Кивнув ей, повелитель перевёл взгляд к стоявшей следующей в ряду Эсме Султан и ошеломлённо замер.

Уезжая, он оставлял свою дочь девятилетним ребёнком, робким и тихим. Вернувшись, он увидел перед собой юную девушку, невысокую и стройную, с открытым и даже слегка лукавым взглядом и весёлой улыбкой уверенной в своей очаровательности женщины.

— Эсма?

— Да, повелитель, — тихо рассмеялась Эсма Султан, первой взяв отцовскую руку, пока тот всё ещё ошеломлённо рассматривал её, и поцеловав её. — Я очень рада вас видеть.

— Дай-ка посмотреть на тебя, — положив ладони на хрупкие плечи дочери, султан Баязид с изумлённой улыбкой вгляделся в её лицо. — Красавица… Да убережёт тебя Аллах.

Порозовев от смущения, Эсма Султан посмотрела на мать. Филиз Султан, поймав её взгляд, нежно улыбнулась.

Эмине Султан, в томительном нетерпении ожидавшая, когда черёд приветствовать повелителя дойдёт до неё, озарилась широкой сияющей улыбкой, когда это, наконец, произошло.

В султанских покоях мгновенно изменилась атмосфера. Только что всё улыбались, счастливые и взволнованные, но, стоило взгляду султана Баязида коснуться Эмине Султан, улыбки тотчас же погасли.

Валиде Султан напряглась, покосившись на Филиз Султан, которая помрачнела, нахмурилась и натужно сглотнула. Эсма Султан, почувствовав изменившееся настроение матери, сочувственно ей улыбнулась одними уголками губ.

— Повелитель, — произнесла Эмине Султан, пронзительно смотря прямо в глаза повелителя и в просящем жесте сложив ладони.

Тот, приблизившись к ней, к неудовольствию остальных членов династии, сам будто бы взволновался.

Его тёмно-карие глаза жадно впились в приторно-красивое лицо Эмине Султан, возрождая в памяти его позабытые очертания.

Широкая улыбка и неподдельно-радостное сияние ярко-зелёных глаз не могли оставить его равнодушным, и его губы непроизвольно изогнулись в ответной улыбке.

— Эмине, — отозвался султан Баязид, наблюдая за тем, как та сжимает его ладонь прохладными пальцами и целует. — Как ты?

— Теперь, когда вы здесь, во всём мире нет человека, счастливей меня.

Филиз Султан горько усмехнулась, а после, злопыхая негодованием, опустила серые глаза в пол, дабы не видеть того, как улыбка на лице её мужа, предназначенная не ей, окрасилась в оттенок нежности.

После, наклонившись, повелитель поочерёдно поцеловал в лоб младших сыновей — шехзаде Османа и шехзаде Сулеймана.

— Ты, верно, устал после долгого пути, — обеспокоенно произнесла Валиде Султан. — Хамам готов. Отдохни. А мы вернёмся в гарем, где в честь твоего возвращения устроено празднество.

Султан Баязид благодарно кивнул, и, заложив руки за спину, проводил взглядом поклонившихся и ушедших женщин, а также своих трёх шехзаде, которым улыбнулся.

Адриатическое море.

Бескрайнее море было необычайно тихим и спокойным в это утро, отчего казалось зеркалом, которое отражало лазурное небо и солнечные лучи, рождающие на его поверхности ослепительные блики и переливы.

Ветра практически не было, и корабль медленно плыл по зеркальной глади, слегка покачиваясь.

На палубе, перегнувшись через борт и любопытно вглядываясь в морские глубины, находилась юная девушка.

Она обладала весьма высоким ростом, фигурой стройной и даже изящно-хрупкой и бледной кожей, будто подсвеченной голубым сиянием изнутри, уже местами покрасневшей из-за непривычно большого количества солнечных лучей.

Длинные каштановые волосы свободно струились по плечам, а голубые глаза с искренним интересом пытались разглядеть хоть что-то сквозь толщу воды.

— Фелисия! — неожиданно раздался за её спиной возмущённо-обеспокоенный женский голос, и вздрогнув от него, девушка тут же распрямилась и отошла от борта. — Не смей так делать. У меня чуть сердце не разорвалось, когда я увидела тебя.

— Простите, матушка, — виновато пролепетала Фелисия, опустив голубые глаза в пол.

