Там же, где еще недавно возвышался утес, поднималась громада корабля. С бортов низвергались целые водопады. На глазах отрастала срубленная грот-мачта, покрываясь мгновенно засыхающими цветочками; дыры на парусах затягивались лозами, тотчас обращающимися в нити. Целая и невредимая, но очень мокрая команда толпилась на палубе, держась за веревки.

Мелодия оборвалась на полутакте. Свечение пропало, и оказалось, что давно уже встало солнце.

– Надеюсь, с ним все нормально, – обеспокоенно сказал Капитан, ловко забираясь верхом на ствол и прочищая уши мизинцем. Флейтисту такой трюк был не под силу, поэтому он так и остался в воде, держась за выступающие ветки. Он изрядно наглотался воды, и теперь его подташнивало.

– Ему-то что могло сделаться?

– Да мало ли. Когда его так колбасит, он ничего вокруг себя не видит. Труба, кстати, у тебя?

– Нет, утонула к чертям! Не до нее было.

Возле них шлепнулся спасательный круг и закачался на постепенно успокаивающихся волнах.

– Иди первый, – молвил Капитан с неподражаемо героической миной. – Я подожду.

– Спасибо, чувак, – Флейтисту было не до благородных жестов. Поднырнув под дерево, он выплыл с другой стороны и быстренько накинул на себя круг. Команда споро заволокла его на борт. Парень рухнул ничком на палубу и уткнулся лицом в руки. Его желудок решительно протестовал против таких приключений.

– Смотрите, кэп! – закричал кто-то.

Пылающий жаждой мести осьминог подкрался под водой к Капитану и сдернул его за ногу со ствола. И теперь яростно пытался придушить, чему Капитан не менее яростно сопротивлялся.

Флейтист заставил себя подняться на четвереньки, подполз к борту и кое-как выпрямился. Зрелище клубящихся во взбаламученной воде щупалец, мелькающих рук и ног мигом излечило его от морской болезни.

– Слышь, гарпун дай, – крикнул ему боцман, пнув парня под ребра.

– Если б я знал, где у вас гарпун, – пробормотал тот сквозь зубы, в панике оглядывая усеянную цветочками палубу.

В двух шагах от него, подобно легендарному мечу в камне, торчала вонзившаяся глубоко в доску лопата…

Раздумывать было некогда. Оскальзываясь на мокрых цветочках, Флейтист подбежал к ней и с третьего рывка все-таки выдернул.

– На, – сунул он боцману орудие. – Только кэпа не убей.

Тот не глядя взялся за древко одной рукой и мощным броском послал лопату точно в пятнистую осьминожью башку.

– В яблочко! – заорал Флейтист, почему-то не сомневавшийся, что так и выйдет.

Матросы попрыгали в воду и вскоре втащили бесчувственного Капитана на борт. Кто-то хозяйственно прихватил лопату, собиравшуюся пойти ко дну вместе с осьминогом.

– Офигенно крутое приключение! – сипло сказал Капитан, придя в сознание. – Прямо как в книжке! Принесите кто-нибудь рому, в конце концов..

После того, как все выпили, Капитан окончательно вернулся в нормальное состояние и скомандовал «По местам!». Матросы рассыпались по судну – то есть не совсем рассыпались, а скорее расползлись, ворча и поминая разными словами Капитана, осьминога и Тринадцатого.

– Слышь, кэп, а мне что делать? – не без опаски спросил Флейтист, ощущая себя последней сухопутной крысой.

– Тебе? – Капитан задумался. – А ты, дружище, иди палубу драить…

Часть вторая.

ТЕТЯ МУХА В ДОЛИНЕ АЗАЛИЙ

Название города, совершенно непроизносимое для нормального человека, переводилось с туземного наречия как Две Воды. На взгляд Флейтиста, в городе и кроме воды хватало жидкостей.

