– Отгони в лес и там паси, чтобы не отобрали.

Старик в немом напряжении глядел вслед уезжающим.

Когда ближе к полудню расположились на привал, Стёпа высказал с завистью:

– Коня и корову подарить чужому башкирцу!.. Простите меня за слово, но верно говорят – блаженный вы, Петрович!

Байбарин стал горячо говорить о справедливости – разнервничался. Показывал рукой на север, на пологие, а местами крутые холмы – отроги Уральских гор, – показывал на юг, куда уходило широко раскинувшееся поле, поворачивался лицом на восток:

– Всё это раздолье принадлежало башкирам, они – исконные хозяева этого огромного края! Я читал книги путешественников, да и старики вспоминали – какое невероятное было изобилие зверей, птиц, рыб… Роскошные пастбища, леса: оленей, лосей, косуль, кабанов, белок, лисиц – несметно! Все породы диких гусей, уток, куликов плодились тут и там… На лесистых холмах – пропасть тетеревов, в степи в великом множестве – дрофы, стрепеты, кроншнепы. Табуны башкирские ходили – взглядом не окинуть их. А как понаехали государевы чиновники (каждый второй – немец, – отчего и взялось название «Оренбург»), как полез народ с истощённых расейских земель, как стали хватать да гадить! Нынче поверь-ка, что водилась в здешних речках форель? В лесах нет ни оленя, ни кабана, ни медведя, ни диких пчёл, да и сами-то леса посократились изрядно. Сейчас поедем – будет бор. В мою молодость по нему катили целый день. А в прошлом году я был – и часу бором не ехал. И разор дальше идёт! Да притом как поступают с башкирами?

Работник пытался понять, к чему ведёт хозяин.

– Насчёт разора вы верно… Но по-чудному выражаете: вроде сами вы нерусский.

Прокл Петрович махнул рукой:

– Уже слыхал я это! Подумай над стихом – я прочту тебе. Его написал о здешних землях русский человек, в старину ещё написал: «Край вольных пастырей и паств! Прервут твой век благословенный добытчики чужих богатств. Нахлынут жадными толпами, твоё раздолье полюбя, и не узнаешь ты себя под их нечистыми руками! Тук сей земли неистощённой всосут чужие семена, чужие снимут племена их плод, сторицей возвращённый!» – Байбарин с настойчивостью обратился к Стёпе: – Подумай, кто был здесь чужим в старое время? Переселенцы, что имели денежку на взятки чиновникам: россияне из-под Вязьмы, из-под Калуги, Курска, Твери!

Степуган догадался:

– Ага-ага! А вы – казацкого рода. Вы – на особицу.

Байбарин в досаде издал что-то похожее на рык.

– Мои предки – такие же незваные гости здесь! На мне – те же грехи!

Работник аж крякнул: не подозревал в хозяине этой страстишки – «представляться», валять дурака.

Спустя два дня беглецы достигли местности, куда уже распространялась власть белых повстанцев. Поздним вечером обоз остановился в большой деревне русских переселенцев. Здесь они должны были быть смирными.

Байбарин попросился на ночлег к хозяину просторного, под железной крышей, дома. Высокий, с какой-то уклончивостью и будто бы апатией в облике поселянин увидел, что перед ним не нищие, и выказал гостеприимство. Его работник-парнишка, поймав выразительный взгляд, распахнул надёжные, навек сколоченные ворота. Хозяин велел пустить байбаринскую скотину в стойло.

Прокл Петрович, тёртый человек, предложил заранее рассчитаться, но поселянин хитро отводил взгляд:

– Чай, нас не гонят. Наедите, напьёте, животина подкормится – утречком и сосчитаемся.

Байбарин вслух, при хозяине, прикинул, какая может быть сумма, и протянул деньги. Мужик с вниманием глянул на царские рубли, но не отступил:

– Как так? Я не понимаю! Ничего этого не нужно, – обеими руками отталкивал руку с деньгами, посмеивался.

В горнице жена уже поставила на стол бутылку самогона, заткнутую капустной кочерыжкой. Хозяин, усаживая Байбариных, зыркнул вопросительно, покосившись на Степугана.

– С нами сядет! – приказал Прокл Петрович.

– Лишь бы как лучше дорогим гостям! – проговорил крестьянин со сладостью, бросил жене: – Щи уже простыли – живо согрей! – и опять улыбнулся Байбарину. – Уж мы знаем, как принять.

