— Султанша.

— Искандер-паша, — приветственно улыбнулась Эмине Султан, и, обойдя его, направилась по коридору, ведущему в гарем.

— Паша, — раздался голос Ферхата-аги, от которого Искандер-паша вздрогнул и, перестав провожать взглядом, полным смятения, Эмине Султан, повернулся к нему. — Повелитель готов принять вас.

Совладав со своими чувствами и эмоциями, Искандер-паша вошёл в султанские покои и, остановившись на пороге, сложил руки перед собой в замок и поклонился.

— Повелитель.

— Проходи, — стоя возле зеркала и застёгивая пуговицы бежевого кафтана, расшитого золотой нитью, отозвался султан Баязид. — Что у тебя?

— Хотел обсудить с вами кое-какие вопросы непосредственно перед заседанием Совета Дивана.

— Прежде, чем приступим к обсуждению, хочу, чтобы ты кое-что узнал, — подойдя к непонимающе нахмурившемуся Искандеру-паше, повелитель тепло ему улыбнулся, как улыбаются только близкому другу. — Валиде предложила это, и я счёл это предложение разумным. Ты потерял жену ещё до военного похода. Много лет с тех пор прошло. Пора бы снова завести семью. Что скажешь?

Искандер-паша напрягся и не спешил отвечать, о чём-то думая с весьма мрачным выражением лица.

— Если вы так считаете, то я, конечно же, не имею ничего против, — наконец, выдавил из себя великий визирь и натянуто улыбнулся в ответ повелителю.

— Я рад. Думаю, ты тоже обрадуешься, узнав, кого я пожелал отдать тебе в жёны. Михримах Султан. Моя двоюродная сестра.

— Благодарю за оказанную честь, повелитель.

Султан Баязид удовлетворённо кивнул темноволосой головой, не заметив в голубых глазах Искандера-паши растерянности и смятения, о которых он умолчал, бывших в них вместо радости и благодарности, о которых он говорил.

Топкапы. Гарем.

Эмине Султан, сияя счастьем и довольством, в сопровождении Элмаз-хатун возвращалась в свои покои из султанской опочивальни. Когда они проходили мимо распахнутых дверей гарема, где наложницы трапезничали за столиками, смеясь и переговариваясь, их заметила Мирше-хатун и поспешила преградить им путь.

— Султанша, — сдержанно проговорила хазнедар, поклонившись.

— В чём дело, Мирше-хатун? — недовольно осведомилась Эмине Султан. — Ты мне в последнее время буквально проходу не даёшь.

— Валиде Султан велела вам явиться к ней.

Вздохнув, Эмине Султан закатила ярко-зелёные глаза и, обойдя Мирше-хатун, направилась в покои Валиде Султан.

Жестом велев Элмаз-хатун подождать её в коридоре, султанша вошла в самые большие и роскошные покои в гареме, мельком огляделась и, остановившись напротив сидящей на тахте Валиде Султан, поклонилась.

Дэфне Султан выглядела болезненной: бледная кожа, осунувшееся лицо с серыми глазами, полными усталости и несущими отпечаток боли, оставшийся от ночных мучений.

— Валиде. Вы хотели меня видеть?

— Тебе многое сходит с рук, Эмине, — заговорила Дэфне Султан, холодно смотря на женщину, стоящую перед ней. — Мой лев потакает твоим капризам, я закрываю глаза на твои выходки, не желая разжигать конфликт. Пока что Баязид к тебе привязан и многое тебе позволяет. Я готова это принять. Но открытое неповиновение — нет. Я очень терпеливый человек. Но всякому терпению приходит конец. Пришёл конец и моему терпению.

— Что вы имеете в виду? — насторожилась Эмине Султан.

— Я не позволю тебе нарушать правила гарема и мои приказы. Если я говорю, что ты должна остаться в своих покоях, ты должна это сделать. Если повелитель вызвал к себе не тебя, а другую женщину, ты должна это покорно принять. Ясно?

Валиде Султан была непривычно холодна и жестка, отчего Эмине Султан поначалу слегка растерялась, но женщина быстро взяла себя в руки. Расправив плечи, она тряхнула распущенными золотисто-русыми волосами, тем самым показывая, что не испытывает страха.

— Я не простая наложница, а султанша и мать двух шехзаде. Вы не можете разговаривать со мной подобным образом. И запирать меня в моих же покоях не можете. Быть может, мне рассказать повелителю о том, что вы делаете? Уверена, он будет разочарован в вас.

