Всё, хватит! Хватит считать себя ни за что не отвечающим юношей, откликающимся на уменьшительное имя! Или даже пусть не откликающимся, а называющим себя Зенгой мысленно от лица внутреннего голоса – коллективного голоса уважаемых им коллег, друзей, родных и знакомых. Он серьёзный учёный Изенгард, находящийся прямо перед блестящим подтверждением практического применения новой теории структуры континуума! И только так!

Изенгард с трудом сосредоточился на деле и отдал порталу мысленный приказ открыть намеченный проход.

Иван дёргал связанными позади дерева руками, напрягал ноги, но примотали его прочно. И осину толстую нашли, хоть на болоте это и нелегко. Не вывернуть. Да и что бы он делал, повалив её? Такой ствол на себе не уволочь, даже если б не связанные ноги. А только – нельзя же ничего не делать, когда волки уже шмыгают по кустам. Не считать же важным делом, что плюнул вслед уходившим полякам и пожелал утопнуть всем до единого.

Вот изверги, нет бы сами убили, так им злоба не дала прикончить Ивана быстро, а на медленную пытку времени стало жалко, оставили волкам. Зато самому Ивану оставили какую-никакую надежду.

Правильно сообразили, вообще-то. Уже темнеет. Болото между Домнино и Исопово и днём-то опасное, тем более присыпанное снежком. А ночью по нему идти – верная гибель.

И пережидать ночь, пока рассветёт, нельзя. Снежок-то и так следы почти засыпал, утром хрена с два отыщешь.

Да и поводил Иван поляков знатно, направления им никак не отыскать. Три раза, пользуясь тем, что снег падает, через свой уже заметённый след провёл. Три раза! На третий, правда, заметили…

Даже, наверное, сперва заметили эту круглую полянку с деревом в середине и кустами по краю. Полянка приметная, зря Иван в третий раз на неё вышел. А уж тут, заподозрив его, они стали и следы искать внимательно. На этой полянке они его и привязали.

Несмотря на приближающуюся к нему ужасную гибель, Иван улыбнулся, вспомнив, как шарахнулись от него поляки, когда он, видя их возрастающую подозрительность, признал, что заплутал немного, и стал делать вид, что сейчас отыщет дорогу с помощью тут же сломленной рогульки. Как же, чёртовы вилы!

Неучи эти католики! А болтают, водознатцы по всей Европе с рогульками рыщут. Да только, видать, то было раньше, а нынче католикам проклятым ум отшибло. Может, за то, что на Русь Святую попёрли. Известно, кого Бог хочет наказать, того Он лишает разума. Забыли, как есть забыли! За чёртовы вилы принимают, не помнят, что рогулькой только воду искать можно, чтобы найти место, где рыть колодец. Толку-то от неё на болоте – куда угодно укажет. Всюду мокреть. Кто пошустрее с ней управляется, те, сказывают, могут свои потерянные вещи рогулькой находить, а то и чужие клады. Иван с удовольствием нашёл бы клад – посмотреть, как обрадуются поляки и потеряют время на осмотр и делёжку. Но он не только сам не умел такого, но и не видал никого столь умелого с рогулькой, только слыхал, что есть такие. Если увидит, поверит. Про себя же он знал, что и родник вряд ли отыщет. Но кто же о том полякам скажет?

Рогулька помогла ему выиграть немного времени. Пока поляки надеялись, что он найдёт потерянную тропку, он как раз и ухитрился второй раз провести их через свой след незаметно. А уж на третий они совсем подозрительные сделались, и заметили. Гады.

Смешно – рогульки так боялись (можно подумать, они у себя в хозяйстве вилами не пользуются!), что не стали даже пробовать её отнять, так и примотали к дереву, связав позади него руки с бесполезной палочкой, зажатой в ладони. Он попробовал засунуть конец рогульки в узел на запястьях, но не глядя трудно. Да и прутик тонкий был, скоро сломался.

Зато теперь у него больше надежды, что никуда они не выйдут. Хотя, отряд большой, все сразу не утопнут, будут своих вытаскивать. Кто их знает, может, и выберутся. А может, и нет: мокрые помёрзнут, и время на выручку уйдёт, и, если так всем отрядом пойдут, мало путей успеют проверить, а если разделятся, спасать друг друга труднее.