Взвизгнул поросёнок – лежал у печи на сермяжной подстилке. Хозяин пояснил: болен-де, отпаиваем овечьим молоком. Велел бабе позаботиться о поросёнке – чугун со щами принёс сам. Батрак тем временем слазил в подпол за студнем, сбегал в курятник за яйцами – жарить глазунью с салом. Варвара Тихоновна посетовала, обратясь к хозяину:

– Не такие уж мы, землячок, прожорливые. И грех ведь – пост!

Он возразил:

– Ничего-ничего, какие теперь посты? В дороге, коли выпало угощение – едят от пуза! – Сам не ел, не пил: помогал освободившейся жене обслуживать путников.

Степуган накрошил в миску со щами варёное мясо, так что щи едва не перелились через край, хватил стакан самогона и навалился на еду. «И умещается!» – поражался Прокл Петрович, в то время как Стёпа с неослабным усердием поглощал одно, другое, третье…

Изба была щедро протоплена, и гостей прошиб пот. Варвара Тихоновна, довольная, сказала:

– Уж как иззяблась в дороге! Теперь лицу тепло, а кости ещё только отогреваются. – Попросила прощения, что хочет лечь пораньше.

Хозяйка предложила ей спать на печи. Пока Варваре Тихоновне помогали на неё влезть, Степуган захрапел на тулупе. Прокл Петрович присел на лавку, где ему постелили постель. Подошёл, держа подмышкой толстую Библию, хозяин, опустился на табуретку.

– Вы, сударь, как грамотный и обходительный, то я смею вас по вашему образованию спросить… Вы как казак лишены через красных земли и спасаетесь?

Байбарин кивнул, и поселянин, сдерживая чувства, договорил:

– Значит, правда отнимают землю у казаков.

Прокл Петрович поправил:

– Не у казаков отнимают, а у всех мало-мальски состоятельных хозяев! Вот у вас сколько десятин?

Мужик с неохотой сказал:

– Что обо мне говорить?.. Ну, сыновей я отделил… и осталось у нас на двоих сорок десятин с небольшим.

«Насколько убавил?» – подумал Байбарин.

– И вы надеетесь, что на вас, двоих едоков, сорок десятин оставят?

Хозяин, не веря казаку, пробормотал не без насмешки:

– И то назвать – богатое имение: сорок-то десятин!.. – ему хотелось переменить тему, и он раскрыл Библию. – Я всё разбираюсь и давно за жизнью слежу по Писанию, – прищурившись, стал читать: – Один овен стоит у реки… с запада шёл козёл и, приблизившись к овну, рассвирепел на него и поразил овна, поверг его на землю и растоптал его, и не было никого, кто мог бы спасти овна от него.

Крестьянин смотрел на Прокла Петровича ясным, уверенным взглядом:

– Таковое видение пророка Даниила. Для нас следовает, что овен – это казак. А козёл – пахарь, к примеру, как я: пришлец из Орловской губернии. Вот и поймите, чья будет победа!

Байбарин старался спрятать волнение:

– А про башкир почему не поясняешь?.. как они голодают…

Мужик презрительно обронил:

– У них зимой от бескормицы лошади, овцы, как мухи, дохнут! И сами башкиры – старики – бывают чуть живы.

Прокл Петрович со строгостью сказал:

– На месте их пастбищ – чужая пашня! – и попросил Библию. Найдя нужное, прочёл: – Горе вам, прибавляющие дом к дому, присоединяющие поле к полю, так что другим не остаётся места, как будто вы одни поселены на земле.

Хозяин взял у гостя книгу, въедливо перечитал, лукаво улыбаясь. Думал: «Видать, было у тебя не менее полтыщи десятин. Притеснял голытьбу, батраков голодом морил, а как отобрали землю – Бога вспомнил! Обличения покаянно на самого себя читаешь – авось Бог простит, и вернётся земелька».

Поутру он потребовал с постояльцев раза в четыре больше, чем, с учётом дороговизны, прикидывал Байбарин. Тот хмыкнул:

– Я ожидал – втрое запросишь, а ты похлеще хват! Таких денег не дам!

Поселянин не удивился. Глянул на своего батрака, что возле хлева точил вилы, кивнул на закрытые ворота.

– Не отопру! Хотите – перелезайте и идите пешком жаловаться вашим. Пущай меня накажут! Но есть и другая власть, за ней – вся Россия!