Я вдруг почувствовала себя настолько недостойной этого, что мне искренне захотелось рассказать ему правду и сполна ответить за свою распущенность и безрассудство. Покаяться. И будь, что будет… Но мне так не хотелось ранить его. Да и какой в этом смысл? Что от этого изменится? Едва ли я освобожусь от произошедшего. Разве что желание, даже необходимость быть с ним откровенной. Вдруг, в какое-то мгновение это стало так неимоверно важно для меня — быть предельно честной с тем единственным, кого люблю больше жизни.

«Не будь дурой, Камилла! Не соверши серьезной ошибки…» — тут же предостерёг меня мой внутренний голос. В конце концов, ничто так не разрушает отношения, как полная откровенность. И я очень сомневаюсь что понятия «облегчить жизнь» и «облегчить совесть» являются синонимами.

Разрываясь на части сомнениями и противоречиями, я вжалась лицом в его грудь, не в силах больше сдерживать себя, вздрагивая от непрошенных слёз и, чувствуя это, Майкл недоумённо склонил голову на бок, мягко придержав меня за плечи.

— Девочка моя, эй! Ну что такое? — Майклу потребовались некоторые усилия, чтобы отстраниться и посмотреть в мои полные ужаса и слёз глаза. — Детка, что случилось?

— Не знаю, — прикрывая лицо ладонью, безостановочно всхлипывала я. — Не понимаю, что со мной творится. Я ненормальная просто!

— Ну что за глупости? — он тихо посмеивается, но смотрит на меня с таким участием и заботой, искренним желанием во что бы то ни стало понять, о чём я говорю, что чувствую. — Ками, поговори со мной… — вздыхает он. — В последнее время ты сама не своя.

Я уставилась на него сквозь непроглядную пелену горьких слёз.

— Обними меня, пожалуйста, — взмолилась я. — Мне просто вдруг стало не по себе, понимаешь? Немного страшно.

— Иди сюда, — ласково усмехнулся он. — Я с тобой, глупышка. Тебе нечего бояться.

Майкл укачивал меня, ловя губами соленые ручейки на моих щеках. Его объятия приносили облегчение, но я всё равно невольно вздрагивала, не в силах этому противостоять. Накопленные страхи и переживания рвались наружу и я поняла, что сейчас не стоило сдерживаться и просто позволить себе быть слабой. Выплакаться, пока он мягко и бережно меня утешал.

— Скажи, с чего ты взял, что любишь меня? — спросила я немного успокоившись, неторопливо перебирая пальцами завитки его упругих, чёрных как смоль волос.

— Люблю, — упрямо прошептал он, одним своим тоном давая понять, что это короткое слово не терпит никаких вопросов, сомнений и запятых. Это данность, существующая вопреки всему.

— Я не спросила, любишь или нет. Я спросила, за что? Почему? — терпеливо и вкрадчиво настояла на своём я. — Любовь бывает разной.

Он замолчал, ничего на это не ответив, лишь так по-детски зажмурившись, крепче прижал меня к себе, затем его губы оставили долгий бережный поцелуй в моих волосах и тихо прошептали.

— Не нужны для любви никакие причины, глупенькая.

Я оторвалась от его груди и, прерывисто вздохнув, внимательно всмотрелась раскрасневшимися, распухшими от слёз глазами в лучащееся спокойствием и уверенностью лицо. Не произнося ни слова, Майкл продолжал молча любовался мною в обманчивой полутьме кабинета.

— Ты такая красивая, — шепотом сорвалось с его губ, так тихо, будто слова эти вовсе не предназначались мне, он просто проговаривал какую-то очень личную, глубоко интимную мысль вслух. — Ангел мой, — с улыбкой вздохнул он. — Я так хочу превратить тебя в музыку.

— Что? — утирая остатки слёз со щёк, тихонько шмыгнула носом я.

— Правда, — Майкл небрежно пробежался языком по губам, растянувшимся в полузастенчивой, полулукавой усмешке. — Мне кажется, что я слышу, как звучит твоя кожа, твой запах… Такой глубокий, невероятно чистый и нежный звук. Мне хочется создать мелодию — твой портрет, которая передаст хоть толику того, как ты прекрасна.