— Замолчи, — вспыхнула от гнева Дэфне Султан, и её голос прозвучал совсем уж непривычно, окрашенный в оттенок злости. — Надеюсь, ты поняла, что я хотела до тебя донести. Возвращайся к себе.

Поклонившись, Эмине Султан резко развернулась и покинула покои, провожаемая тяжёлым взглядом Валиде Султан.

Мирше-хатун, видимо, дожидавшаяся в коридоре, тут же вошла в покои и поклонилась.

— Султанша. Эсен Султан с дочерьми прибыли во дворец.

— Хорошо, — отозвалась та. — Пригласи их сюда. И Филиз с Эсмой пусть явятся.

— Как прикажете.

Адриатическое море.

Она проснулась от какого-то шума. С трудом распахнув отяжелевшие веки, приподнялась на локтях и осмотрелась.

Одна из рабынь, скорчившись в своей постели, если так можно было назвать жёсткую подстилку, расстеленную прямо на грязном полу трюма, горько плакала и всхлипывала.

Раздражённо закатив глаза, Фелисия перевернулась на бок, одну руку подложила под голову, чтобы было не так жёстко лежать на подстилке, а второй рукой закрыла ухо, чтобы не слышать чужих всхлипов, мешающих спать.

В трюме, в котором были заперты рабыни, пленённые в Венеции, было темно, и Фелисия пришла к выводу, что ещё ночь.

Вторая ночь, которую она проводит в качестве рабыни, лёжа на жёсткой подстилке прямо на грязном полу трюма корабля османских пиратов.

Фелисия с трудом помнила, как её разлучили с матерью и как она оказалась на этом корабле. Её привели в трюм, и девушка пришла в ужас, впервые увидев его.

Тёмное и маленькое помещение под палубой корабля с маленькими круглыми окнами, находящимися практически на уровне воды. На полу расстелены какие-то обрывки ткани, на которых сидят молодые девушки — грязные, в рваной и поношенной одежде, с одинаковыми обречённо-испуганными взглядами.

Фелисия в её роскошном платье европейского кроя из нежно-розового шёлка и драгоценностях с розовым кварцем почувствовала себя словно из другого мира.

Из мира, в котором она выросла. Дочь венецианского дожа. Она росла, как и подобает дочери правителя великой державы — в любви, роскоши и вседозволенности.

А теперь она попала в мир рабства и неизвестности.

Когда её привели в трюм к другим рабыням, один из пиратов бросил в неё какую-то тряпку, которую она не поймала. Плача от страха и унижения, Фелисия наклонилась, подобрала её и поняла, что эта длинная грязная льняная рубаха — её новая одежда. Пират сорвал с неё все драгоценности и вышел из трюма, заперев дверь на засов.

Сжимая в руках рубаху, Фелисия растерянно обернулась на других рабынь. Все взгляды были направлены на неё, и каждый был полон одного чувства — сожаления.

Плача, она спряталась за какой-то деревянной перекладиной и переоделась в рубаху. С сожалением посмотрела на своё роскошное платье уже из прошлой жизни, после аккуратно сложила его и подошла к одной из пустых подстилок.

Спрятав платье под подстилку, Фелисия села на последнюю, и, морщась от неприязни, осмотрелась.

— Всё равно заберут, — произнесла одна из рабынь, бросив взгляд к тому месту, куда Фелисия спрятала платье. — Похоже, ты из богатой семьи. Как тебя зовут?

Фелисия не спешила отвечать. Если узнают, что она — дочь венецианского дожа, возможно, её смогут спасти, но, скорее всего, османы станут шантажировать её отца, а она этого не хотела. Пусть лучше все будут думать, что она умерла.

— Фелисия Силвеони, — произнесла она, назвав фамилию Адриана, довольно-таки известную в Венеции. — Я его… двоюродная племянница.

— Адриан Силвеони? — изумилась другая рабыня, а по трюму пробежалась волна возбуждённого шёпота. — Который служит при дворе дожа?

— Служил, — мрачно поправила Фелисия. — Его корабль, на котором мы плыли, захватили. Адриана убили. А меня… — она не договорила, сделав многозначительную паузу.

Фелисия нашла общий язык с другими рабынями. Они рассказали ей об их жизни на корабле. О том, что нельзя делать и говорить. Как вести себя с пиратами и что случалось с теми, кто пытался сбежать или не подчинялся.