А если даже кто и выберется, как они остальных выручат, кто не туда пошёл?

В общем, есть у них очень маленькая возможность хоть кому-то уцелеть, и правильно они поняли, что она быстро уменьшается. Жаль, Ивану, по всему видать, не суждено увидеть, напрасно ли он жизнь отдаёт, чтоб поляки госпожу его инокиню Марфу (а по-старому Ксению, кою он знал с детства) с её сыном не схватили.

И так хлебнула лиха, насильно постриженная в монахини и сосланная в Сибирь подозрительным Годуновым. И мужа её насильно постригли и сослали, и весь его род. (Она-то, Ксения, из Шестовых, здешних господ, за мужа пострадала, остальных Шестовых Годунов не тронул). Хорошо, объявившийся чудом спасшийся от убийц Годунова царевич Дмитрий всех из ссылки велел вернуть, и то некоторые успели помереть от тягот. Так и тут новая беда: поляки Кремль Московский заняли и два года её с сыном среди прочих бояр при себе удерживали. А муж её в Польше, говорят, был. В плену. И уже не при Дмитрии это было, убили его, а при седмочисленных боярах, один из которых – брат её мужа, Иван Никитич Романов. Говорят, поляков они сами призвали, спасаясь от ещё раз чудом уцелевшего царевича Дмитрия, а то и самозванца по прозванию «Тушинский вор», ну да Бог им судья. Хотя этого призывания поляков Иван не понимал: отряд Лисовского два раза разграбил Кострому, его Домнино тоже от них ничего хорошего не видело. Но под конец осады Кремля ополчением поляки, говорят, ели трупы, и боярам, что при них в Кремле были, вряд ли хорошо пришлось.

Самое время отдохнуть в своей вотчине, так и тут поляки. Откуда только взялись? Хорошо, госпожа с сыном уехали как раз в монастырь…

И ведь не те это поляки, какие-то новые. Тех, по слухам, казаки Трубецкого после сдачи в плен порубили, хотя и сдавались те под условием сохранения жизни. А если кого не порубили, тех разослали по разным городам. Так откуда бы им взяться – охотиться за выскользнувшей из их рук добычей?..

Не только про наступающие сумерки, про волков поляки тоже правильно сообразили. Видать, у них в Польше они тоже лютуют. Волки – звери умные и безжалостные. На непривязанного они бы сразу на горло кидались. Впрочем, это только в конце зимы, оголодавши, сейчас бы вообще побоялись. А от привязанного будут куски мяса вырывать. Не чтобы помучить, это им без разницы, они всё-таки не люди. А, наверное, вкуснее так.

Ха, гляди-ка, один поляк отстал от отряда и из кустов на краю полянки сбоку следит. Да это чуть ли не их главный! Хочет, значит, своими глазами увидеть, как волки накинутся, на кровь врага своего полюбоваться, крики его своими ушами послушать. А и пускай хочет! Его и Ивану краем глаза видать (голову поворачивать он не стал, пускай поляк думает, что он его не видит, на всякий случай). Волки тем более боятся на полянку выходить.

На поляка они, жаль, не бросятся. Это уж слишком хорошо было бы. Но могут решить, что это на них ловушка такая, и вообще уйдут. Тогда поляку придётся Ивана скорей убить и бежать за своими.

А если не уйдут волки, то пока он сообразит, что сам же им мешает, глядишь, остальных уже не найдёт в сумерках.

А если он не сам по себе тут торчит, а по приказу (может, Иван неправильно признал в нём главного, в кустах не больно хорошо видно), то к нему, видя, что не догоняет, время спустя кого-то пришлют с приказом. Опять же, либо Ивана убить, либо бросить на волков окончательно и догонять своих бегом. Могут на бегу оба и того, в назначенный судьбой бочажок нырнуть. Это ещё если посланный не заплутает и полянку найдёт…

Пока Иван, теша себя такими надеждами, продолжал безнадёжные попытки отвязаться, поляк всё это тоже понял. А может, и сам собирался немного поглядеть и тикать, хоть выйдет Ивановой смерти порадоваться, хоть нет. В общем, стал он уходить. Сперва тихо крался, чтобы волков не спугнуть, как будто они его и так не чуяли. Чтобы побежать, уже порядочно отойдя.