Девушка понимающе прикрывает глаза, устало вздыхая, — Вовсе необязательно…

— Лучше не продолжай, — качая головой, угрожающе-спокойно предупреждает Майклсон.

Форбс послушно замолкает, решая, что это в любом случае бесполезно. Она поджимает губы, уныло кивая, — Я буду ждать тебя.

На губах первородного появляется мягкая улыбка. Он бережно заправляет выбившуюся светлую прядку волос ей за ушко и, аккуратно притянув ее к себе за затылок, тесно-тесно прижимает к своей груди. Клаус на секунду прикрывает глаза, кладет голову ей на макушку, едва заметно вдыхая. Спокойствие. Он вновь чувствует спокойствие рядом с ней, пока тревога за ее жизнь не выигрывает в нечестной гонке, так, как было весь сегодняшний день. Когда он отстраняет ее от себя, ему кажется, что ее лицо стало на несколько оттенков темнее. Но блондинка держится стойко. Она натягивает на губы улыбку и, судорожно вдохнув, гибрид отпускает ее. Ему кажется, что он оставляет здесь беспомощного котенка. Ему кажется, что прямо сейчас он упускает что-то важное.

Ханна неуютно кутается в рукава кофты и, прижав руки к груди, смотрит в спину Майклсона, когда тот выходит из комнаты. Он останавливается в самом конце, у лестницы, до побеления костяшек сжимая перила. Девушка видит его затылок в сумраке коридора, замечает, как он едва заметно качает головой. Первородный разворачивается, введя ее в замешательство, подходит почти вплотную. Он обхватывает ладонями ее лицо и, вынудив подняться на носочки, прижимается к податливым губам. Форбс с удовольствием позволяет утянуть себя в сладкий поцелуй – она до сих пор чувствует легкий привкус виски на его губах. Это до невозможности пьянит. Блондинка медленно выпускает из легких воздух, когда он отрывается от нее, но не отстраняется.

— Ханна, — вкрадчиво начинает Клаус, но тут же останавливается, нервно облизывая губы. Пристально вглядываясь в черты ее лица, словно пытаясь запомнить образ, он тяжело вздыхает, — Я влюблен в тебя, — уверенно проговаривает гибрид. Девушка чувствует, как тело слабеет, но он продолжает ее держать и, кажется, это становится единственной опорой. Клаус отводит взгляд в сторону, — Я знаю, что наша любовь сейчас – всего лишь крик в пустоту, — задумчиво продолжает он, — Забвение неизбежно, — ровно говорит гибрид, но Ханна чувствует, как он напрягается, — Возможно мы обречены, и придет день, когда все обратится в прах, — он вновь находит ее глазами и тепло улыбается, проводя большим пальцем по дрожащей губе. Его голос становится значительно тише, — Я знаю, что Солнце поглотит единственную Землю, которую мы знали, и я влюблен в тебя.

Внутри девушки все поднимается, затопив ее странной болезненной радостью. Она смотрит на него и позволяет смотреть на себя. Вглядывается в его стеклянные глаза и позволяет медленно наполняться им влагой. Но она физически не может сказать об этом. О том, что чувствует – о, господи! – ровно то же самое. О том, что каждой своей клеточкой понимает его, понимает каждое сказанное слово, которое приятной истомой отдается где-то глубоко в сердце. О том, что все, что он сказал – прекрасно. О том, что он – прекрасен.

Но ей пришло в голову, что он, наверное, думает, будто может больше ее не увидеть. И эта навязчивая мысль безжалостно избивает, калечит, мучает, убивает раньше срока.

Клаус мягко улыбается. Большим пальцем он нежно проводит вдоль ее щеки и, прижавшись губами к ее лбу, на мучительно долгое мгновение прикрывает глаза. Ханна крепко зажмуривается. Она чувствует, как от этого скопившаяся в уголках глаз влага предательски стекает по щекам, оставляя за собой горячие следы. Девушка стойко сжимает губы, борясь с горечью в горле, с каждым всхлипом, что норовит выйти наружу. Через секунду она чувствует легкий ветерок и, когда открывает глаза – гибрида рядом уже нет.

Утром Клаус будет в американской столице джаза и карнавалов, а Ханна проснется с апокалиптической болью, пробивавшейся изнутри сквозь череп. Попытки приглушить взрыв сверхновой в ее мозге и бесконечные оглушительные вспышки петард под крышкой черепа хоть чем-нибудь терпели крах, и она уже решила, что уходит окончательно, и сказала себе, что тело отключается, когда боль становится слишком сильной – сознание временно, и это пройдет.

