Малкиния назвала его Себас, потому что не могла повторить его оленьего имени, как ни старалась. Часто в гости захаживали две грызливые белки, Зизи и Аливия. Они тоже любили орешки. И малиновое варенье. И печенье. И пряники. И засахаренный ревень. И суп. Они просто любили поесть. Завершала их компанию сизокрылохвостая трещока. Белое оперение ее тушки прямо-таки светилось, и на солнце, и в ночи. Крепким длинным клювом птичка ловко ловила проползающих мимо червячков и пролетающих мух, но, в качестве дополнительного лакомства, для нее Малакиния собирала ягоды. Трещоку звари Тьють.

Малакиния установила раскладной столик, который ей сделал отец, в дальней части сада, примыкающей к Чащному Лесу. Отсюда приходил Себас. В тени дерев было уютно. Зизи и Аливия всегда прибегали из разных мест, как и Тьють. Но олень всегда приходил и уходил по одной тропинке, значительно вытоптав растительность в этом месте. Он никогда не выходил из леса полностью, потому и столик лиска поставила поближе к деревам. Она уважала инстинкты и привычки своих друзей.

– С этим засушливым летом, и ужасно жарящим солнцем, мы вообще не собрали запасов на зиму! – Жаловалась Зизи, затачивая палочку ревня.

– Ну как же, кое-что мы собрали и отложили… – Плавно возразила ей Аливия. Она наелась гренок с чесноком и маслом, и лежал пузиком кверху на солнышке, по очереди вытягивая лапки, и прикрыв глаза от удовольствия.

– Но этого будет недостаточно. Мало, мало! Нам не хватит! – Зизи прыгала по столу, то забираясь на дерево, то слезая, то забираясь Малакинии на плечо, а с него ей на голову, и осматриваясь по сторонам. Она говорила быстро, отрывисто, и была склонна излишне драматизировать.

– Да о чем ты говоришь! У нас три пенька и дупло забиты под завязку. – Снова постаралась ее успокоить Аливия, медленно переворачиваясь на бок. Но это только подлило масла в огонь. Зизи в один прыжок оказалась рядом с ней, зажав ее рот лапкой и шустро оглядываясь по сторонам.

– Ты в своем уме? – зашипела она на Аливию. – Нам грозят голодные времена, а ты тут разоряешься о наших запасах, которых и нам самим не хватит, даже до наступления тепла. Уфффффф. – Она снова подпрыгнула ближе к Малакинии и начала лакать чай, заботливо налитый лисенкой в блюдце. – Вот всегда с ней так…Ничего она не понимает.

Малакиния тихонько, по-доброму, посмеивалась, глядя на эту парочку.

Себаса они тоже забавляли. Но он не раз признавался Малакинии, что завидует их Большому Чувству.

– Вот подумать только. Такие маленькие они, эти белки, а такое большое у них Большое Чувство. А я вот большой, а у меня даже маленького Большого Чувства нет… – Он хлопал длинными ресницами, которые обрамляли его большие грустные глаза, и так же грустно жевал грецкие орехи. Себас был романтик.

– А я слышала, что на западном краю Чащного Леса есть молодая Золотистоворсая Олениха. Невероятно красивая. И вот ее ухажер взял и пободался с другим оленем за ее подругу. А она об этом узнала, и такая ему говорит: “Видеть тебя больше не хочу! Лицемер! Задира! Потаскун!” И нет теперь у нее ухажера. И подруги нет. Так если она такая грустная там и одинокая, может ты бы сбегал и посмотрел на нее? А то мне синица еще рассказала, что в районе трех сосен, там, где логово Лесного Кота, о котором никто не знает, кроме меня, и вот там рядом с соснами есть еще один молодой олень, который давно об этой Золотистоворсой оленихе день и ночь мечтает. Так что, он же сразу пойдет. А у него шансов меньше, чем у тебя, у него рог отколотый. Да ладно бы в драке, а там такая глупая история, мне рассказывали! В общем он ночью шел по лесу и принял дерево за другого оленя, и ему показалось что тот как-то не так на него смотрит. И вот он ему “Эй!”, да “Ты чего?!” Ну и разозлился, дерево-то молчит. И этот, значит, разбежался да бабах!

– И что, сколол рог? – Не выдержала Малакиния.

– Ессслибы! Застрял! – Тьють растрещалась со смеху. – И так до утра простоял, с рогами в дереве. Ну! Его потом два медведя еле вытянули, и вот тогда-то рог и откололся. Такой, в общем, герой… сомнительный. – Трещока тоже прильнула к блюдцу с чаем. Она была сплетница.

