Порезы на теле сделали мою боль осязаемой, она обрела материальную структуру и эпицентр. И в этот чудовищный момент это показалось мне настоящим благословением. Тем единственным, что приносило мне хоть какое-то облегчение.
— Ты заслужила это, Кэм, — глядя на свои окровавленные, трясущиеся ладони шептала я. — Не делай вид, что не знала, к чему всё шло.
Окинув потерянным взором этот безумный кавардак, я случайно заметила на полу чудом уцелевшую бутылку «Macallan». Потянувшись за ней, точно утопающий за спасательным кругом, я жадно приложилась к горлышку и стала пить залпом. Горечь чистейшего, ничем не разбавленного виски буквально выжигала меня изнутри, тепло горячими волнами расходилось по телу. Это было божественно…
Гремучая смесь алкоголя и ксанакса постепенно довели меня до состояния полнейшей прострации, и в какой-то момент мне начало казаться, что я вообще перестала что-либо ощущать. Не знаю, сколько времени прошло, сколько я уже сидела вот так, чуть дыша, глядя в потолок пустым, мёртвым взглядом, не в силах пошевелиться. Я не чувствовала собственного тела, мне становилось всё сложнее улавливать ход своих мыслей, и лишь нестерпимая головная боль напоминала мне о том, что я всё ещё жива.
— Господи, и как я до этого докатилась? — обреченно и абсолютно безжизненно усмехнулась я.
Такая уважаемая всеми в L.А. светская львица, хозяйка крупнейшего на всём восточном побережье Event-агентства по организации вечеринок для бомонда и великих мира сего. Разбитая вдребезги, с распухшими от слёз глазами и растекшейся по всему лицу косметикой, в разорванном на бедре чёрном шедевре от Oscar de lа Renta. Да обычная дешёвка и шлюха, каких здесь полно.
— Та-дам, дамы и господа. Встречайте! — к моей груди вдруг подступил какой-то больной, истерический приступ смеха, такого дурацкого, пьяного хихиканья. — Боже, меня тошнит от самой себя!
Огромных усилий мне стоило оторвать наполненное свинцовой тяжестью тело от пола и заставить себя не рухнуть вновь. На подкашивающихся ногах я стала бесцельно бродить по дому, пока мой остекленевший от алкогольно-наркотического дурмана взгляд наконец не уцепился за стереосистему.
Подойдя ближе, я включила первый попавшийся трек, поднимая звук до максимума. Комнату тут же заполнил бархатистый голос Нины Симон*, и мои губы расплылись в благоговейной улыбке.
О, эта песня — в ней каждое слово отражало меня, она была буквально пропитана тем, что я чувствую постоянно с того самого дня, когда мы впервые встретились. Даже не знаю, полюбила ли я его сразу или просто, как полная дура, не став исключением, так наивно подпала под его абсолютно токсичный, магнетический эффект. Не знаю, был ли у меня хоть малейший шанс и какой-либо выбор, но я точно уверена лишь в одном — я не понимала, в какое дерьмо ввязываюсь.
Едва держась на ногах, я начала слегка переминаться из стороны в сторону, продолжая безбожно вливать в себя виски, подпевая охрипшим от слёз голосом:
When I think more than I want to think
Do things I never should do
I drink much more that I ought to drink
Because it brings me back you…*
— Боже, какая ирония! — усмехнулась я.
Даже сильно стараясь, я не смогла бы найти более подходящего саундтрека для такого чертовски особенного момента. Красивые истории… Они ведь и должны заканчиваться красиво, всегда со вкусом, не так ли? А наша с ним история, чёрт меня подери! Она достойна пера Шекспира. Нам стоило бы увековечить её, как одно из этих безжизненных, но таких прекрасных, навсегда застывших во времени произведений искусства.
В какой-то момент к моим мыслям и этой восхитительной мелодии, доносящейся из динамиков на запредельной громкости, начало примешиваться отвратительное жужжание дверного звонка, а затем в дверь стали с остервенением колотить. Чей-то голос за ней вновь и вновь с надрывом выкрикивал моё имя и это вызвало во мне волну дикого негодования и злости.
— Да какого хрена? Оставьте меня в покое! — стараясь перекричать музыку, орала я что есть мочи. — Отъебитесь и дайте спокойно сдохнуть!
