– Как это произошло?

Голос дрожит. Вибрирует истерическими нотками.

Я сама от себя не ожидала подобного. Думала, что уже приспособилась к жестоким реалиям жизни.

– Я не знаю. Прождала тебя в кафе почти час. Решила пойти к магазину, а там – пожар. Пока пожарных дождались, полицию. Протокол составили. Им ты нужна…

Смартфон неожиданно издаёт слабый сигнал и отключается, оставшись без подзарядки.

Уф, отлично.

Смотрю на бесполезный кусок пластика, безжизненно вложенный в руку, и сглатываю слюну. Перевожу дрожащий взор на Никиту, который, почувствовав неладное, тотчас оказывается рядом. Усаживает на стул, присев подле меня на корточки.

– Что случилось, мышка?

От такой заботы захотелось разреветься. Прижаться к его сильному телу, ощутив биение мощного сердца. Рассказать обо всём, что мучило меня в последнее время.

Но он не поймёт.

Антонов – самый последний человек, который может испытывать сочувствие к ближнему. Люди не меняются, а Никита – в особенности. Мой уход ничего не изменил в нём, не заставил посмотреть на жизнь под другим углом. Не доказал, что женщины – такие же личности с собственными амбициями.

Но чёрт, как же хочется сейчас с кем-то поделиться. Выплеснуть горе, чтобы душа не разрывалась на части!

– Пожар. Мой магазин сгорел.

Хриплю, пытаясь совладать со своими чувствами. От натянутости нервов меня начинает бить нервная дрожь, и я тут же оказываюсь в сильных объятиях бывшего мужа. Слёзы градом сыплются из глаз, превращаясь в настоящие горные ручейки, и я больше не сдерживаю всхлипываний.

– Ну-ну, мышка, всё утрясётся.

Спокойные прохладные слова выливаются на меня, моментально заставляя подпрыгнуть на месте. Отшатнуться от Никиты как от чумы. Воззриться на него с ненавистью.

– Утрясётся? Утрясётся! Да Юлька говорит, что от киоска ничего не осталось, одни угли!

– Вероника, но ведь твоё детище застраховано. Ведь так?

– Да.

– Выплатит тебе страховая указанную сумму, купишь новый ржавый вагончик. Может, тебе даже повезёт, и он будет не таким старым как прошлый. Я тебе даже неоновую вывеску подарю на открытие.

Усмехается он, скрещивая руки на груди. Небрежно поправляет дорогие часы на запястье, сверкая чистейшими бриллиантами. Чуть дёргает плечами.

– Неоновую вывеску?

– Ну да. Знаешь, есть такие яркие светящиеся буковки. Совсем недорого можно заказать.

Меня перекашивает от злобы. Хочется накинуться на этого напыщенного индюка, застучать кулаками по его мощной груди, чтобы, наконец, заставить затвердевшее сердце работать нормально.

– Да, но как же цветы? Ты просто не представляешь, сколько растений там погибло! Я ведь как раз получила новую поставку зная о том, что на последний звонок школьники обязательно расхватают абсолютно всё.

Снова хлопаюсь на стул, опуская плечи в беззвучном рыдании. Слёзы катятся по щекам, рисуя ломаные серебряные линии на нежной коже, но я как будто не замечаю этого. Трясусь как побитая собачонка, дрожа всем телом.

Нет, ему всё равно – он будто не слышит меня. Не хочет понять, продолжая издеваться даже в такой напряжённый, важный для меня, момент.

Чёрствый придурок.

Антонов подходит сзади, осторожно отбрасывая шелковистые прядки волос в сторону. Проводит пальцем по напряжённой шее, вызывая россыпь приятных покалываний. Кладёт ладони на оголённые плечи, чуть надавливая на нужные точки.

Начинает разминать как раньше. Осторожно, применяя половину силы. Двигаясь вверх – вниз методично расслабляя меня, применяя китайские методики, освоенные им ещё семь лет назад.

Нагибается к уху, обдувая мочку разгорячённым дыханием.

– Тебе легче?

Потрясённо киваю, не в силах вымолвить ни слова. Всхлипываю, стирая подушечками пальцев мокрые слёзы со своих щёк.

– Тогда поехали. Я отвезу тебя.

– Ты?

