Вот и сейчас Громов-младший лежал на нарах и обдумывал своё положение. Он мог только догадываться, по какому поводу его задержали, так как после ареста ему, так и не объяснили причину. У Добровольной Дружины Безопасности Убежища (ДДБУ), могли быть веские причины, если за ним послали усиленный отряд из пяти человек, или же это была очередная акция администрации по устрашению несогласных с режимом "бунтарей".

Термин "бунтарь" применялся довольно часто, по слухам, в одном из кабинетов ДДБУ имелся длинный список неугодных. В этот список (опять же, по слухам) было очень легко попасть. Неаккуратно рассказанный анекдот, брошенное словцо и другие выражения недовольства режимом убежища пресекались на корню. "Бунтаря" задерживали и помещали в специально выделенные звукоизоляционные камеры на втором уровне, держали там некоторое время, старательно допрашивали и еле живого от побоев отпускали. Стоит указать, что наиболее ярые протестующие из этих камер не возвращались. Их дальнейшая судьба была неизвестна.

Вот какие невесёлые мысли крутились в голове героя. Однако, с полной уверенностью, что всё обойдётся, он повернулся на бок и постарался заснуть. Давид находился в том состоянии, когда мозг уже проснулся, но в голове ещё всплывали картины из сновидений, постепенно утрачивали свою чёткость и смысл.

– Вот везёт Димке, работа не пыльная, даже интересная, людей лечить – это не гайки на трансформаторе крутить, хоть бы из-за ареста на другую работу не перевели. Только куда? К запаху и виду свиного, куриного испражнения я привык ещё с детства, так что ферма – это не так уж страшно, вот если в уборщики… Всю жизнь за кем–то туалет убирать, нет, уж лучше ферма. А может, военным? Тоже жизнь не сахар, некоторые ночами спать не могут, такого они наверху ужаса натерпелись.

В глаза больно ударил яркий свет, стены бункера куда–то исчезли. Оглядевшись вокруг себя, он обнаружил, что находится в лесу, именно таким он его видел в познавательных фильмах, которые им демонстрировали в классе. Герой услышал леденящий душу вой. Ноги сами понесли его, он побежал, не разбирая дороги, ветки больно били его по лицу, он спотыкался об корни, с каждым разом все ближе ощущая смрадное дыхание зверя у себя за спиной. Из лёгких вырывались хрипы, Давид споткнулся об корень – упал, и, не в силах подняться, пополз на четвереньках. Но тут лес вокруг пропал, он оказался возле избушки, из небольшого окна струился яркий свет. Он открыл входную дверь и вошёл в избу. Странно, он почувствовал здесь ещё больший страх и угрозу. Возле печи суетилась женщина, лица её Давид не видел, она стояла к нему спиной, худощавые плечи были устало опущены вниз. Женщина, не оборачиваясь к нему, достала ухватом какую–то кастрюлю из железной печки.

– Проходи, Илюша, присядь. Умаялся, поди, в дороге.

Повинуясь чьей–то воле, прошёл в комнату и сел за стол.

– А я тебе тут ужин приготовила, – женщина поставила кастрюлю перед ним и подняла крышку. Из кастрюли немигающими пустыми глазницами уставилась голова мужчины. Ужас сковал мышцы, не в силах пошевелиться, он не мог ничего сделать с собой и тупо продолжал смотреть в пустые глазницы. Он поднял взгляд и наконец–то увидел лицо женщины, точнее то, что было на его месте. На него смотрела пожирающим взглядом красных глаз морда зверя. Пасть хищно открылась, показались два ряда острых, как ножей, зубов, он почувствовал, как клыки зверя разрывают его плоть…

Скрип открывающейся, давно несмазанной, металлической двери камеры разбудил героя. В камеру вошли двое дружинников и по–прежнему, ничего не объясняя, заломили руки, повели по длинному петляющему коридору. В этой части убежища Давиду не один раз приходилось бывать. Его вели в комнату допросов, пользовавшуюся дурной славой среди жильцов. Дверь комнаты открылась, и герой кубарем влетел вовнутрь, больно ударившись носом. Лёжа на холодном бетонном полу, он осмотрелся. Комната была обставлена в соответствующем для положения, заключённого стиле: стол, двое стульев и настольная лампа, ничего лишнего – в принципе, как он и рассчитывал. Герой поднялся с пола, вытер рукой кровавые слюни и присел на стул напротив выхода, принялся ожидать дальнейшей развязки. Такие грубости со стороны сотрудников ДДБУ его перестали пугать давным-давно, он к ним попросту привык. Его тюремщики не выказывали на лицах никаких явных эмоций, молча стояли в дверях, явно ожидая следующих указаний.

