманно. Из пистолета в голову.

Интеллигент замолчал.

– Родители и брат.

– Это Вы? Черт! Родители и брат…

СМИ хорошо разрекламировали его соседа. И как он сразу его не узнал? Одно из самых богатых семейств. Мать, отец, старший сын в списках Forbes. И ни с того ни с сего старший сын убивает и родителей, и младшего брата.

– Да не ори ты. Да. Хотя, к тому моменту считать себя хоть чем-то связанным с этими людьми было более омерзительно, чем пропустить их через мясорубку.

– Они что-то сделали? – осторожно спросил Гудков.

Много чего. Все наши куклы были заказными. У каждого был свой гарем. Самый роскошный у отца, конечно. Деньги-то его. Мужчины, женщины, дети – все как с картинки. У матери были в основном мужики. Женщин она держала для другого. Когда оргии отца доставали, или она вдруг просыпалась в дерьмовом настроении и начинала психовать из-за морщин, она шла к своим куклам и отрывалась на всю катушку. Пришлось поселить дома бригаду хирургов и реаниматологов. Пыточной матери позавидовали бы самые изощренные садисты. Иногда они с папашей отрывались на двоих. Их вечеринок очень ждали трансплантологи. К утру один-два мясных набора по сходной цене им было гарантировано.

Интеллигент спрыгнул с койки и закашлялся над сортиром. Камеру наполнил кислый запах, и Гудкова тоже затошнило.

– Ты не представляешь, что они вытворяли с людьми. И что сами куклы творили друг с другом и самими собой, боясь боли и смерти. А у нас были самые современные поводки. В каждого Славика вживляли метров шесть проводов с датчиками и электродами, и они могли причинять такую боль, от которой куклы сходили с ума. Штука в том, что, попробовав раз, почувствовав эту бесконечную власть над живым сознательным! существом остановиться было невозможно. Они видели себя богами. Собственно, они и были ими для кукол.

Гудков не знал, что сказать. Он зачем-то пытался представить насколько изощренно можно пытать человека.

– А брат?

– Брат…

Интеллигент надолго замолчал, а потом снизу донеслись всхлипы. Гудков лежал в растерянности, не понимая, как этот холодный и действительно жесткий человек может плакать.

– Слушай, – отдышавшись, сказал Интеллигент, – давай спать.

– Что же он такое сделал? – полуриторически спросил Гудков и улегся.

– Мир должен был стать совершеннее. Справедливее. Угроза лишиться звания Человека, стать вещью, должна была свести убийство на нет. А по факту – мы стали работорговцами. Рай для предпринимателей, которым нужна дешевая рабочая сила, врачей-экспериментаторов, садистов, извращенцев, убийц. Мой брат… У брата были демократические взгляды и на его оргиях – не нужно было ублажать одного его – все трахались со всеми. Я даже несколько раз сам заходил… Алкоголь, легкие наркотики, музыка и отвязный секс. Но аппетиты всегда растут. И вот он уже из разонравившихся кукол отбирает дичь. Потом перенимает родительский опыт пыток… Была одна девушка. Молодая. Едва вышла замуж. Зацепила его чем-то, уж не знаю. Он заказал ее, и через неделю она была в его гареме.

– Как это?

– Что как?

– Ну… то есть вы, простите, ваши родственники тыкали в любого понравившегося им человека, и…

– Ничего сложного. Иногда даже труп не нужен был. Пара липовых фото – актер, грим, пара свидетелей, якобы убийцу накачивали чем-то… и все. Иногда брали трупы из моргов или свежие, ту же подстреленную дичь с охоты. Слышал, что и убивали кого-то.

Гудков истерично расхохотался.

– Так не бывает. Это все… Звучит, как бред. Кто-то бы заметил. Были бы скандалы.

– Как скажешь. Тебе же лучше знать, – сплюнул Интеллигент.

– Я… Это просто слишком огромно.

Интеллигент молчал. Гудкова снедало любопытство, и наконец, он не выдержал.

– Так что девушка?

Интеллигент долго не отвечал, и Гудков решил, что тот отключился.

– Она была беременна. Если бы ребенок родился, он бы не был собственностью, его бы отдали отцу. Но брат к тому моменту уже совсем слетел с катушек. Ему захотелось посмотреть, насколько сильный у женщины материнский инстинкт… Я не могу. Не знаю, зачем начал. Нахер. Есть вещи, которые лучше не знать. Знание, которое ты не можешь отменить и отторгнуть. И в конце концов оно приживается и уродует тебя.

Гудков почувствовал прилив жадного любопытства, подхлестнувшего его самоуверенность.

– Думаю, справлюсь.

– Не справишься. Никто не справится, если он не конченный псих.

– И все же…

– Нет. Голова раскалывается. Завтра будет веселый день. Нужно выспаться.

– Погоди. А если меня заказали…?

– Что?

– Что дальше?

– Или тебя выкупят сразу, или покатают на карусели какое-то время.

Гудкова охватило странное чувство своей отрезанности от мира. Как будто он трехлетний младенец в теле взрослого, и не знает еще ни правил, ни законов этого мира, даже языка толком не знает. И в то же время что-то внутри мучительно доказывает ему обратное, и он обессилено носится внутри самого себя. Выискивая растерянное и забытое.