Должно быть, я сплю. Ведь это просто не может быть правдой! Этот мужчина не может быть правдой… Всё, к чему он прикасался, становилось особенным. Быть его женщиной равносильно ощущению себя божеством, которому поклоняются просто за то, что оно существует. Настолько особенной он заставлял меня чувствовать! Может быть я и была маленькой и незначительной, но рядом с ним я становилась более, чем значимой…

Не произнося ни слова больше, мы в одно мгновение подались навстречу друг другу, и я буквально приклеилась к его губам. Кожа, волосы, вкус его поцелуя, тонкий шлейф парфюма и такой особый, присущий лишь ему одному аромат — всё ощущалось острее. Я упивалась моментом, как самым изысканным и дорогим вином, раздевая его под успокаивающий и вместе с тем пробуждающий желание шепоток.

— Поднимемся в спальню? — осипшим от возбуждения голосом прошептал он.

— Нет. Я хочу здесь. Прямо здесь, на диване…

Крепко ухватив меня под бёдра, Майкл встал с кресла. Ни на секунду не отрывая губ от кожи, я обвила ногами его поясницу, пока он нёс меня к широкому дивану у противоположной стены. Едва рухнув на мягкую обивку, мы оба издали тихий, насмешливый вздох облегчения.

— Ты такая соблазнительная, — нашептывал он, покрывая поцелуями всю меня. — У тебя самая нежная в мире кожа…

Я глухо постанывала, отвечая на его ласки. Тянущее чувство внизу живота усилилось, и мне до боли не терпелось снять этот дискомфорт. Взяв ладонь Майкла в свою, я нетерпеливо и требовательно направила её прямо себе между ног.

— Господи, детка! — с тихим придыханием вздрогнул он. — Всё это время ты была… — его пальцы мягко касались моей сверхчувствительной кожи, ощущая полное отсутствие белья под тонким кружевом пеньюара. — Полуголая.

В глазах Майкла отразился какой-то лихорадочный, животный блеск. Он был так возбуждён! Откинувшись на спинку дивана, он попытался усадить меня на себя, но я остановила его, воспротивившись.

— Нет. Ты сверху, — укладываясь на спину, я мягко утянула его за собой. Сейчас мне больше всего на свете хотелось почувствовать себя покорной, слабой, ведомой. Подчиниться, полностью вверяя себя его воле.

Накрыв своим весом, он с глухим стоном стал проталкиваться внутрь настолько медленно, бережно и степенно, что я громко взывала, выгнувшись дугою в его руках. Майкл шумно втягивал ртом воздух, больших усилий ему стоило не вдолбить его в меня одним рывком, быстро и до конца.

— Вот так, мальчик мой, — тихо постанывая, успокаивала его я.

Он овладевал мною очень ласково, покрывая короткими поцелуями шею и лицо. Сплетая пальцы рук над нашими головами, мы замерли, едва заметно содрогнувшись, но внутри нас происходило что-то невероятное. Не было слышно ни диких криков, ни стонов, лишь тихое дыхание — каждый наш вздох. Чувства обострились. Мы занимались любовью так, как могут заниматься ею лишь два человека, до одури поглощённых друг другом, и я понимала, что никто и никогда не прикасался ко мне с такой нежностью и заботой, никто прежде по-настоящему не любил меня. Он был первым. Первым и единственным мужчиной в моей жизни! Это было совершенно несопоставимо со всем остальным… И теперь я точно это знала.

Майкл мягко обхватил мою шею ладонью и прижал мою голову к своей. Мы смотрели друг другу прямо в глаза, вдыхали и выдыхали в унисон, пока он совершал плавные, беспрепятственные толчки, проникая глубоко в меня и замирая внутри на доли секунды. Я слегка помогала ему бёдрами, мягко двигаясь навстречу. Мы раскачивались в упоительном ритме, нашёптывая друг другу самые нежные слова, все ради того, чтобы быть еще ближе, слиться еще теснее, преодолеть то крохотное расстояние, что всё еще разделяло нас. И любить. Любить еще сильнее, еще ярче…

Язык Майкла мягко скользнул по моим губам, я послушно приоткрыла их и с очередной фрикцией он втолкнулся глубоко в мой рот. Я вобрала его в себя на всех возможных уровнях разом, но мне всё еще было мало!

— Заполни собой всю меня, — молила я на последнем издыхании, ощущая какую-то дикую, неистовую потребность во что бы то ни стало его удержать. — Прошу, останься со мной навсегда…

— Девочка моя, — его дыхание обожгло мою кожу.