Нависшая в помещении тишина продлилась недолго. В коридоре стали слышны торопливые шаги. Кто-то явно спешил, у этого человека были веские причины для этого. Дружинники расступились, давая дорогу, и в комнату вошёл отец Павел собственной персоной. Севши за стол напротив, и ненадолго задержав взгляд на разбитом носу героя, молвил:

– Давид Александрович Громов, как я полагаю?

– Да, это я. В чем причина моего ареста?

– А вы не догадываетесь?

– Нет, я знать не знаю, почему меня задержали, у меня вообще–то смена уже началась и мастер меня, наверное, ищет. Так что давайте побыстрее закончим этот балаган, и я вернусь к работе.

– Этот "балаган", как вы выразились, начали не мы, но я ему положу конец. О работе вам, Давид Александрович, в данный момент необходимо думать меньше всего…

– О чём же мне в первую очередь необходимо беспокоится?

– О себе, о своей семье, о своей душе наконец–то?

Герой сделал движение подняться, но двое охранников мигом подскочили, стали над ним с обнажёнными резиновыми дубинками. Совладав с собой, Давид переспросил:

– Что с моей женой, она в порядке?

– О, уверяю вас, она в безопасности… Пока что всё зависит от вас.

– Я вас не понимаю. Что произошло? Вы можете толком объяснить?!

– Хватит ломать из себя дурачка, мы всё знаем про вас, про ваш заговор, про ваших несчастных жертв! Вы убийца и заговорщик! Единственный выход для вас – пойти навстречу и выдать своих подельников. Вашего отчима мы уже задержали, он сейчас уже даёт показания. Я призываю вас последовать его примеру, и может быть, мы пересмотрим ваш смертный приговор. Уверяю вас, я смогу настроить администрацию к вам более лояльно, если вы пойдёте нам навстречу.

– Да вы с ума сошли! Какие убийства?! Какие заговоры?! Я в первый раз обо всём этом слышу, клянусь, я к этому непричастен! Вы обвиняете не того человека!

Отец Павел, которому сегодня вверили роль следователя, тяжело вздохнул, снял с лица очки и протёр запотевшие линзы. Выразительно взглянул на охранников. Поднялся и вышел из помещения.

Вот уже третий час сотрудники дружины пытались расколоть Давида, на его теле не осталось живого места от побоев, лицо было разбито, почки, по-видимому, были отбиты и, по его самочувствию, переломано как минимум пару рёбер. Но сколько ни били, он все твердил одно и то же, раз за разом:

– Ничего не знаю, ничего не видел.

Такой расклад начал явно выводить из себя отца Павла и он, трепля волосы на голове арестанта, орал тому в лицо:

– Гнида! Думаешь, что ты сможешь вечно отмалчиваться?! Ошибаешься! И не таких кололи! И не такие фраера кровавыми слезами ревели! Последний шанс. Говори! Кто зачинщик?! Сколько вас человек?! Как вооружены, какой пароль для своих?! Говори, паскуда!

– Я… Я ничего не знаю…

– Ну всё, тварь, ты меня вывел из себя. Введите подозреваемую!

Через несколько мгновений в комнату вошёл ещё один охранник, таща за собой упирающуюся девушку.

– Настя! – Ели слышно прохрипел герой. – Милая, все будет в порядке, слышишь? Не волнуйся, всё будет хорошо. Они сделали тебе больно?

– Давид! – Узнала Настя своего мужа в этом окровавленном куске мяса, и сразу же слёзы страха и сопереживания боли мужа потекли по её щекам. – Они сказали, что тебя вызвали для серьёзного разговора, что я должна пройти с ними. Господин… Отец Павел! – Обратилась супруга к следователю. – За что вы так избили моего мужа? За что?!