Ужасное утро, длиною в полжизни. Я снял рубашку, полез в стоящую рядом ванну и облился из душа с головы до ног. Но мысли продолжали копошиться в моей, слегка протрезвевшей голове: – Что же делать? Притвориться? Сделать вид, что ничего не случилось и начать жить другой, его жизнью? А вдруг раскроют, станут пытать или ещё что-нибудь… Нет, нет притворяться невозможно: я ведь не знаю никого и ничего. Ни светских манер, ни знания приличий, ни благовоспитанности – ничего во мне этого нет. А ещё этикет: как и куда ходить, как себя держать? Ну, да, хорошо, интересовался я историей Романовых в университете, даже хотел диссертацию писать об особенностях языка времён Александра 3-го… И, и что же теперь получается: Александр Александрович – это что же батюшка мой, отец родной? Да, похож я на того Николая… зеркало врать не будет. Но что толку в похожести? – под сердцем у меня опять заныло. – Начнут задавать вопросы и разоблачат тут же… Или кто-то из родственников не узнает. И что потом? Объявят самозванцем и удавят где-нибудь потихоньку. Но и открыться нельзя, невозможно. В то, что я пришелец из будущего, всё равно никто не поверит. Да я и сам себе не верю… В лучшем случае признают сумасшедшим и отправят в соответствующее заведение. Значит, притвориться, замаскироваться – это единственный выход. Главное не выдавать себя. Только бы не появился настоящий Николай – тогда конец. Подозрения у многих, конечно, будут, обязательно будут. Но и выхода у этих, как их, у царедворцев тоже нету: как объяснить народу и всему миру, что произошло? Если царя подменили, тогда кто подменил и зачем? И куда подевался истинный император? – Я почувствовал нарастающую боль слева в груди, но продолжал лихорадочно размышлять: - Только не паниковать, только без паники… Я справлюсь, всё получится… Хорошо, что я хоть английскую школу закончил. Да ещё мама, царствие ей небесное, обучала французскому. И в университете немецкий худо-бедно… Ну и историю я знаю довольно хорошо, не благодаря преподавателям, конечно, а благодаря самому себе, своему любопытству. Но в какое же сравнение идёт это с образованием последнего царя? Там, вроде бы, его обучали специальные учителя по специальной программе, чтобы потом он мог государством управлять. Один Победоносцев чего стоил, как его там по имени-отчеству – не помню. А у нас в университете были профессора Дудышкин и Козлов – как говорится, почувствуйте разницу. Кстати, как их по отчеству, я тоже не помню. Ничего не помню. Ужас, ужас.

Я вытерся белоснежным полотенцем, вышел в спальню и с наслаждением выпил слегка газированной воды из принесённого ливрейным человеком высокого стакана. – Так, надо опять звать того, с бакенбардами. И спокойно всё ему объяснить: мол, ударился головой и сильно, а потом всё как отрезало: ничего не помню, как будто заново родился. Кто-то мне говорил, что даже сейчас, в 21-м веке установить сотрясение мозга нельзя иначе, как со слов потерпевшего, а в 19-м тем более. А дальше: надо попросить его о помощи, деваться всё равно некуда. Он, видно, старый слуга императора, и если только не поднимет сразу шум, то всё объяснит, всему научит и будет подсказывать, как себя вести. Хотелось бы в это верить… Нет, обязательно надо привлечь его на свою сторону, пока я на кого-нибудь другого не напоролся. – И я опять позвонил в звонок.

– Голубчик, – сказал я ливрейному, сидя в кресле всё в той же белой рубашки до пят, – я, видно, ударился головой вчера ночью и… ничего не помню. То есть совсем ничего. Нет доктора не надо, то есть не сейчас, попозже позовём. Я буду полагаться на вашу помощь. Вы согласны мне помочь и ничему не удивляться? – Да я за вас, Ваше Величество! – старик вдруг бухнулся на колени, лицо его выражало безмерное волнение и тревогу. – Ну, будет, будет. – сказал я, неожиданно для самого себя. – Царственность появилась, откуда это у меня? Не прост ты, Колька, – подумал я и засунул руки в подмышки, чтобы они меньше дрожали. – Ну-с, начнём, как вас зовут? – Чемодуров, Терентий Иванович. – Откуда вы? – Из Полтавской губернии, там хутор имею. А здесь при дворе уже 10 годов, и уже пять лет ваш камердинер, 200 рублёв вашими благодеяниями в месяц получаю. Ваше Величество, – лицо камердинера выразило страдание, – вы только будьте здоровы и не хворайте, куда ж я без вас? А память, она вернётся обязательно.

