— Не знаю. Не помню. Кажется, нет, — лепечет она в ответ.

— И про память он говорил… — напрягаюсь, пытаясь вспомнить, что же там было про память. К сожалению, напрягаюсь не только мозгом… Не столько мозгом, а гораздо ниже. И это не способствует возвращению памяти. — Вроде бы… после сильной лихорадки… у тебя была такая… можно не всё помнить… особенно из недавнего прошлого…

Как извращенец, усиливая свою дикую похоть, тяну носом у ее шеи. Там не мылом, не духами, ею… Кожей ее пахнет, ее нежностью… молодостью ее. Не могу удержаться. Пусть хотя бы еще пару минут не сопротивляется! Прикладываюсь губами к этому местечку, утыкаюсь носом в кожу… А-а! Как наркоман какой-то! Ей, может быть, это неприятно! Но пусть еще потерпит меня! А лучше… пусть еще раз отблагодарит!

Эта мысль отрезвляет. Проясняет сознание. Но не постепенно, а враз как-то, словно ведро ледяной воды на разгоряченное под палящим солнцем тело. Только один орган эта вода не задевает. И он ноет от уже придуманного хода моих действий, уже сложившегося в голове. Не-ет! Против воли я не хочу! И из благодарности мне не надо! Врать не буду, что не голоден! Голоден и даже очень. Но перетерплю… Мужик я или нет?

Сажусь, уперев локти в колени, с силой тру лоб пальцами, пытаясь прийти в себя. И она садится тоже. Прислоняется к спинке кровати. Заворачивается в одеяло. Прячется от меня. Закрывается. Всё правильно. Я не ошибся. Моя миссия выполнена. Сладкого мне больше не положено. Обломись, Радулов!

— Ошибаешься, Антон, — словно в продолжение моих мыслей неожиданно обиженным голосом говорит она. — С памятью у меня, как раз, все в полном порядке. И я очень хорошо помню, как ты мне здесь, в этом доме, несколько дней назад говорил…

— Что? — на выдохе выдаю, пытаясь вспомнить, что я тогда мог сказать такого особенного, но отчего-то помнятся только мои проговоренные ей вслух эротические фантазии. Нет, наверное, у меня с памятью проблемы, а не у нее!

— Ты говорил, что хочешь меня увезти куда-нибудь подальше ото всех, запереться в комнате вдвоем, — ее голос дрожит, и мне кажется, что она снова зарыдает. Да в чем, блядь, дело! Я напугал тогда? Или сейчас пугаю? Но спросить не успеваю. Она вдруг быстро-быстро, боясь, что смелось иссякнет, продолжает. — Мне казалось тогда, что я тебе нравлюсь, что тебе нравится то… То, что между нами происходило. А теперь я больше неинтересна тебе. Теперь ты из жал-лости возишься со мною… И не хочешь меня!

— Что? — как идиот, повторяю снова.

Она все-таки срывается в плач. И я не вспоминаю, что хотел… хочу её успокоить. Сижу, как статуя, обездвиженно, открыв рот в немом "что?"

И только одно сейчас понимаю. Она ревет потому, что я якобы её не хочу! Значит… Наконец, разум возвращается. В мозгу происходит эндорфиновый взрыв — она ХОЧЕТ, чтобы я её ХОТЕЛ!

— Иди ко мне…

Агния

Реву. Стыдно и больно. Не знаю, чего больше сейчас — стыда или боли. Молчит. Пораженно смотрит на меня. Что, Антон Викторович, думал, что только ты можешь быть откровенным? Я могу тоже! Пусть через силу, но могу!

Слава Богу, что темно в комнате! Ему не видно моего распухшего лица. Но мне уже и дышать трудно — из носа течёт, глаза режет. Мне кажется, я теперь не смогу остановиться… Буду реветь до самого утра. Или до потери сознания! Ну и пусть!

— Иди ко мне, — вдруг говорит он. И мои слёзы, как по волшебству, тут же высыхают.

Так и подмывает сказать это его любимое "что?", но сдерживаюсь. Вдруг не дождется моего ответа и уйдет обратно на свой диван! Одним резким движением отбрасываю прочь одеяло. Не важно, зачем позвал! Позвал же! Пусть хотя бы пожалеет меня сейчас, если на другое не способен!

Тянусь к нему, становясь на колени на кровати. И он со сдавленным стоном обхватывает за талию руками и усаживает… лицом к себе, раскидав мои ноги по обе стороны от своих бедер! Замираю на нём сверху. Потому что сегодня на мне вовсе не пижамные штанишки. На мне футболка Антона. И так-то, если встать, она закрывает бедра, но сейчас я ее чувствую где-то на талии! Хорошо хоть, боясь сбросить ночью одеяло и оголиться перед ним, надела трусы! Впрочем, когда его горячая, чуть подрагивающая эрекция через два слоя тонкой ткани, упирается в эти трусики, преграда в виде них уже не кажется надежной!

