Ханна вопросительно выгибает бровь, — Правда? — Подозрительно спрашивает она.

— Ну, — Кэролайн возводит наигранно-задумчивый взгляд к небу, — Разве что, иногда буду напоминать ему, что ненавижу его, — невинно пожимает плечами она и, взяв со столика вторую чашку, уверенно делает глоток «просто воды». Исподлобья смотря на сестру, она хитро улыбается, невольно вызывая у нее ответную улыбку. Ханна опускает взгляд вниз. Старшая Форбс прокашливается, — Я знаю, для тебя это все, наверное, не важно, но… — Отмахивается она.

— Нет, — тут же перебивает ее Ханна, — Еще как важно, вообще-то, — на выдохе произносит она.

Лицо Кэролайн в момент становится серьезнее, — Серьезно? — Как-то неверующе спрашивает она.

— Вроде того, — усмехается Ханна, — Чтобы я не говорила, наверное, это довольно сложно, когда каждый считает своим долгом высказать, какой ты отвратительный человек, — язвительно замечает она и, убрав кружку на столик, звонко хлопает себя по коленям, — Ну, я тогда пошла? — Вопросительно улыбнувшись, спрашивает Ханна. Кэролайн уже было приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но в итоге останавливается и, слабо улыбнувшись, кивает, — Супер, — как только Ханна встает с дивана, в глазах на несколько секунд темнеет – так бывает, когда резко поднимаешься. Проморгавшись, она отгоняет от себя мираж, уверенно ступая на твердую землю. Она чувствует, странно, но легкость. Легкость от этого разговора. Она всегда думала, что ей не нужно чье-то одобрение, чтобы делать что-либо. И, наверное, так и есть, но от этого правда стало легче, свободнее что-ли. У дверей в зал, девушка останавливается, тяжело сглатывая. Она ощущает неприятную сухость в горле и, она правда не думала, что этот разговор был для нее настолько нервным. Легкость начинает перерастать в настоящую слабость. Чувствуя, как немеют конечности, ей становится по-настоящему страшно. Оно вновь доходит до зала, как-то по больному опираясь на косяк двери, дыбы сообщить Кэролайн о своем состоянии, но там ее уже нет. Сквозь противные посторонние шумы, блондинка слышит, как где-то, кажется, справа открывается входная дверь. Входит Бонни. А у Ханны внутри с громким визгом обрывается канал, отвечающий за то, что она полная идиотка.

Неразборчиво шипя: «нет, нет, нет, нет», она пятится назад, аккуратно придерживаясь за стенку. Ноги путаются и девушка чувствует, как заваливается назад, но встречи с полом не происходит – сзади ее уверенно подхватывает Кэролайн. Ханна уже не знает, хорошо это или плохо. Такое чувство, как-будто падения на пол она бы не пережила, — Прости, — тихо произносит Кэролайн. Из последних сил Ханна отстраняется от нее и, на ощупь вновь найдя стенку, медленно опускается по ней на пол, — Извини, — раздается прямо возле ушка все такой же беспокойный голос сестры. Она чувствует ее руки на своих плечах, что успокаивающе поглаживают ее, пытается отсраниться, но выходят лишь нелепые движения руками. Она слышит, как Беннет говорит что-то на латинском. Спокойно, не торопясь, так, словно зачитывает парню список продуктов. Ханна, приложив сильные усилия, поднимает непослушные руки и затыкает уши, как-будто это что-то может что-то исправить. Как-будто не слышь она этого – ничего и не произойдет. Ей хочется закричать на весь дом: «не надо! Вы пожалеете об этом! Еще как пожалеете! Слышите?!», но ничего не выходит. Она снова чувствует себя беспомощно. Они снова сделали ее беспомощной.

— Все хорошо, — немногословно резюмирует ведьма. Она подходит ближе и, присев рядом с Кэролайн на корточки, аккуратно поглаживает Ханну по ноге, — Она справится, — уверяет она, возможно, не столько старшую Форбс, сколько саму себя. Ведь она снова пренебрегла законами природы, более того, экспрессией. Но она сделал это ради своих друзей. Только ради них. И это оправдывает все, — Она будет знать, что испытывала что-то сильное и будет знать, что это прошло, — уверенно продолжает Бонни, — Ведь чувства, что приносили только переживания и вопросы, изжили себя.

Сама не зная, почему, Ханна крадется тихими шагами. Она останавливается в нескольких сантиметрах от кухни и, аккуратно прислонившись к стеночке возле нее, осторожно заглядывает. Лиз тут же ловит ее взгляд, — Ты проснулась, — улыбаясь, наигранно-разочарованно резюмирует она.

Ханна окончательно выдает свое прикрытие, она входит в комнату, складывая руки на груди, — А ты разве не должна быть на работе? — Подозрительно спрашивает она.

