Лагуна, при полном отсутствии слуха, вообще — овладел арфой.

Затем метод стал уделять внимание только безнадежно отстающим. У всех были грандиозные планы.

Чтобы не стать лишними, все стремятся достичь успеха в борьбе за существование, в бессмысленной жизненной гонке.

Офис продолжил вырабатывать образцовый каллиграфический почерк вместо своих страховидных каракулей, надеясь поразить им всех, но пока фокус не удавался.

Офис метил на место писаря в архиве, в чем ему неизменно отказывали по причине полной безграмотности. Он, булькая, будто с полным ртом воды, принялся за декламацию с ораторскими паузами, и мы больше не выдержали. Лагуна отер слезы.

Хорошо лодырю. А школьный метод поддерживал неучей и героически не обращал внимания на способное барахло, как на неперспективных.

Перспективные же поселились на крыше музея, как рассада в оранжерее.

Считалось, что они неминуемо добьются желаемого эффекта: станут, кем захотят.

У Гибрида все было уставлено мензурками. Он нелюдимо сумерничал, целя в ученые.

Каменщик Пирамида агрессивно разбирался на полу с детским конструктором. По всему чувствовался большой профессионал. Будущий жокей Медуза раскачивался на игрушечной лошадке. При виде модернистских химер художника Линзы мы с Лагуной присмирели. А, с другой стороны, с творца какой спрос? Эстет, и этим все сказано.

Гибрид нависал над колбами, водолаз Поплавок погружал голову в таз, бас Пузырь воздел руку, собираясь исторгнуть райские звуки.

— Занавес, — сказал Лагуна.

Метод Абсурд утверждал, что путем однородных упражнений всем можно привить, как саженцам, любые свойства.

Все хотят нажимать на излюбленную миниатюрную педаль в одном месте, и чтобы безудержно по всем параметрам росло в другом.

Математик Штамп видел себя кассиром — он испытывал непреодолимое тяготение к ассигнациям, купюрам, валюте. Эта несвоевременная страсть поддержку у порядочного Абсурда не нашла, но и он приберегался на всякий случай.

Лагуна, как сатир, оседлал гребень крыши, и луна светила ему в затылок. Мы перескочили через угол узкого колодца двора и поднялись на новую крышу.

Это была мэрия. Верхний этаж был затемнен и пуст. Первый же кабинет оказался открытым. Лучи фонарей рассекали темноту, выхватывая из нее столы, стулья. Обстановка была самая официальная.

Витамин выглядел озабоченным. Он хотел быть уверенным, что может рассчитывать на собственное дело. Задатки к коммерции у него были блестящие, с самого детства. Его учить — только портить. И еще он не хотел попасть в армию, как Ядро, который уже стал чемпионом побережья, сшибая на ринге всех подряд, как гирлянды. В это трудно было поверить, учитывая его возраст.

Мы разбрелись по зданию.

Интерьер следующего кабинета очень удивил меня. Я закрыл за собой дверь и огляделся. Вдоль стен стояла отличная мебель, на стенах — ковры. Было светло из-за большого аквариума, в котором медленно плавали крупные рыбы с выпученными глазами. Свет проходил сквозь бурые водоросли, через зеленоватую воду.

Повсюду — на столах, на шкафах, на полу, вдоль стен стояли чучела обезьян. Я даже не подозревал, что существует столько видов. Правда, все экземпляры были какими-то низкорослыми. Они стояли в разных позах и смотрели на меня, как живые, своими блестящими глазами-пуговками.

Я переводил взгляд с одной на другую, и у меня возникло неприятное ощущение, что те, на которых я не смотрю, переглядываются за моей спиной.

Не без некоторой опаски я потрогал одно чучело. Шерстка была мягкой, шелковистой. Я провел рукой по уродливым, но мощным плечам, коснулся глаз. Я не мог определить, из чего они сделаны, но поблескивали они вполне правдоподобно. Отовсюду казалось, что они устремлены именно на тебя.

Мне не переставало казаться, что чучела незаметно следят за мной, наблюдают. Их позы были до странного достоверны. Словно до моего появления они бесшумно резвились, перескакивали со шкафа на шкаф, а как только дверь приоткрылась, они моментально замерли в том положении, в каком я их и застал.

Они группками сидели на высоком шкафу, вытаращив глазки.

Я открыл шкаф. В нем лежала большая кукла. Сначала мне даже показалось, что это ребенок — такая это была кукла. Но это был не ребенок, это была кукла, и сидела она в кукольной позе, раскинув в стороны ножки, глаза широко раскрыты, но не блестят, как у обезьян.