Я продолжала мягко двигаться, сжимая бутылку виски в руках, заполняя всю себя изнутри этой тоскливой, тягучей мелодией и воспоминаниями о нём. Закрыв глаза, мне начало казаться, что я всё ещё могу ощущать кожей его дыхание, нежные прикосновения пальцев, влажное тепло его поцелуев, пьянящий аромат парфюма, его незримое присутствие в этом доме и моей жизни, в каждом её уголке. Я пропитана этим мужчиной насквозь, отравлена им до самого мозга костей! И мне уже не спастись, никогда не избавиться от этого…
Listen to me, why is everything so hazy?
Isn’t that he, or am I going crazy, dear?
Lilac Wine, I feel unready for my love…*
Я всё ещё дышала, заполняя воздухом не только лёгкие, но и безграничную чёрную пустоту внутри, словно уговаривая себя: «Давай же, Камилла, ещё одно усилие, один вздох…» — но это было слишко трудно, невыносимо больно и так чертовски… Бессмысленно. Я понимала, что в этом мире у меня не осталось абсолютно ничего, что придавало бы этому глупому механизму хоть какой-то смысл, не позволяя остановиться и сдаться окончательно и бесповоротно. Навсегда.
— Его больше нет, — мой взгляд стекленел, пока я повторяла это снова и снова, погружаясь в эту бессмыслицу всем своим существом. — Его нет. Нет. А меня, мать вашу, даже не было рядом с ним в этот момент! Кто же держал моего мальчика за руку? Он был один, совсем один…
Эта ужасающая истина пульсировала в моих висках, и я начинала ненавидеть себя за то, что всё ещё жива. Боль растекалась в груди, заполняя собой каждую клеточку моего существа — она была слишком сильна для кого угодно. Каждый вздох, каждая чертова секунда моего существования была невыносима. Мне хотелось укрыться, исчезнуть навсегда. Хотелось, чтобы всё это просто закончилось наконец. Я хотела к нему, хотела так непреодолимо сильно, что… Разве был у меня хоть какой-то выбор?
Смутно помню, как вышла на балкон, перегнулась через перила и далеко внизу увидела асфальт. Он словно черная, застеленная бархатом кровать, притягивал к себе, обещая вечный покой. Казалось, это всё, о чём я только могла мечтать. Несколько секунд свободного полёта — и всё будет кончено. Навсегда останется позади. Ни боли, ни страха — всего лишь миг. Короткий миг. Это, должно быть, так же просто, как провалиться в глубокий сон.
Человек — единственное животное на планете, способное испытывать отчаяние, подумалось мне вдруг. Но нам же дарована и способность принимать решения. Осознанно делать выбор. Так, какого чёрта? Добровольная смерть — это величайший подарок судьбы, позволяющий избавиться от адских мук, терзающих нашу душу.
Приложив усилие, я кое-как взобралась на широкий бортик, ограждавший меня от пропасти и крепко ухватилась за перила обеими руками, жадно вобрав в лёгкие воздух. Кислород и боязнь высоты мгновенно прояснили затуманенное алкоголем сознание, и мои трясущиеся, посиневшие от страха губы стали сами собой чуть слышно нашёптывать молитву.
Мне безумно хотелось набраться смелости и открыть глаза, чтобы в последний раз взглянуть на любимый город, но я боялась, что меня скуёт жалость и страх, и я так и не смогу разжать ладони. Каждый рваный вздох наполнял меня всё большей решимостью, приближал к той самой секунде, когда моё сердце замрёт, облившись кровью в последний раз. Я старательно прислушивалась к его бешеному ритму, пытаясь ни о чём не думать и уловить интервалы между ударами, чтобы не упустить тот самый момент. И когда я уже была практически готова, так близка к последнему шагу, за моей спиной раздался оглушительный крик, заставивший меня поневоле открыть глаза.
— Камилла! — истерическим воплем раздалось за моей спиной, и я машинально обернулась на голос.
Анна, моя самая близкая и родная подруга, стояла на пороге, и на её взбудораженном, побледневшем как мел лице отразилась печать ужаса. Неподвижно застыв у распахнутой настежь балконной двери, она смотрела на меня полным ужасающего отчаяния взглядом, но не решалась сдвинуться с места или произнести хоть слово.