Благодаря своим новым друзьям, Малакиния знала обо всех происшествиях в Лесу. А благодаря только Тьють – новости из соседних поселений и, даже, из столицы. Трещока летала повсюду и все слышала и со всеми все обсуждала. Хотя многое из того, что она рассказывала, было пересказано со слов других живных, да и сама она любила приукрасить, для эффектности. Потому, дословно верить ей было нецелесообразно. Тем не менее, некоторую информацию все же можно было почерпнуть. И уж точно, всегда было над чем от души посмеяться.

В один, из очень редких в этом сезоне, наполненных свежестью вечеров, Малакиния сидела в домике из подушек в углу светлой, и читала при свете свечи книжку, с описаниями разных живных.

Мудрый Лис, склонившись над учетными книгами и счетами, сидел за столом, рассчитывая необходимое количество дополнительных продуктов на зиму. Рядом стояла его неизменная любимая кружка: большая, фарфоровая, с толстыми стенками, расписанными изображениями реки и разводных мостов далекой родины Мудрого Лиса. Технологии и прогресс в том Мире, где когда-то родился и вырос Хранитель, были ошеломляюще развиты. Но в тех местах совершенно не было Магий. Не было соприкасания с Натурой. Обитавшие там люди, не умели возъединяться с Духом своего живного. Мало кто умел ценить Дар Жизни. Мало кого посещало Большое Чувство. А главное – там не было Лаконии. Поэтому, однажды узнав о Других Мирах, о своих предках, и повстречав Вознеженную, Мудрый Лис навсегда выбрал для себя домом Долину Териантропов. И ни разу не засомневался и не пожалел о своем выборе. Хоть когда-то, его далекие предки-териантропы решили совершенно иначе и, покоренные прогрессом, переселились в Мир технологий. Все же, Лис вернулся к корням, и тут он обрел свой Дух Мудрого Серебрянного Лиса, пост Хранителя, Вознеженную, дочерей и Гармонию с Магиями и Натурой. Это был его Путь. И вот, на память о том Мире, в котором он родился и вырос, у него была только эта кружка.

Сейчас вопрос пропитания целой деревни лисоборотней, доверенной Столом Правления ему в попечительство, безусловно, очень беспокоил Хранителя. Но не настолько сильно, чтобы он не заметил, как Малакиния, из своего угла с подушками, отвлекаясь от книги, то и дело обращала на него свой полный грусти и нерешительности взгляд. Мудрый Лис был нужен своей маленькой лисенке, и это было для него самым важным делом во всех мирах. Она была готова поговорить, и он не собирался заставлять дочку ждать. Хранитель отхлебнул чай и поморщился – напиток давно остыл. Потом он встал из-за стола, от долгого сидения над книгами поясница затекла – он сделал несколько наклонов, поворотов, потянулся, и направился к дивану, жестом подзывая дочку к себе.

– Поди сюда, постреленышка, расскажи папе, что беспокоит твой Дух? – Он уселся. Малакиния, резво отложила книжку и уже через секунду сидела у отца на коленях. Ее очень тяготила ситуация, сложившаяся между ними с сестрой. Но она не знала, как начать ее описывать. Потому лиска просто прильнула к отцу, вдыхая ароматы черного чая, перечной мяты и кексов с изюмом, пропитавшие его бороду.

Мудрый Лис гладил дочь по голове и ждал пока она найдет слова.

– Понимаешь, папа, это между мной и Миланией… – Лисенка начала, играя с краем серебристого халата отца. – Мы вроде и не поссорились… Но она на меня сердита… кажется…

– Что же произошло? – Лис задал вопрос, и тут его рука замерла. Казалось, он прислушивался к звукам ночи, очень внимательно. Малакиния услышала, как его сердце забилось чаще. – Да ты что! – Вдруг удивился Хранитель, обращаясь к кому-то другому. Неотрывно смотря в сторону камина, отец крепко взял Малакинию за плечи, и посмотрел в ее испуганное личико. Мудрый Лис и сам выглядел испуганным. – Это правда, Малакиния? Ты прыгнула в реку? За шнурком?

Он очень постарался не сердиться, ведь это было уже в прошлом и все обошлось, и ему не хотелось спугнуть мгновение откровения дочери. Но он не мог скрыть страха перед мыслью, что Дух Малакинии мог отлететь и она оставила бы их навсегда.