Вначале было море. После приключения со скалой у Капитана развилась легкая боязнь твердых предметов, поэтому заходить в порт «Бесноватый» не стал. Уж больно много там толклось судов, и Капитан, заявив, что менее всего на свете хотел бы застрять в круизном лайнере, велел бросить якорь в виду городского пляжа. При дневном свете бриг все равно был невидим. Ночью же пляжная публика пребывала в таком состоянии, что вырисовывающего на горизонте силуэта корабля-призрака просто никто не замечал. А если замечали, принимали за глюк. Правда, днем сквозь судно иногда проскакивала моторка, тащившая за собой банан, но все обходилось благополучно. Экипаж, который, пребывая на борту, тоже оставался невидимым, сперва воспринимал такие проскоки как аттракцион. Все дружно сбегались в трюм, хихикали и глазели на оседлавших банан девиц в купальниках. Потом всем надоело.

Кроме моря, имелась еще река, пересекавшая пляж и в это самое море впадавшая. Вдоль реки тянулся базар с питейными заведениями, которые манили команду едва ли не сильнее, чем неодетые красотки в шезлонгах. Вначале Капитан собирался отправить на сушу двух-трех человек, включая Флейтиста – пополнить запасы, разведать обстановку и навести справки про монастырь. Ну и попробовать поискать замену Флейтисту. Последний жутко достал Капитана напоминаниями о своей великой цели и о том, что в команде он-де только временно.

Однако после двух дней разглядывания берега в трубу члены экипажа пообещали закатить бунт,. если их всех не отпустят в город. Капитан заколебался – перспектива подавить (если получится) настоящий бунт возбуждала его не меньше, чем возможность проветриться. Однако в конце концов пришлось уступить.

Шлюпку спускать не стали, так как никто не знал наверняка, будет ли ее видно. А неожиданно выскочить на пляж прямо из воздуха, по общему мнению, попахивало извращением. Поэтому бравые морские волки просто сиганули за борт – как были, в одежде, – и вполне сошли за компанию подгулявших туристов. При этом никто не подумал о том, что зримость могла к ним вернуться в полете – а это было бы почище явления из прибоя. К счастью, этого не случилось.

Флейтист за время путешествия научился плавать как дельфин и драить палубу как сам черт. От солнца у него краснел и шелушился нос, а волосы приобрели совсем уж пергидрольный оттенок. Не сказать, что он был этому очень рад. Вместо сгинувшей еще при ведьме кепки голову пришлось повязать банданой, под которой опилок рога выделялся наподобие шишки. Однако все это были мелочи.

Выбравшись на берег и обсохнув, Флейтист отправился прочесывать кабаки – в надежде найти идиота, которого можно было отправить вместо себя на «Бесноватого». В результате он нашел великое множество собутыльников, с коими и напробовался разнообразных местных жидкостей – от домашнего вина до виноградной водки.

Несколько попыток познакомиться с туземками – с целью разузнать у них про монастырь, разумеется, – окончились провалом. Туземки были диковаты, передвигались стайками и при виде Флейтиста (которого немного портил обгоревший нос) сверкали на него газельими глазами и хихикали с безопасного расстояния. Ему никак не удавалось перехватить их взгляды: заметив, что он на них смотрит, девушки алели лицом, отворачивались, а то и разбегались. Зато туристки, сами плутавшие в городе и ни бельмеса не понимавшие по-местному, висли на парне, как мидии на камне и жутко отвлекали от цели. Наконец, устав сопротивляться неизбежному, он позволил себя увести и очнулся только через полтора суток на пляже.

Галька под его распростертым телом была ужасно холодная, твердая и чуть влажноватая.

– Медуза мне в глотку, – прохрипел парень, садясь и стряхивая с себя мелкие прилипшие камушки. – Что, опять рассвет? По-моему, я его уже где-то видел…

Камушки были везде. В волосах, за шиворотом, в штанах; на внутренней стороне предплечий, где от них оставались красные вдавленные лунки, на щеке, где они ощущались как присохшая болезненная корка. И еще на белом пластиковом шезлонге, стоявшем в опасной близости от его локтя, а также на двух обнявшихся девичьих телах, мелодично похрапывающих на этом шезлонге. Тела были облачены только в нижние части купальников и явно очень замерзли. Флейтист поглядел на них, наморщив лоб, потом подобрал валявшееся неподалеку махровое полотенце (очень грязное и намокшее с одного края) и заботливо прикрыл им тела. Те зашевелились, но не проснулись. Флейтист для верности тихонько засвистел Колыбельную, а сам обратил свой взор к морю в надежде увидеть корабль.