И руки, массирующие спину. Губы, ласкающие шею, его запах, он так близко… Я цепляюсь за крутые плечи, наслаждаясь тем, какой он упруго-твердый, как двигаются под его кожей тугие мышцы. И это не жалость! Нет! Из жалости разве так целуют? Разве так нежно держат в руках из жалости?

Я знаю, что он меня сейчас хочет. Я это чувствую! И думаю с радостью не о том, что его телу все еще хочется моего тела! Я чувствую, что из Антона прямо-таки рвутся слова. Но он сдерживается и молчит. Хочу знать!

— Скажи, пожалуйста, — прошу его, обхватывая руками лицо и заставляя в темноте вглядываться в мои глаза. Вижу, как он отрицательно качает головой. Тянется губами к моим губам. Сама не понимая своей власти над ним непроизвольно ерзаю, потираясь о его член. Он стонет. Я улыбаюсь. Теперь уже намеренно повторяю. А потом чуть отодвигаюсь, чтобы не касаться. И вдруг…

— Что сказать? — хрипит он.

— То, что ты хочешь сейчас сказать.

— Я банально не хочу говорить вообще. Трахнуть тебя хочу…

— Нет, ты хочешь сказать!

— Ладно, только я буду в процессе это делать. Согласна? — чувствую, как он улыбается.

Но разрешения от меня не ждет — руки уже ласкают грудь, сжимают соски. И я еще чувствую его улыбку, когда он вжимается ртом в мои губы. Ангина же! Вырываюсь, отодвигаюсь. Тянется ртом следом. Прикрываю ладонью его губы. Мгновенно реагирует, скорректировав расположение пальцев и один направляет себе в рот. Мои глаза непроизвольно закатываются — это странно приятно, это как-то волнительно даже, он сильно сжимает внутри и ритмично втягивает глубже, как если бы это я делала с его членом! Да, я думала об этом! Я фантазировала об этом. С трудом вспоминаю, почему не стала целоваться с ним.

— Ангина же…заразно!

— Похер… Хочу!

Тогда и я хочу! Отталкиваюсь двумя руками от его груди и встаю перед ним на ноги. Отпускает. Я не вижу по лицу, но комната прямо-таки наполнена его недовольством и разочарованием.

— Почему?

— Ты обещал мне что-то рассказать, — подсказываю я. Как это сделать? На колени перед ним встать? Как? Смелость быстро испаряется…

— Да, я хотел сказать тебе. Мы не подходим друг другу…

Что? Что? Все-таки не подходим…

— Но то, что со мной творится… это пи. дец какой-то… ты — девочка совсем. Я в отцы тебе гожусь! И при этом все время тебя хочу! У тебя температура зашкаливает, а я, как долбанный извращенец, только об одном думаю! Я хотел бы дать тебе выбор. Сказать, что спать со мной для того, чтобы я тебя защищал, не обязательно. Я тебя по-любому прикрою и обижать никому не позволю. Но, девочка, нет у тебя выбора… Не надо было давать мне в первый раз. Я тебя попробовал. И это мне понравилось… Теперь суррогат не смогу. Только тебя…

Откровенно, как я и просила. Даже больше. У меня от его слов такая буря в груди, что дышать трудно. Последние слова Антона еще, кажется, не успели рассеяться в намагниченном воздухе комнаты, а мои руки уже легли на его колени. И, раздвинув еще шире, я, опираясь на них, опускаюсь вниз. Я его, наверное, сейчас хорошо чувствую. Как будто бы парой свои ласк он повернул во мне тумблер настройки и теперь я на его волне. Ощущаю легкое замешательство. Не понимает, что я собираюсь делать. Но когда моя рука ложится на натянувший ткань его боксеров член, его эмоции меняются.

— Оу… Серьезно?

Сгорая от стыда, готова убить его за этот вопрос. Хотя вообще-то, положа руку на сердце, знаю, что откровенность мне безумно нравится в нем. Антон с готовностью сдергивает трусы. Как же жаль, что темно! Но в следующий раз, обещаю сама себе, я смогу рассматривать его столько, сколько захочу. Сейчас же, чтобы не передумать, перекидываю распущенные волосы на одно плечо и наклоняюсь туда, к его бедрам, где член стоит практически вертикально. Рукой пробегаюсь вдоль плоти, трогаю большим пальцем крупную влажную головку. Спешу. Тыкаюсь губами в теплую шелковистую плоть. Успеваю уловить терпкий мужской запах. Успеваю понять, что мне он приятен. И языком обвожу головку. Он стонет. Не двигается. Облизываю его, снизу-вверх, как леденец на палочке. Терпит некоторое время. Молча. А я не знаю, что дальше? Как? Это просто — трогать языком. Мне самой так хотелось. Но, судя по тому, как он затаил дыхание, он ждет продолжения. А я это продолжение не могу придумать! Расстраиваюсь. И когда уже решаюсь прекратить то, что не имело смысла начинать с моим нулевым опытом, на мою нижнюю челюсть ложатся сильные пальцы. Зажмуриваюсь.