– А ты бы выбрала меня в качестве своего пути? Меня? Вечно достающего тебя, иронизирующего, безалаберного хама? – играя удивленным голосом, Уэс смягчился, растаяв под её манящим зелёным взглядом, обнимая её уже с всё нарастающей нежностью.

– Конечно, сама в шоке! Помнишь, как мы дрались с тобой, сколько гадости наговорили друг другу? Какой ты был сволочью, а я стервой? Но оказалось, что мы с тобой очень похожи. Так ты не ответил на мой вопрос? Ты бы женился на мне?

– Я подумаю над твоим предложением, – издевательски протянул он, целуя её.

– Вот засранец, – засмеялась Джесс, повалив его на кровать.

– Он не позволяет нам заниматься этим в его доме, – прошептал Уэс, пытаясь высвободиться из-под её натиска. – Он сможет силой мысли остановить меня в самый интересный момент, а я так не хочу. Я хочу тебя полностью. Поэтому … увидимся через десять дней.

– А я позволяю, – не отставала от него Джесс. – Я буду жутко скучать по тебе. Меня-то он не сможет остановить, – и её поцелуи опустились ниже живота Уэса.

Уэс отчаянно застонал, закатывая глаза:

– Не мучай меня, малыш, это уже жестоко! Он уже знает, …он сделает так, что я ничего не почувствую, …Джесс …ты сводишь меня с ума, – тяжело дыша, он отстранил её голову. – Потом, начнём прямо с этого. А сейчас я уйду, хоть и не хочу, но так нужно.

Она не стала провожать Уэса. Джесс спустилась вниз намного позже. Сегодня был выходной, и ей не нужно было снова отправляться в рыбный цех, и пока её никто не принуждал к работе на кухне. Спустившись, Джесс тут же наткнулась на Дэвида, выходившего из своего кабинета.

– Надеюсь, это не испортит тебе настроения, – в его улыбке было столько наглости, сколько было нужно, чтобы намекнуть на их неудавшийся секс с Уэсом.

– Хочешь предложить свои услуги? – тут же съязвила Джесс. – А я вот хочу спросить, за сколько времени ликан может по очереди поиметь всех женщин в своей стае?

– Я знал, что у неудовлетворенной женщины выделяется яд в крови, но у тебя плюс ко всему ещё и очень скверный характер, Джесс, – самодовольно усмехнулся Дэвид. – Я прикину и скажу тебе чуть позже, ладно?

– И что мне прикажешь делать? – Джесс начинала раздражать эта ухмылка.

– В каком смысле? С тем, что не довёл до конца Уэс? – как на зло продолжал издеваться Дэвид, не сводя с неё своего взгляда.

– Я смотрю, тебя это беспокоит даже больше чем меня, но с этим я справлюсь без посторонней помощи, а ты не бери себе в голову, что тебя мне вчера не хватило, я спрашиваю, что я должна делать по дому? – отыгралась в свою очередь Джесс, стирая с его лица ненавистную улыбку.

– А я решил дать тебе отдых от физического труда, так что поразминай мозги, – огрызнулся Дэвид, направляясь к выходу.

Первой её встретила Мышка, подбежав к ней с требовательными воплями, задирая хвост трубой, вторым был Вейн:

– А что сегодня завтрак задерживается? Я так привык к твоему омлету, – простодушно заявил мужчина.

– Конечно, – вздохнула Джесс, – сейчас что-нибудь приготовлю. – Видишь, ты говорил, что котёнок сбежит, похоже она никуда отсюда не собирается.

– Да, это странно, как и то, что я видел, как Дэвид сегодня бросил ей кусочек ветчины. Мне кажется, он пытается подружиться с твой кошкой.

– У него вряд ли это получится, – обиженно заявила Джесс, яростно взбивая яйца. – Вейн, я могу у тебя кое-что спросить? Скажи, мать Тиффани ведь была обычной женщиной, ты часто изменял ей в Ночь Зачатия?

– Мою жену звали Джоди, и она была ликаном. Мы договорились, что женщина, которая родит мне ребёнка отдаст его нам на воспитание, – неприятно смутившись, ответил Вейн, – Я никогда не изменял Джоди и я не спал с другими женщинами, за исключением одного раза с матерью Тиффани.

– Как же вам повезло, – грустно вздохнула Джесс. – Прости, что напомнила о дочери. Ты знаешь, я бы отдала свою жизнь, лишь бы она осталась в живых.

– Да, я понимаю. Так сложилось, и мою девочку уже не вернешь, даже если я возьму твою жизнь, – тихим шепотом выдохнул Вейн. – Но ты можешь сделать большее.

– Ты имеешь в виду преемственность? Сейчас все только об этом и говорят.