Но сознания она не теряла. Она лежала на кромке берега, и волны перекатывались через неё, не давая утонуть.

Но не стоит впадать в заблуждение: в тот момент она была бы искренне рада отдаться бушующей стихии моря.

Знаете что? Время действительно худшая из шлюх. Кидает каждого.

Комментарий к Глава 29 Вполне вероятно, что мы находимся на финишной прямой! :з

Но не воспринимайте мои слова уж слишком серьезно, я мало в чем уверена на 100 % :) :)

====== Глава 30 ======

Ребекка оборачивается к Элайдже. Он, лениво облокотившись на дверной косяк и опустив руки в карманы брюк, внимательно наблюдает за сестрой. Она гордо вздергивает голову, смеряя вампира недовольным взглядом, — И всё? — Первородная разводит руками, подходя ближе, — Я должна собрать свои вещи и уехать навсегда? Забыть свою жизнь здесь и мои поиски лекарства?

Элайджа устало вздыхает, — Лекарство было пустой затеей, — уверенно заявляет он, — Что бы ты получила, приняв его? — Вампир небрежно взмахивает рукой в воздухе. В его глазах появляется едва уловимый насмешливый блеск, — Школьные выпускные?

Взгляд Ребекки наполняется тихой яростью, — Я хотела стать человеком, — твердо отчеканивает она, — Хотела детей, семью…

Элайджа разводит руками, ловко спускаясь с нескольких ступенек, — И я стою перед тобой и предлагаю тебе и то, и другое.

— А если я решу отказаться? — Вдруг «незатейливо» спрашивает Ребекка, — Клинок в сердце и снова в гроб? — Язвит она.

— Я все сказал, — с явными нотками строгости в голове отвечает Элайджа, — Ты нужна нашей семье, — вновь убедительно произносит он, — И твой выбор будет только твоим выбором, — вампир замечает в глазах сестры задумчивость и на какое-то время в нем тлеет огонек надежды.

Ребекка подходит к нему почти вплотную, — Я ничего ему не должна, — уверенно проговаривает она прямо ему в лицо, и Элайджа опускает взгляд вниз, — Я не желаю ему ни радости, ни любви. Он не заслуживает всего этого. Не заслуживает Ханну. И всё, что сейчас происходит с ней – из-за него, — первородная судорожно вздыхает, прикрывая глаза, — Я останусь здесь и буду жить так, как захочу, и, если ты умен – предлагаю сделать то же самое, — более спокойно говорит она. Ребекка хочет уйти, но, когда смотрит за спину брата, видит в дверном проёме Клауса. На его губах расцветает плотоядная улыбка, когда он замечает ее глаза на себе, а после проходит к мини-бару возле камина.

— Не могу не согласиться с тобой, сестра, — вздыхая, наигранно-удрученно произносит гибрид. Он изящно наливает в стеклянный стакан порцию скотча. Майклсон находит глазами брата, и из взгляда его пропадают смешинки, а глаза буквально извергают молнии, — Уймись, Элайджа, и оставь эту идиотскую затею, — твердо произносит он и отпивает немного напитка.

Ребекка показательно указывает на брата рукой, прожигая его ядовитым взглядом, — Дорогой, добрый, Элайджа, — обманчиво-мягко начинает она, — Наш брат редко приносит нам что-то, кроме боли, — напоминает вампирша, качая головой, она поворачивается к Элайдже, — Когда в своей бессмертной жизни ты перестанешь искать ему искупление? — Непонимающе спрашивает она, слыша смешок Клауса за спиной.

Элайджа стойко выдерживает ее вопрошающий взгляд, — Я перестану искать ему искупление, когда пойму, что в нем ничего не осталось, — сестра чуть приоткрывает рот, собираясь ответить, но вампир успевает раньше, — И все, что сейчас происходит с Ханной, доказывает…

— Вот именно, Элайджа, ты сам ответил на свой вопрос! — Нетерпеливо восклицает гибрид, подходя ближе, он залпом выпивает скотч и громко ставит стакан обратно на столик, — Ханна, — уверенно отчеканивает он, — И все, что происходит с ней. У меня есть проблемы поважнее, чем волчица, с которой я провел случайную ночь и которая теперь тычет мне в лицо этим волшебным ребенком!