Высокая и статная женщина с гордой осанкой в роскошном платье европейского кроя из тёмно-красной ткани, до этого неодобрительно хмурившаяся, смягчилась.

Её лицо, столь сильно схожее с лицом дочери, расслабилось. Те же ясные голубые глаза посмотрели куда-то поверх головы Фелисии и в миг наполнились беспокойством и… страхом?

— Адриан! — подхватив пышный и длинный подол платья в руки, женщина спешно подошла к каюте капитана корабля и судорожно постучала в деревянную дверь. — Адриан!

Непонимающе нахмурившись, Фелисия обернулась лицом к борту корабля, от которого недавно отскочила, и, вглядевшись вдаль в попытке понять, что же так испугало матушку, вздрогнула.

От страха сердце затрепетало, а горло сжалось, затрудняя дыхание.

Несколько кораблей приближалось к их кораблю, с каждой секундой увеличиваясь в размерах и приобретая очертания.

Когда сеньор Адриан Силвеони — один из самых верных венецианскому дожу людей, отправленный сопровождать его семью — супругу сеньору Морозину и дочь сеньориту Фелисию — в Европу ради их безопасности, так как пламя войны сжигало Венецию — вышел из каюты и, последовав просьбе сеньоры Морозины, посмотрел на приближающиеся корабли, его чёрные глаза наполнились беспокойством и в то же время решительностью.

По его приказу сеньора Морозина и сеньорита Фелисия спрятались в каюте, сев в самый угол на какой-то большой деревянный ящик, видимо, с провизией.

Бледные руки матери с силой сжимали её плечи, и Фелисия, дрожа от страха и волнения, всё не могла забыть слова, брошенные Адрианом кому-то из своих людей, которые она случайно услышала.

“Это османы, и, если они узнают, кто находится на этом корабле, никому из нас не спастись”, — сказал он.

Двенадцать лет длилась война Венеции с Генуей, а десять лет назад в войну вступила Османская империя, решив воспользоваться невыгодным положением Венеции.

Фелисия выросла в этой войне, но толком она её не касалась. Конечно, роскошную и беззаботную жизнь дочери венецианского дожа нисколько не затронула война, ведущаяся далеко от Дворца дожей, в котором она жила с родителями. Но она о ней знала.

В этом году война закончилась, и Венеция, ослабленная противостоянием с двумя сильными державами, борющимися между собой за влияние над ней, проиграла.

Османская империя и Генуя захватывали военные крепости, после делили их между собой, “перезахватывая” заново друг у друга. В конце концов, Османская империя одержала верх над Генуей, оттеснив её и отобрав большую часть её завоеваний в Венеции, тем самым став победителем в этой войне.

Генуэзцы давно вернулись на свою территорию, зализывая раны, а вот османы, чувствуя себя хозяевами, не оставляли Адриатического моря, грабили и захватывали людей в плен, не давая Венеции возможности восстановиться.

В этих условиях венецианский дож, уже не уверенный в своей силе, решил отправить свою семью в безопасное место. Где-то в Европе у него были владения, и в условиях секретности Адриан Силвеони, его фаворит и слуга, с его женой и дочерью на своём корабле отплыл из Венеции.

Но сейчас, дрожа от страха в материнских объятиях, Фелисия не была уверена в правильности этого решения. Во Дворце Дожей и в бесчисленном окружении рыцарей, по её мнению, было куда безопаснее, чем на одиноком корабле с двумя десятками рыцарей в водах, в которых бесчинствовали османы.

Наверху, на палубе, слышались множественные шаги, какая-то суматоха, лязг оружия, крики и возгласы.

— Не бойся, — дрожащим голосом произнесла сеньора Морозина, взглянув на свою дочь. — Адриан разберётся.

— А если они убьют его и всех его людей, а после ворвутся сюда? — чувствуя, как слёзы заструились по её лицу, едва слышно прошептала Фелисия. — Нас возьмут в плен и будут торговаться с отцом за нашу жизнь? Или тоже убьют?

Вздрогнув от её слов словно от удара, сеньора Морозина ненадолго задумалась о чём-то, после лихорадочно оглядела каюту и, выпустив дочь из своих объятий, поднялась с деревянного ящика и подошла к какому-то сундуку.

Плача, Фелисия наблюдала за действиями матери, пытаясь понять, что же она задумала.