— Должна, — согласно кивает женщина, — Но еще я должна была сделать это, — она берет с тумбы позади себя подставку с небольшим тортиком и, аккуратно поставив ее на стол перед дочерью, грациозно втыкает в него огромную свечь.

Усмехнувшись, Ханна снисходительно прикрывает глаза, — Вау, — она садится за стол и, небрежно мазнув пальчиком по краю сладости, сладко облизывает с него темный крем, — Шоколадный, — немногословно резюмирует она, — Одобрено, — улыбаясь, серьезно заявляет она.

— Наконец-то ты встала, — раздается позади наигранно-осуждающий голос Кэролайн. Она красноречиво чем-то звенит и, выйдя на глаза сестры, показательно приподнимает три бокала, — Думаю, в честь семнадцатилетия, ты можешь выпить сегодня, — поддельно-задумчиво произносит она, — Но только сегодня, — улыбаясь, строго добавляет старшая Форбс, осторожно ставя стеклянные бокалы на стол. Коротко улыбнувшись, шериф отходит к холодильнику, дабы достать заранее охлажденную, разумеется, бутылку шампанского, — Как ты себя чувствуешь? — Аккуратно интересуется Кэролайн.

Ханна прищуривается, — Я знаю, что ты сделала, — уверенно заявляет она. Старшая Форбс, растерявшись, но не переставая глупо улыбаться, немного отклоняется назад, — Дверь была открыта, хотя я ее точно запирала – только попробуй не вернуть мне дубликат ключей от моей комнаты! — Несерьезно-возмущенно восклицает девушка. Кэролайн усмехается, хоть это больше и походит на скрип старой двери, согласно кивая. Это могло бы стать прекрасным поводом для ссоры, вообще-то, но почему-то сейчас Ханне этого не хочется. У них и так в последнее время, ну, натянутые отношения. Она не хочет портить настроение сестре, особенно сейчас, когда перед ними стоит праздничный торт и три уже наполненных бокала газированного напитка.

Лиз медленно подносит зажигалку к свечке и триумфально зажигает ее, — С днем рождения, тебя, — начинает тихо напевать она.

Ханна показательно закатывает глаза, — Господи, нет, не надо, — просит она, но Кэролайн начинает увлеченно поддерживать мать, от чего девушка не сдерживает емкого: «предательница!».

— С днем рождения, дорогая Ханна, — язвительно улыбаясь, выразительно произносит старшая Форбс, заканчивая песенку, — Загадывай желание, — тоненьким голоском, так, словно разговаривает с ребенком, говорит она. Красноречиво посмотрев на нее самым тяжелым взглядом из своего арсенала, девушка поддается ближе, прикрывая глаза. Она складывает губы трубочкой, собираясь зажечь свечку, когда телефон в заднем кармане начинает звонить. Поджав губы, Ханна достает мобильник, видя входящий абонент – «кретиночный кретин». Кэролайн поддается чуть ближе, пытаясь заглянуть в экран, она нетерпеливо спрашивает:

— Кто это?

— Никто.

Комментарий к Глава 24 Длинное получилось…

Напишите что-нибудь в честь этого :\ :\

====== Глава 25 ======

Ханна любит среды. В среду, обычно, у ее группы нет первых уроков. А из учителей, что она видит в течении дня – только Мистер Зальцман, ведь с последней литературы она уходит. Спокойное утро дома в полном одиночестве – вот, то, чего ей иногда не хватает. А иногда очень даже хватает. Сегодня, почему-то, тот день, когда девушка предпочла бы не проводить это утро одна. Возможно, из-за известия о Джереми? Вряд ли. Но не исключено! Ты можешь думать, что не чувствуешь это, когда на самом деле чувствуешь и поняв это, обнаружишь, что и правда ничего не чувствуешь – основа психологии, по ее мнению, разумеется.

Заварив чай, Форбс вспоминает, что ей неплохо было бы все-так попросить у Сары конспекты по литературе. Ее мать – и есть та самая святая женщина, что бесстрастно терпит ее бесконечные пропуски и было бы хорошо узнать, до сих пор ли она так лояльна к этому. Не то, чтобы это что-то сильно изменило, но интересно. В конце концов, зачем тратить свое время на чтение того, что уже и так давно прочитано? Незачем! А она не любит пустую трату времени. Особенно утром, когда настрой слишком хорошо для того, чтобы признаться себе, что пустая трата времени – основа жизни каждого человека. И ее – не исключение. Но разве не утро ли идеальное время для экзистенциальных вопросов? Блондинка думает, что стук двери – раздвшееся свыше спасение и то, что этим утром ей определенно нельзя было оставаться одной.