В недоумении смотрю на Никиту, не понимая, где проходит грань между прошлым и настоящим. Сейчас он здесь со мной. Такой же любящий и милый, как до нашей свадьбы. Сердобольный, готовый помогать, слышать.

Но я знаю, что он другой.

Циничный, заледеневший и чёрствый.

Далёкий от проблем простых людей, всецело бросивший все усилия на поднятие собственной империи. Даже забывший про собственную жену.

– Конечно, я. У тебя же нет автомобиля, Вероника. А ты должна быть там, слышишь?

Легонько встряхивает меня. Ставит на пол рядом с собой, продолжая придерживать за плечи. Сканирует морозным взглядом.

– Да.

– Тогда едем.

Ноги подгибаются, как у шарнирной куклы, когда я пересекаю двор. Плюхаюсь на переднее сидение рядом с бывшим, машинально пристёгиваясь ремнём безопасности.

Никита молчит. Осторожно выруливает со стоянки, не донимая меня расспросами. Нервно барабанит пальцами по рулю, всматриваясь куда-то вдаль.

Я отрешённо скольжу взглядом по знакомым улочкам. Выдыхаю спёртое дыхание через рот, когда вижу чёрный столп дыма, виднеющийся издалека. Обхватываю себя ладошками.

– Ты в порядке? Идём?

Он распахивает дверцу автомобиля, помогая выбраться наружу. Железные руки обвивают хрупкий силуэт, не давая упасть.

Киваю.

– Ты тоже?

– Конечно, я не могу оставить тебя в таком виде. Ты ведь моя жена как-никак.

– Вспомнил-таки…

Выдыхаю, понимая, что сейчас не место для очередного витка ссоры. Замолкаю, закусывая нижнюю губу, и приваливаюсь к сильному торсу бывшего мужа. Поднимаю на него расфокусированный заплаканный взгляд.

– Никита?

– Да?

В его взгляде сквозит что-то родное. То, что я думала, уже давно утрачено. Похоронено под слоем совместных обид.

– Спасибо тебе за всё.

Вероника

*****

В десятый раз прокручиваю слова полицейского о поджоге. Пытаюсь вспомнить, кому я могла так насолить в последнее время и отрешённо качаю головой.

Нет таких людей.

Нет, естественно, недоброжелателей у меня хватало всегда. И наглые поставщики, недовольные отказом от их продукции, и придирчивые покупатели, не соблюдающие правила ухода за свежесрезанными цветами по моей памятке. И даже владелец цветочного салона, расположенного неподалёку – он неоднократно хотел выкупить мой киоск только потому, что покупатели, как правило, не доходили до него, обратив внимание на мою не слишком яркую, но добротную вывеску и демократичные цены.

Но опуститься до поджога – это для всех слишком.

– Ладно, мы сообщим, если что-то выяснится, Вероника Игоревна. Вы можете быть свободны.

Полицейский устало выдыхает в пшеничные усы, пряча засаленный блокнот в карман. Я тотчас попадаю в хрупкие объятия Юльки. Она раскачивается как китайский болванчик, отчего-то повторяя только одну фразу:

– Прости! Прости! Прости!

Принимается хаотично гладить меня по спине, избегая взгляда. Я осторожно беру её за запястья и встряхиваю, заставляя посмотреть в глаза. Вижу плескающийся на дне тёмных зрачков ледяной ужас и нахмуриваюсь.

– Что случилось?

– Ника, как же я не доглядела…

Хрипловатый шёпот набирает обороты. Превращается в истеричные визги, заглушающиеся проходящей толпой туристов.

– Ты о чём?

– Я же должна была быть тут, понимаешь? Собиралась открыть магазинчик пораньше, чтобы ещё раз свериться с накладными. Ты ведь помнишь, что сегодня у нас было под заказ три свадебных букета?

– Да что уж теперь…

Нахмуриваюсь, понимая, что ещё придётся отвечать перед своими покупателями за сорванные заказы. Выплатить приличную неустойку.

– Нет, это я виновата! Ты когда в кафе не пришла, я не удержалась. Заказала себе тортик со взбитыми сливками и чизкейк! Строго – настрого запрещала себе сладкое всю неделю, а сегодня не смогла, расслабилась.

Юля дрожит, смотря на меня с каким-то благоговением. Тараторит, словно боясь упустить какую-то важную деталь. Я коротко прижимаю её к себе. Провожу ладонью по спутанным волосам, ощущая облегчение.