– Потому что им всем хочется жить, Джессика. Будь мягче с Дэвидом. Я …слышал, как вы с ним переговаривались в коридоре. Позволь дать тебе совет – всё живое любит ласку.

– Но не ото всех, – мотнула головой Джесс. – Свозишь меня в магазин? Я хочу сделать для тебя кое-что.

Она снова купила мелки, карандаши и краски с кисточками. В комнате Вейна одна из стен была абсолютно не заставлена и выкрашена в белый цвет. Джесс не знала, почему она это делает, и главное, как у неё это получается. Штрихи и мазки ложились автоматически, словно её рукой кто-то управлял. Это состояние ей было так же сложно объяснить, как и ту магию чувств, возникшую у неё с Дэвидом на берегу. Но когда Джесс закончила глубоким вечером, вошедший Вейн чуть не упал при виде её шедевра. На стене она нарисовала портрет Тиффани по памяти во весь рост.

– Как живая, – потрясенно прошептал Вейн, опускаясь в кресло напротив. Он словно застыл, вглядываясь в черты погибшей дочери. Джесс тихо вышла из его комнаты.

– Поздравляю, – делано похлопал ей в ладоши в коридоре Дэвид. – Решила напомнить старику о его боли? Теперь он каждое утро будет просыпаться и понимать, что её уже нет. И как у тебя хватило совести это сделать?

– Интуитивно, – выдавила Джесс. – Он страдает, я знаю. А ещё я знаю, что он хотел бы хоть иногда смотреть на фотографии, но все фото, что у него сохранились – сгорели в пожаре. – Джесс толкнула обратно дверь в комнату Вейна. – Вейн, я могу стереть, ты только скажи.

– Нет, не смей, – подал свой голос Вейн, – Здесь она со мной. Спасибо.

Дэвид внимательно посозерцав несколько минут портрет Тиффани, вышел к ней обратно в коридор. И Джесс опередила его, заговорив первой, выдав фразы поэтическими строками:

– Если бы я могла не спать – я бы ни на секунду не сомкнула глаз. Если бы я могла летать – я бы без устали парила над землей. Всё это кажется возможным, по сравнению с невозможностью исправить прошлое.

– Чьи это слова?

– Мои, – выдохнула она. – Только что пришли в голову.

– Ты продолжаешь меня поражать, – произнес Дэвид, сдержанно кивнув ей на прощание.

Теперь ей не снились кошмары – ей снился Дэвид. И она просыпалась не от ужаса в холодном поту, а от того же странного ощущения, борясь с желанием против себя же самой.

Дэвиду уже которую ночь снилось тоже самое. Он видел Джесс, чувствовал себя в ней и эту связь, которой переплетались их души. И вскрикивая, просыпался так и не испытав во сне того наслаждения, каждый раз констатируя, что простынь, которой он прикрывался снова торчит между ног.

– Нет, Джесс ты не влезешь мне в душу, – прошептал он сам себе, – Хоть против меня и взбунтовалось моё тело.

С той ночи прошло пять дней. А Дэвид всё никак не мог понять, как ему научиться справляться с накатывающими на него ощущениями в её присутствии. Он старался уезжать как можно раньше, и возвращался как можно позже, но каждую ночь продолжало сниться одно и тоже.

Дэвид поднялся. Часы показывали три часа ночи. Решив, что холодная вода охладит его, он направился в душ, замерев под дверью услышав там шум воды. И чутье альфы тут же определило, что там находится вовсе не ликан, … а она. Прислонившись лбом к холодной стене, он прошептал:

– Почему именно она? Почему именно сейчас? Я должен вернуться к себе. Я должен думать …, – но его рука потянулась к дверной ручке, словно сама по себе. Само по себе его тело зашло в ванную. И он распахнул душевую кабинку. Она не сказала ему ничего. Лишь взглянула на него. Этого ему хватило. Стоило ему только прикоснуться к ней – боль тут же ушла, оставив лишь одно огромное желание, которого накопилось слишком много за эти ночи, чтобы удовлетворить его за один раз. Каждое прикосновение к её телу под этим наваждением доставляло ему неописуемое наслаждение, будто он кончал каждый раз просто дотрагиваясь до неё. Дэвид отчетливо понимал, что это Джесс, та девушка, которая была ему так ненавистна, но в эту минуту он хотел лишь эту Джесс. Из ванной, они каким-то образом очутились в его спальне. Она видела перед собой его глаза, ловила его губы и чувствовала, что умрет, если он вдруг остановиться. Когда они вместе достигали наслаждения – её словно расщепляло на мелкие частицы, и это ощущение не передавалось описанию. А потому наваждение отступало само собой, словно приливы и отливы кем-то в назначенный час.