— Вы тоже пережили это? — улучив момент откровенности, осторожно спросила та.

— Нет, любви своего султана я не знала, как и сама его не любила, — явно сожалея об этом, ответила султанша. — У меня были иные мотивы, когда я появилась в его гареме. Я боролась не за любовь, а за благополучие своей семьи. Сначала это были мои сестры, которые после предали меня, затем — мой сын.

— Но почему вы не стали бороться за любовь?

— Я была самой поздней фавориткой султана Орхана, Элиф. У него было еще четыре жены, и каждую он когда-то любил. До моего появления он уже полюбил женщину. Эсен Султан. На ней он женился официально. Другие три жены, предшествующие ей, в том числе и мать нынешнего султана, когда-то тоже горячо любимая, этого не удостоились.

— Она, верно, была красавицей? Эсен Султан.

— Уж точно не такой красавицей, какой была я, — чуть усмехнулась Карахан Султан. — Но это ей не помешало, а мне, наоборот, не помогло. Тоже, помнится, гречанка. Очень изящная, тонкая, возвышенная. У нее был очень выразительный печальный взгляд. Судьба Эсен Султан тоже была печальной, как и ее конец. Покончила с собой, так и не оправившись после смерти своего султана и их сына. Я же была иной — земной, страстной, целеустремленной. Полагала, что и без любви султана достигну всего. Увы, не вышло. Знаешь, что я поняла, Элиф, оглядываясь сейчас назад? Женщина не может обрести покой без любви. В этом ее истинное предназначение. Положение, власть, богатство — все это никогда не сможет сделать женщину по-настоящему счастливой в отличие от любви и детей, ее плодов. Не забывай об этом и никогда не сдавайся, даже если будет казаться, что мой сын забыл тебя, остыл. Если пламя угасло, его можно разжечь вновь. Нужно лишь знать, как, а для этого у тебя всегда есть мой совет.

Очаровательно улыбнувшись, Элиф Султан в просящем жесте протянула к ней руки и, когда Карахан Султан вложила в них свою ладонь, поцеловала ее с признанием. Прервав их единение, в покои вошел Радмир-ага и, подойдя, поклонился. Следом за ним вошла Фатьма-калфа, которая прошла мимо евнуха и встала подле своей госпожи.

— Султанши. Вы хотели меня видеть?

— Да, Радмир-ага, — повернувшись к нему, кивнула Карахан Султан. — Я как-то велела тебе сблизиться с Бахарназ. Есть у тебя какие-нибудь новости о ней?

— Госпожа, мне она не доверяет, как бы я не пытался ей угодить. Но сегодня я видел, как она с Альмирой-хатун покидает дворец.

— Любопытно, куда она могла отправиться? — задумчиво воскликнула Карахан Султан. — Ее затворничество выглядит странно. А та рабыня в лазарете, как она?

— Плоха очень, — ответил Радмир-ага. — Я думал, Фатьма-калфа отчиталась перед вами об этом.

— Так и есть, но я решила спросить у тебя самого. Еще она сказала, будто бы ты стал выделять одну из фавориток, Нуране-хатун. Это правда?

Наградив калфу коротким мрачным взглядом, Радмир-ага более ничем себя не выдал.

— Возможно ли, султанша? Я служу лишь вам и стараюсь поддерживать порядок в гареме. Нуране-хатун, как и прочие наложницы, под моим присмотром и я делаю все, чтобы все они жили мирно. Увы, Нуране-хатун сейчас приходится нелегко, гарем озлоблен на нее из зависти, вот я иногда и заглядываю к ней — узнать, не случилось ли чего. Пока все в порядке.

— В таком случае я хочу, чтобы впредь ты докладывал мне, что она делает или собирается делать. Эта фаворитка уже начинает вызывать мое беспокойство. Прежде мой лев никогда и никого не брал с собой на охоту. Это опасное предзнаменование.

— Я понял, — выдавил Радмир-ага, не имея выхода. — С вашего позволения.

Вечер.

Покои Элиф Султан.

Прежде она коротала вечера в обществе подруги, но теперь их разделяла пропасть, и Элиф Султан затосковала. К счастью, у нее были дети, и теперь все свое время, пока отсутствовал шехзаде, она уделяла им. Мелек Султан росла жизнерадостной девочкой, и с ней невозможно было не смеяться, особенно имея точно такой же нрав. Они с дочерью хохотали над всем подряд и постоянно находили себе какие-то занятия: то рисовали, то вместе читали, то дышали свежим воздухом на балконе и рассматривали сад и близлежащие окрестности.