Она смотрела прямо на меня. Я уже собирался закрыть шкаф, когда кукла сморгнула. Я замер, глядя на нее, а потом решил, что мне показалось. Померещилось.

Я закрыл шкаф, но, подумав, снова открыл.

Кукла стояла. Она не сидела, как раньше, растопырив ручонки и наивно распахнув ресницы, а стояла с опущенными руками, потупившись. Это была живая кукла, механическая.

Я смотрел на куклу, стоящую в серо-коричневом полумраке пустой фанерной секции, и мне захотелось быстренько захлопнуть дверцу и придвинуть к ней что-нибудь тяжелое.

Стол, например, ящики которого мне уже выдвигать не было охоты.

У меня вдруг возникла уверенность, что пока я рассматриваю куклу, она рассматривает меня.

Лицо у нее было почти взрослым, неестественно красивым: расставленные глаза с тенями, будто подведенные, длинные ресницы, маленький нос, бледный рот, слабый румянец на матовых, немного втянутых щеках.

Я встряхнулся. Закрыл шкаф поплотнее, и вдруг погас свет. Я попятился. Со стороны шкафа послышался прерывистый шорох, потом скрип дверцы.

Я выдавил спиной дверь и оказался в коридоре. У перил стоял Лагуна. Я поманил его.

— Иди сюда. Покажу кое-что.

Лагуна сверкнул очами.

— А ну…

Куклу мы обнаружили у окна. Она держалась за портьеру. Я видел, как ее рука сжимает плотную ткань.

Рожа у Лагуны вытянулась. Он заморгал.

— Что за дебош…

Кукла тоже ненаучно моргнула. Раз, другой.

Она моргала без остановки, как это делает человек, и переводила взгляд с одного лица на другое.

Я наклонился и взял ее на руки, с опаской, как мину. Кукла в руках моргала вяло, почти томно. Она была тяжелой и немного теплой, и вдруг словно ожила: зашевелилась, задвигала руками и ногами. Я поставил ее на пол, и она пошла.

Кукла шагала уверенно и пластично, как шагают люди.

— Меню, — сказала она.

Она зашагала прямо к Лагуне, и тот резво отскочил.

Перед ножкой стула она свернула.

В кабинет заглянул Витамин.

— Полиция! — отрывисто сказал он.

Мы вылезли на крышу. Внизу стоял рыбный фургон. Непосредственный Лагуна плюнул с изуверским лицом. Водолазы задрали головы. Мы отпрянули, и я покрутил пальцем у виска. Лагуна лишь пожал плечами.

Спустившись, мы пошли по слабо освещенной улице.

Практичный Витамин мечтательно щурился. Во всем архиве не обнаружилось ни одного документа.

Витамин, помимо очевидной торговой жилки, обладал завидной энергией. Хват мог для дела с самым возвышенным видом принимать участие во всех праздных общественных мероприятиях, без устали хлопая в ладоши и бескорыстно скалясь. Вот кому надо стать мэром. Я не подумал об этом всерьез.

Нам навстречу из темноты появился широко улыбающийся мулат. Его лицо залоснилось в круге света. Он улыбался всё шире и шире.

Лагуна громко, выразительно чавкнул жвачкой. Его цветущая физиономия выражала полную беспечность. Голова с покатым лбом и бобриком коротких волос откинута. Под атавистически широкими круглыми надбровными дугами и вокруг большого рта залегли тени. На обнажённых руках выделялись устрашающе тяжёлые блины бицепсов. Он был очень силён.

За спиной мулата проступили фигуры. Будто повинуясь неслышному сигналу, мы начали сближаться. Лица были молодые, незнакомые, и меня это немного насторожило.

Лагуна бросился на мулата, с которого не сводил пронизывающих глаз с самого начала, и с акробатической лёгкостью, удивившей всех, швырнул его на землю. Раз, другой. Мулат не смог сразу подняться.

У парня с красной повязкой вокруг головы высокие скулы непримиримо стискивались. Мы сошлись. Увернувшись от него, я сблизился с ним и ратно двинул его по челюсти. Точно так же я сбил и следующего. Оба лежали без движения, а потом один попытался встать. Удар чуть не оглушил меня, но я успел, резко обернувшись к очередному нападавшему, влепить встречный. Странно взмахнув руками по-птичьи, нападавший стал падать назад, и упал почти плашмя — меня это изумило.