– Отлично, – подумал я, – старик точно меня признал, и даже не сомневался ни секунды. А привычка беспрекословно подчиняться и отвечать на вопросы – это тоже хорошо. - Ну что ж, давайте продолжим: какое сегодня число? – 3 мая 1896 года от Рождества Христова. – Я слегка вздрогнул, последние надежды на дурацкий розыгрыш провалились как в яму. Я сглотнул слюну. – А час который? – Да уже девятый. Умываться да одеваться пора. – А что на сегодня намечено? – Завтрак уже накрыт, дочерь вашу принесут, вы по утрам любоваться изволите. – Дочь? – Да, доченька ваша Оленька. Полгодика сегодня исполняется. А дальше там кабинете на столе расписание визитов. А к вечеру встреча на вокзале, супруга ваша, Александра Фёдоровна сегодня приезжает. – Приезжает, откуда? – Из Германии. Захотела, на родине побывать перед коронацией. А вы не поехали, на дела сосламшись. А сами вчера с великими князьями в Мариинский театр, напоследок. И потом на острова… еле привезли вас вчера в пятом часу. – Так, понятно. И… где я сейчас? – Так это ж Александровский дворец в Царском селе. Вы же его сами перестроить велели – только что закончили. – (Никогда не был, надо было родиться в Петербурге). – А днём в 2 часа здесь обед с матушкой вашей Марией Фёдоровной. Да ещё дядья ваши могут прийти после обеда – они без доклада ходют. А вам, Ваше Величество, одеваться пора, – Чемодуров, показал рукой на переносную вешалку, на котором висел военный мундир, под ним стояли начищенные до блеска сапоги. – Вот мундир ваш пехотный, больше ничего не велите подавать. И сапожки. Я вам всё подсобить хочу, да вы не велите, сами одеваетесь. – Хорошо, расскажи-ка мне про дядьёв пока. – Я стал одеваться, а Чемодуров всё говорил и говорил, не умолкая: – Семья-то, государь, у вас большая. Во-первых, жив ещё брат дедушки вашего великий князь Михаил Николаевич, председатель Государственного совета. Очень осанистый.  Дальше по старшинству идут четыре родные дяди ваши, четыре брата покойного Александра Александровича. Великий князь Владимир Александрович – большой человек, громкий. А уж поесть любит! Да только французское всё, тонкий вкус имеет и Академии художеств покровительствует. Балета любитель и командир Гвардейского корпуса. – И как командует? – Да как положено. Только вот жена у него католичка – батюшка ваш не жаловал. Затем великий князь Алексей Александрович, красавец, только уж тяжёл больно, но дамам – что, так и льнут. Он – главный моряк, главный адмирал то есть, но это дело не шибко любит. Говорят, на заседаниях Адмиралтейства нальёт другим членам совета коньячку, и всё как по маслу. Дальше третий дядя ваш, Сергей, вот кого не люблю. Он нас за людей не считает… Командир Преображенского полка и Московский генерал-губернатор. А жена у него ангел – Елизавета Фёдоровна, родная сестра жены вашей Александры Фёдоровны. И надо же такому бирюку такое сокровище! А четвёртый дядя ваш Павел, вот уж: и симпатичный, и милый, и собой хорош. Жаль только что супруга его греческая принцесса померла. Но ничего, он утешение себе найдёт.

– А братья и сёстры у меня есть? – А как же! Двое братьев: Георгий и Михаил; и сестёр две: Ольга и Ксения. Георгий, он – цесаревич и наследник престола, пока у вас сыновей нету. Только вот хворает он сильно, на Кавказе живёт, лечится. А пока он здесь был, вы всё шутки-прибаутки за ним записывали и в шкатулку складывали. И младшенький Миша, милый, приятный – золото, а не человек. А ещё есть одиннадцать двоюродных дядьёв. – О, Боже мой, одиннадцать? О них потом. А на каком языке все разговаривают? – На русском, а то как же, батюшка ещё ваш повелел. Только вы с супругой на англицком да иногда с дядьями на французском. – Чемодуров продолжал с удовольствием болтать, а я опять целиком ушёл в свои мысли: – Так, с языками, слава Богу, проблем не будет. Но надо найти ещё кого-нибудь, чтоб обучил этому, этикету. Да и с религией. Хорошо, что меня ещё бабушка в церковь водила и креститься учила. И говорить надо по-другому, совсем по-другому… никакого жаргона и слов-паразитов: типа, короче, в натуре… И никаких «блинов», а уж мата тем более – надо следить за собой постоянно.