Зная, что она любит слушать сказки и всякие рассказы, Элиф Султан покачивала на руках засыпающего Мустафу и тихо рассказывала прильнувшей к ней сбоку дочери очередную сказку, когда в покои вошла… Бахарназ Султан.

В непонимании посмотрев на нее, Элиф Султан прервалась и напряженно спросила:

— Что ты здесь забыла?

— Хатун, — Бахарназ Султан невозмутимо обратилась к служанке. — Забери детей.

Та в поисках позволения повернулась к своей госпоже, и Элиф Султан без слов осторожно передала ей заснувшего шехзаде Мустафу. Сама же, наклонившись к дочери, поцеловала ее в светло-рыжие волосы.

— Милая, иди в детскую. Уже поздно. Тебе пора ложиться спать.

Мелек Султан послушно слезла с тахты и, любопытно поглядев на холодно улыбнувшуюся ей Бахарназ Султан, ушла вместе со служанкой. Проводив ее взглядом, Элиф Султан перевела глаза на незваную гостью и поднялась с тахты.

— Что привело тебя ко мне, Бахарназ?

Она давно ее не видела — с тех пор уже прошло больше трех недель — и, признаться, была удивлена тем, как выглядела первая красавица гарема. Ее кожа была бледная, как у больной, золотые глаза лихорадочно блестели, в уголках губ таилась горечь, черные, как ночь, волосы свободно ниспадали на плечи, хотя обычно были собраны в высокую солидную прическу. Бахарназ Султан больше не лучилась внутренней уверенностью. Теперь от нее исходила лишь темная затаенная злоба. Она даже облачена была не в привычный алый шелк, а в черное закрытое парчовое платье с длинными рукавами, которое только подчеркивало ее новый мрачный облик.

— Вот и настал тот миг, когда я одержала над тобой верх, Элиф, — с удовольствием протянула Бахарназ Султан, пронзая ее взглядом. — И тебе не спастись.

— Одержала верх? — иронично отозвалась не впечатленная Элиф Султан. — Ты имеешь в виду то, что шехзаде совершенно забыл о тебе? Или может, то, что ты потеряла ребенка и возможность когда-либо еще родить другого? — это было жестоко, но по-другому с Бахарназ было нельзя, учитывая то, с каким настроем она заявилась.

Сама Бахарназ Султан вся побледнела и напряглась, так как не думала, что ей об этом известно, но с видимыми усилиями все же сохранила самообладание. Сглотнув, она заставила себя ухмыльнуться.

— Нет, я имею в виду кое-что другое.

Зловеще сверкнув глазами, Бахарназ Султан подняла руку и раскрыла ладонь, которую прежде держала сжатой в кулак. На ее ладони сверкнул простенький серебряный кулон на тонкой цепочке в форме маленькой звездочки. Элиф Султан неверяще смотрела на него и долгое время молчала, совершенно не двигаясь.

— Откуда это у тебя? — не своим голосом прохрипела она.

— Сняла с шеи твоей матери в доказательство того, что теперь она в моих руках, — надменно улыбнулась Бахарназ Султан. — Ах, бедная Клара. Я знаю твою историю… На невольничьем рынке тебя разлучили с матерью, вместе с которой ты попала в рабство: тебя купили в гарем шехзаде, а твою мать купил, как служанку, один эфенди. Ты отчаянно пыталась найти свою мать, но, увы, судьба разлучила вас. И вот теперь, за что стоит благодарить меня, вы нашлись. Но лишь от тебя зависит, суждено ли случиться вашей встрече или же твоя мать умрет, так и не увидев тебя спустя годы разлуки.

— Бахарназ, — напряженно произнесла Элиф Султан, неосознанно сделав шаг к ней. — Не смей.

— О, моя милая, еще как посмею, — медовым голосом произнесла та. — Решение за тобой, и я жду, когда ты его огласишь.

Элиф Султан, оказавшись в западне, затравленно смотрела на нее, разрываясь между стремлением спасти, наконец, нашедшуюся мать и выставить Бахарназ за двери, не поверив ни единому ее слову. Но ведь этот кулон действительно принадлежал ее матери — она носила его, сколько она себя помнила, как подарок своего отца на свадьбу. Они происходили из бедной семьи, так что серебряный кулон был для них ценной вещицей. Ее мать ни за что бы не рассталась с ним, не стала бы продавать даже в нужде.